Увидев это, Хема в ужасе вскрикнула и отшатнулась с таким видом, словно в ее дом обманом проник демон.
– Что это?! Почему?!
Сона хотела наплести что-нибудь о болезни, как советовал Арун, но она была слишком ошеломлена и растеряна, а потому сказала правду:
– Я была вдовой. Это мой второй брак.
Хема продолжала смотреть на нее с изумлением и страхом. Она едва сумела вымолвить:
– Арун-джи решился жениться на вдове?!
– Ему было все равно, кто я. Он меня полюбил.
– А твои родные? Неужели они позволили?!
– Я жила не дома, а в приюте для вдов и сбежала оттуда. Потому нам и пришлось уехать из Варанаси.
Молодая женщина поднялась с циновки. Она знала: если Хема не станет держать язык за зубами, ее, Сону, осыплют похожими на пощечины словами, побьют камнями и заставят покинуть эту улицу, а возможно, и город. Им с Аруном вновь придется скитаться, без надежды найти пристанище.
Сначала Хема смотрела на соседку как на прокаженную, но потом ее взгляд потеплел.
– Волосы отрастут, а пока продолжай кутаться. Я никому не скажу, но только не открывайся другим.
– Спасибо, Хема! – с искренней признательностью произнесла молодая женщина.
– Брось! Просто я вспомнила свою историю. Садись, я тебе расскажу.
От волнения у Соны дрожали руки, и она не сразу смогла вернуться к шитью. Между тем Хема принялась говорить:
– Я давно нравилась Чару, да и он был мне по сердцу. Однако мои родители хотели найти мне более состоятельного жениха. Как-то раз он подкараулил меня и предложил убежать вместе, но это было немыслимо, и я отказалась. Вскоре Чару уехал – говорили, будто на заработки. Я не чаяла его увидеть и постепенно забыла о нем. А после пришла беда. В сезон дождей здесь случаются сильные наводнения – тебе, наверное, рассказывали? Однажды стихия уничтожила наше жилье и все мои родные погибли под обломками. Чудом выжила одна только я. Три дня я просидела перед разрушенным домом, оплакивая свою семью. А потом поняла, что надо куда-то идти и что-то есть. Обездоленных людей было много, а работы совсем не осталось. Я превратилась в нищенку и собирала объедки, воюя за них с обезьянами. Так продолжалось, пока ко мне не подошла одна женщина и не объяснила, что я глупа и могу зарабатывать деньги очень легким, по ее словам, способом. Первый раз я переспала с мужчиной, потому что сильно хотела есть, а после стала брать за это деньги. Жила не роскошно, но все же лучше, чем прежде. Мой стыд, моя женская гордость превратились в пыль. Так прошел год или два. Однажды какой-то мужчина окликнул меня на улице, и я пошла с ним. В темноте я не видела его лица, но это не имело никакого значения. Мужчина привел меня к себе и заговорил со мной. Но и тогда я его не узнала. Только утром, при солнечном свете, я увидела, что это Чару! Все чувства вернулись ко мне, и самым главным был жгучий стыд. Я утопилась бы в Ганге, но в тот же день Чару отвел меня к пандиту, и мы поженились. За все эти годы он ни разу меня не упрекнул и ни о чем не напомнил. Потому мне известно, какова сила любви.
– У нас хорошие мужья.
– Да.
– Это редкость, не правда ли? – осмелилась произнести Сона.
Игла в руках Хемы замедлила движение.
– Многие женщины не слишком довольны браком, но они рады тому, что хотя бы смогли выйти замуж, – подумав, сказала молодая женщина и добавила: – Ведь для нас существует только одно счастье.
Сона понимала, что имеет в виду Хема. Жизнь большинства индийских женщин составляли одни и те же ежедневные занятия: уборка, стряпня, стирка, мытье посуды. Они не представляли себе ничего другого, а потому боялись любых новшеств и перемен. Мир для них заканчивался если не за порогом дома, то на соседней улице. И Сона втайне надеялась, что ее жизнь будет другой.
Молодая женщина не стала рассказывать о происшествии Аруну и выдавать ему секреты Хемы. Она лишь задала мужу вопрос:
– Тебе здесь нравится? Или ты хотел бы уехать?
– Нет. Тут спокойно, нас окружают хорошие люди. Конечно, наш дом слишком беден, но…
Сона покачала головой. Она знала, что настоящее горе порождает не бедность, а чувства безысходности и бессмысленности происходящего. А еще – одиночество. Здесь они с Аруном нашли друзей, и вместе с тем им казалось, будто луна и звезды светят для них двоих. В Соне вновь пробудился древний инстинкт, корень существования каждой женщины, и она осторожно спросила:
– А если у нас появится ребенок? Что ты об этом думаешь? Арун улыбнулся.
– Я считаю глупым, обучая чужих детей, не иметь своих.
Ей, как птице, хотелось свить гнездо в безопасном месте, и она промолвила:
– Ты уверен, что нас никто не найдет?
– Да. Я написал Ратне и сообщил, где мы находимся. Но она нас не выдаст.
Собственно, разыскивать их мог только один человек, имени которого они никогда не произносили вслух.
Ратна в самом деле получила письмо от Аруна, которое ей с важностью прочитал писец. Заплатив и выйдя на улицу, девушка прищурилась от яркого света, но на душе у нее было темно и печально.
