— Вот видите! — воскликнул Варгин. — Не случаен, значит, его интерес к бронепаровозу. Видимо, все это находится в какой-то связи с тем, что Гаевой пришел в хорошее настроение после посещения депо. Очевидно, он там разнюхал что-то успокаивающее его.

К удивлению Варгина, Булавин, улыбаясь, заметил:

— То обстоятельство, что Гаевой интересовался, кого назначат на бронепаровоз, успокаивает и меня. Я, кажется, догадываюсь о причине его любопытства.

— Разве ему сказал мастер, кто будет назначен машинистом? — удивился Варгин.

— Нет, ему этого не сказали, так как вообще неизвестно еще, кого назначат. Но мы, кажется, можем опоздать с отправкой на почту письма Марии Марковны, — заметил Булавин, взглянув на часы. — Уже около шести, учтите это, Виктор Ильич.

Спустя несколько минут письмо было отправлено, и капитан снова засел за расшифровку донесений Гаевого.

Майор Булавин заглянул к нему в двенадцать часов ночи и, увидев воспаленные глаза Варгина и груду валявшихся на столе исписанных цифрами листов бумаги, строго заметил:

— Ну, вот что, товарищ капитан: дальше так дело не пойдет. Соберите все это — и немедленно спать! Вы готовы сидеть над криптограммами до полного изнеможения и не хотите понять, что на свежую голову думается в десять раз легче.

— Понимать-то я это понимаю, — виновато улыбнулся Варгин, но ведь все кажется, что вот-вот найдешь зацепочку.

Майор рассмеялся.

— Сколько уже раз вам казалось, что нашли вы такую зацепочку?

— Да уж не раз, пожалуй, — рассмеялся и капитан, поправляя взъерошенные волосы. Только теперь он по-настоящему почувствовал, как устал за все эти дни.

С трудом сдерживая начавшую одолевать его зевоту, он добавил улыбаясь:

— Приказание ваше будет выполнено, товарищ майор. Боюсь только, что раньше, чем через шесть часов, меня никакой будильник не поднимет.

32. Мария Валевская

Адъютант Привалова доложил:

— Начальник дороги Кравченко у телефона, товарищ генерал.

Привалов взял трубку и громко произнес:

— Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у них дела? В порядке? Полагаете, значит, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас. Всего хорошего, товарищ Кравченко.

Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать Муратова.

Спустя несколько минут полковник постучал в дверь его кабинета.

— Прошу, — отозвался Привалов и кивнул Муратову на кресло: — Присаживайтесь.

Полковник сел против Привалова, поглядывая на генерала из-под густых, нависающих на глаза бровей. Привалов, видимо, был в хорошем настроении. Глаза его весело поблескивали, а в уголках губ, казалось, притаилась улыбка.

— Майора Булавина можно уже, пожалуй, поздравить, — произнес он, делая пометку в настольном блокноте. — План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже третий день выполняет план усиленных перевозок, обходясь только наличным паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что работники станции и в дальнейшем справятся с этой задачей.

— Это, конечно, большое дело, — осторожно произнес полковник, — но это, однако, лишь часть плана Булавина.

— Большая часть, — поправил Муратова Привалов. — Булавин не ошибся в оценке производственных возможностей железнодорожников Воеводино; не ошибается он, видимо, и в оценке Гаевого.

Полковник хотел возразить что-то, но Привалов жестом остановил его, заметив:

— Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что можете вы мне возразить, но я не за этим вас вызвал. Мы приняли решение помочь Булавину активными действиями на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано в этом направлении.

— В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино, — доложил полковник Муратов. — Пущены туда также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это насторожило вражескую разведку.

— Почему вы так думаете?

Полковник достал из папки лист бумаги и протянул его Привалову. Там было написано:

«Нам только что удалось расшифровать радиограмму фашистского агента, обосновавшегося на станции Озерная. Из ее текста следует, что участившиеся в последнее время налеты авиации на Озерную прямой результат донесений этого агента».

Генерал быстро пробежал глазами текст радиограммы и спросил:

— А этого фашистского разведчика удалось обнаружить?

— Мне доносят, что наши работники запеленговали его рацию.

Генерал удовлетворенно кивнул головой.

— Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марковны Добряковой? — спросил он.

— Наше предположение, что кто-то из Добряковых является агентом врага и получает донесения Гаевого, пока не подтвердилось. Члены семьи Добряковой не вызывают у нас подозрений.

— А враг, однако, скрывается в ее доме, — задумчиво произнес генерал, доставая из стола присланные майором Булавиным фотокопии писем.

Взяв одну из них, он перечитал подчеркнутые красным карандашом строки и спросил:

— А не привлекло ли ваше внимание, товарищ Муратов, вот это место из последнего письма Глафиры Добряковой: «…Любезная Мария Станиславовна просто в восторге от Наточки. Уверяет, что у нее абсолютный слух и поразительные музыкальные способности»? Кто эта Наточка?

— Внучка Глафиры Марковны, — пояснил Муратов.

— А Мария Станиславовна?

— Учительница музыки Валевская. Она бывает ежедневно в доме Добряковых, где дает уроки музыки ее маленькой внучке Наталье. Вот на эту-то Валевскую мы и обратили теперь внимание, товарищ генерал.

— Удалось что-нибудь узнать о ней?

— Пока очень мало. Есть предположение, что она связана с секретной службой де Голля.

— И одновременно работает на гитлеровскую разведку?

— Это ведь обычная манера матерых шпионов — работать сразу на двух-трех хозяев.

— Почему бы им не работать, если между хозяевами так же много общего, как и между их шпионами? — усмехнулся генерал. — Я не удивлюсь, если Валевская окажется еще и агентом английской «Интеллидженс сервис».

— Весьма возможно, — согласился полковник Муратов.

— Значит, эта Валевская бывает в доме Глафиры Марковны почти каждый день? — спросил Привалов, немного помолчав.

— Так точно, товарищ генерал.

— В какие же примерно часы она дает уроки внучке Глафиры Марковны?

— Обычно с десяти до двенадцати.

— А когда разносят почту в городе?

— Примерно в те же часы.

— Этой Марией Станиславовной Валевской следует поинтересоваться как можно обстоятельнее, — произнес с расстановкой генерал. — Вы хотя бы приблизительно представляете себе, каким образом получает Валевская доступ к переписке Добряковой?

— Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал: Валевская, видимо, свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны от нее, конечно, не скрывают, тем более, что тетя Маша, видимо, по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.

— Ну, хорошо. Допустим, что все это именно так, — согласился генерал. — Но ведь на глазах у всех Валевская может прочесть только открытый текст. Не берет же она письма домой, чтобы скопировать шифрованную запись?

— Ей не нужно этого, товарищ генерал, — спокойно ответил Муратов. — Обратили ли вы внимание, что шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживался нами только после фотографирования?

— Да, да, — оживился Привалов, — это верная догадка. Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труд?. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, может быть, в ее медальон, а может быть, и в перстень на ее руке.

— Для опытного шпиона, дело это, конечно, не хитрое, — заметил Муратов. — А свою шифровку Валевская наносит на письма Добряковой еще проще. Для этой цели она ведь использует почтовые марки. Предложив Глафире Марковне отнести письмо на почту, она дорогой, видимо, отклеивает ее марку и наклеивает свою.