Мысленно перечитав недавно отправленное в Лондон письмо, Грейс повернулась к окну. Поезд замедлил ход – приближалась какая-то станция. Девушка знала, что сейчас люди станут проталкиваться к двери вместе с вещами, курами, козами, карабкаться в окна и даже взбираться на крышу, – и приготовилась к бесплатному развлечению.

Им с Флорой Клайв не грозили подобная давка и суета. Они ехали в вагоне с гербом британского королевства, предназначенном только для англичан; к их услугам было отдельное купе с обивкой из синего бархата, мягким ковром, фарфоровой и серебряной посудой.

На протяжении всего пути Грейс видела тощих крестьян: они стояли, разинув рты, и глазели на поезд, как на диковинку. И немудрено – состав был буквально увешан живыми человеческими гроздьями. Индийцы ехали, уцепившись за подножки, свисая с окон, сидя на крыше.

Оказалось, плохая погода бывает даже в Индии: со всех сторон надвигались черные тучи – приближался сезон дождей. Зато в такое время дамы могли путешествовать, не умирая от жары.

Когда поезд остановился и дверь открылась, внутрь ворвался ветер и холодные брызги. К счастью, Флора и Грейс сразу отправились в отель.

Дождь бился о стекла, от намокших за время пути вещей тянуло сыростью. Грейс знала, что тетка приехала в этот город из-за писем какого-то чудака, с завидным упорством отстаивавшего свои идеи. Он открыл и содержал на собственные средства школу в каком-то бедном квартале, уверяя, что создает особую прослойку для нового индийского общества.

Разумеется, Флора могла передать деньги через своих людей, но не стала этого делать. Она бы не потерпела, если бы у нее из-под носа украли хотя бы один пенни, а тут речь шла о довольно крупной сумме. Поэтому старуха пожелала увидеть все описанное в послании собственными глазами.

В номере был камин, и дамы быстро согрелись. Погода за окном перестала иметь значение – во всяком случае, до утра. Сидя в глубоком кресле и попивая ароматный горячий чай, Флора неожиданно произнесла:

– Ты думала о своем будущем, Грейс?

При звуке ее не слишком приятного голоса, хотя и ставшего привычным, девушка невольно напряглась.

– В каком смысле? – осторожно спросила она.

Пожилая женщина усмехнулась.

– Только не говори, что в твоей голове нет мыслей о женихах!

Грейс пожала плечами.

– Действительно нет. Если б я кого-то знала, а так…

– Не беспокойся, ты выйдешь замуж. Просто этот шаг надо серьезно обдумать. Разумеется, окончательный выбор останется за тобой.

– А вы? – Грейс наконец решилась задать вопрос, который интересовал ее не первый день. – Почему вы больше не вступили в брак?

– Потому что я была очень богата и мне не хотелось становиться добычей какого-нибудь ловца за приданым. Если человек приезжает в Индию, он приезжает за деньгами – это известно всем и каждому.

Грейс покраснела.

– Но я…

– Речь не о тебе. У тебя не было выхода. И я сама тебя пригласила. К тому же я вижу, что деньги для тебя – не самое важное в жизни. Едва ли я пригрела бы у себя корыстную девицу! Надеюсь, богатство тебя не испортит. Тем более ты уже увидела, да и еще увидишь, что творится в этой стране!

Грейс молчала. Она так и не смогла привыкнуть к теткиной манере резко и прямо выражать свои мысли.

– А еще, – добавила Флора, – я боялась за свое сердце. Ведь оно – самая сильная и вместе с тем самая хрупкая вещь на свете. Я сохранила его неприкосновенность и твердость, потому до сих пор жива.

– Вы считаете, любовь – это плохо?

– Это опасно. Чувства переменчивы. Верящие в силу денег рассуждают безнравственно, но они во многом правы. Грезы и золото – вещи разные. Не становись игрушкой судьбы – вот главная заповедь, которой нужно придерживаться. И если бедные зачастую не вольны в своем выборе, то богатым надо быть очень осторожными. И тебе тоже, Грейс.

Девушка вздохнула с облегчением.

– Я не богата.

Флора смотрела на нее пристально и хищно.

– Но ведь ты не откажешься от богатства?