Ратна была рада, что друзья так хорошо устроились в Патне; ее терзало другое. В отличие от Аруна, Джей не мог ей написать, и она ничего о нем не знала. Ее дочь, если она и была жива, не помнила свою настоящую мать и наверняка даже не слышала о ней. Потому нынешнее существование напоминало Ратне топтание на одном месте или ходьбу по кругу.
Так продолжалось до тех пор, пока она не обнаружила, что беременна. Хотя после того, что произошло у них с Джеем, это было вполне естественно, Ратна не ожидала ничего подобного и теперь не знала, радоваться ей или огорчаться.
С одной стороны, умело заматываясь в сари, она могла скрывать беременность довольно долго и продолжать работать, не опасаясь, что ее выгонят. А с другой… Что будет потом? Как сообщить Джею и что он скажет на это? Ведь они никогда не говорили о будущем и тем более о детях! Для него это будет ребенок от цветной женщины, прижитый во время случайной связи. Захочет ли и сможет ли он заботиться о нем?
В это время происходила срочная консолидация сил колонизаторов. Англичане перебросили в Индию войска из Бирмы, Цейлона и Китая, подтянули части, дислоцированные в Иране. Арун и Сона видели, как по городу, в котором они нашли пристанище, провезли тяжелую артиллерию и прошли колонны солдат, направлявшихся к центру восстания – Дели.
Среди этих военных был и Джейсон Блэйд. Он тоже пребывал не в лучшем настроении, поскольку получил из дома неутешительные вести. Его мать осаждали кредиторы, требовались деньги, причем немалые, а взять их было неоткуда.
Грабить и мародерствовать, как это делали другие, он не хотел и не считал возможным. Джейсон навсегда запомнил слова своего отца: «Джентльмен не может быть джентльменом, если ведет себя не как джентльмен». Эта фраза с трижды повторенным словом звучала как девиз, хотя сам глава семейства Блэйдов никогда не стремился ему следовать.
Однако Джейсон понимал, что, если он потеряет право называться джентльменом, у него вообще ничего не останется.
Глава XVIII
«Дорогая Эйприл! Совсем недавно я подумала о том, сколь незаметно течет время. Вот уже почти год, как я живу в Индии. В своих письмах ты интересуешься, хорошо мне или плохо и что представляет собой моя тетя. Хотя я вижу ее каждый день, мне до сих пор не вполне понятно, что она за человек. Я не могу назвать ее доброй, мне кажется, она никогда никого не любила, а если и любила, то это было очень давно. Она ничем не напоминает мне маму, хотя они родные сестры. Но мама прожила жизнь в бедности, и у нее была я, тогда как у Флоры Клайв куча денег (которые она отнюдь не выбрасывает на ветер), и она привыкла жить одна. Иногда мне кажется, что ей никто и не нужен, но при этом я не могу сказать, что чувствую себя бедной родственницей.
В доме есть слуги (и индийцы, и белые), но я так и не обзавелась личной горничной и все делаю для себя сама, благо после пансиона это совсем не сложно. Тетя заказала для меня несколько легких ситцевых платьев, и я почти не ношу корсет, потому что в Индии очень жарко. Я пробовала местную пищу, но она слишком остра, потому тетя велит готовить для меня то, к чему я привыкла в Англии. Разумеется, меню куда разнообразнее, чем в пансионе: мясные и молочные пудинги, бифштексы, картофель, яйца, пироги, рыбный суп, имбирный лимонад. Что я с удовольствием ем, так это индийские фрукты: они удивительно вкусные и сочные.
Хотя тетя постоянно рассказывает про Индию, я до сих пор не знаю страну и мне сложно понять индийцев с их странными обычаями и сложной религией. Каким образом женщины наматывают на себя и как держатся на их телах куски ткани, где нет ни крючков, ни пуговиц, для меня по-прежнему остается загадкой. Полагаю, это целая наука.
Ты спрашиваешь, красивы ли индийцы? Не знаю, зачастую мне трудно отличить одного из них от другого. Могу лишь сказать, что они совсем не похожи на нас. Природа тоже другая. В Англии я думала, что мне захочется рисовать только Индию, но на самом деле на бумагу просятся родные лондонские пейзажи. Когда я все же решилась показать тете свои работы, она сказала, что у меня нет особых способностей. Впрочем, добавила она, местное общество ценит, когда у молодой леди есть занятие для души.
Дорогая Эйприл, не хочу, чтобы ты считала меня бездельницей, потому сообщаю, что сейчас я занимаюсь весьма полезным делом: мы с тетей посещаем больницы, приюты, школы и помогаем бедным. Зачастую бываем в других городах; путешествуем, конечно, в отдельном, очень чистом и удобном вагоне, потому что индийские поезда – это что-то ужасное. Общаемся в основном с соотечественниками, потому, к сожалению, я знаю на хинди только несколько слов.
Ты спрашиваешь, обзавелась ли я претендентами на мою руку и сердце. О, Эйприл! Если мы с тетей посещаем званые обеды и балы или приглашаем к себе гостей, кавалеры достаточно сдержанны со мной. Возможно, их отпугивает суровый вид миссис Клайв и они не уверены в том, что в конце концов ее деньги станут моими.
Она еще не говорила со мной о наследстве, но я не волнуюсь. Главное – я нашла дом, пусть и не такой, о каком мечтала (несмотря на всю его роскошь!), и человека, с которым сложно поделиться сокровенным, но который, по крайней мере, не выставит меня на улицу. Пожалуйста, напиши, удалось ли тебе найти место гувернантки или камеристки, какая погода в Лондоне и что слышно о наших общих знакомых. Твоя подруга Грейс».