– Если в пользу кого-то…

– У меня нет других наследников. Когда мы вернемся в Варанаси, я напишу завещание. Только обещай соблюдать осмотрительность.

– Я буду во всем советоваться с вами.

Флора изобразила подобие улыбки.

– Меня это радует. И все же позволь один вопрос: ты не жалеешь о том, что приехала в Индию?

Грейс не стала медлить с ответом.

– Нисколько. И не только из-за денег.

Флора откинулась на спинку кресла.

– Это хорошо, Грейс. Я давно присматриваюсь к тебе. Мне нравится, что ты искренна, но при этом не простодушна. Романтична, но в меру.

Утром Грейс проснулась первой. Сквозь шторы проникал неяркий свет, потому казалось, что еще очень рано. Выглянув в окно, девушка увидела отсвет зари, напоминавший полосу белого инея. Похоже, день будет пасмурным.

Ей отчаянно захотелось, чтобы хмурое небо засияло чистой лазурью. Индия должна быть Индией – внушать не уныние и тревогу, а радость и волю к жизни. Быть волшебным миром, где все дышит красотой и полыхает яркими красками!

Завершив туалет, они с Флорой отправились по делам. Грейс было нечем дышать; по телу сбегали струйки пота. Слабый ветерок не спасал. Даже бездомные собаки сидели, разинув пасти и вывалив языки, будто пытались напиться влагой из воздуха. Индийские женщины с кувшинами на плечах и в руках сгрудились у фонтана, откуда еле капала вода.

Грейс поражалась выносливости своей тетки. В предчувствии явной грозы она на ее месте непременно осталась бы дома. Или лучше посмотрела бы город, какие-то красивые места, а не те, что, казалось, забросили все боги на свете! Но девушка не могла сказать об этом вслух.

В том заключалось основное неудобство ее положения: будучи существом зависимым, не имеющим собственных средств, она не смела возражать тетке. Следовало с осторожностью задавать вопросы и с не меньшей осмотрительностью высказывать свое мнение.

Когда Флора заговаривала с местными жителями, они смотрели на нее и Грейс как на пришельцев непонятно откуда. Однако все они знали Бернем-сахиба и без колебаний указывали путь.

Англичанки прошли по улице, вдоль которой тянулись канавы с нечистотами, где бегали крысы, сновали покрытые паршой собаки, играли оборванные грязные дети. Казалось, стоявшие вдоль дороги хижины сложены не из камня и досок, а из изломанных человеческих судеб.

Однако строение, к которому они подошли, выглядело иначе. Его глиняные стены были хотя и не слишком умело, но с явным старанием разрисованы; на них были синий Кришна, золотая колесница Индры, белые лебеди, розовые лотосы, разноцветные павлины.

– Значит, Бернем-сахиб не лгал, – вполголоса произнесла Флора.

Чтобы перешагнуть через лужу, Грейс старательно подобрала подол. Она дорожила новыми нарядами так же, как делала это в пансионе, когда у нее было всего два платья, шерстяное и ситцевое.

Дам встретил седовласый пожилой человек с военной выправкой.

– Миссис Клайв? Это вы, мэм-сахиб?! – с удивлением, но не без достоинства произнес он, узнав о том, кто пожаловал к нему в гости.

– Да, собственной персоной. Хочу посмотреть вашу знаменитую школу. Ведите.

Что всегда нравилось Грейс, так это глаза индийских детей. Яркие, любопытные, живые. Казалось, они вбирают и вместе с тем дарят свет.

Бернем-сахиб с гордостью продемонстрировал дамам класс и учеников, дружно проговоривших на довольно чистом английском «good morning!»[92]. И пояснил:

– У нас очень грамотный молодой учитель. И на редкость красивый. Дети его обожают, и он добился с ними больших успехов.

– Правда? – с явной заинтересованностью улыбнулась Грейс, и Бернем-сахиб со смехом добавил:

– Он женат, мисс. К тому же он индиец.

– Где вы взяли такого? Здесь, в этой глуши? – вставила Флора.

– Он сам к нам приехал.

– Я могу на него посмотреть?

– Конечно. Он здесь. Сейчас я его позову.

Бернем-сахиб сказал правду. Юноша был очень хорош собой. Красивое лицо, великолепные глаза, безукоризненное сложение.