— Да, пожалуй, ставка на такой энтузиазм может показаться им довольно зыбкой, — согласился полковник вставая. Он уже несколько раз поднимался с кресла, так как считал недопустимым сидя разговаривать с генералом, ходившим по комнате, но Привалов всякий раз вновь усаживал его.

— Вот видите! — воскликнул Привалов. — А этот энтузиазм уже дает себя знать. — Повернувшись к полковнику и видя, что тот снова встал, он приказал ему: — Сидите, сидите! Да, так вот: машинисты Воеводино перевозят теперь вдвое больше грузов, не пополнив при этом своего парка ни одним паровозом. Между тем противник все еще в полном неведении. Это теперь совершенно очевидно из перехваченной нами новой директивы гитлеровцев своим резидентам.

— А может быть, расценщик Гаевой хитрил и притворялся все это время? — осторожно заметил полковник. — Он ведь знает, оказывается, о стахановском лектории и нашел даже нужным донести о нем своим хозяевам.

— Но когда было послано им это донесение? — спросил генерал. — Почти месяц назад. Значит, Гаевой не придавал большого значения лекторию, в противном случае он донес бы о его результатах, не ожидая напоминания.

Сказав это, генерал сел за стол и на листке настольного блокнота размашисто написал текст телеграммы.

— Вот, — протянул он листок полковнику, — распорядитесь, чтобы эту телеграмму немедленно отправили Булавину. Пусть действует в зависимости от обстановки. Впрочем, я догадываюсь, что именно он сделает. Пошлите ему, кстати, и вызов. Пусть доложит нам обо всем устно.

28. Анализ предполагаемых действий Гаевого

На следующий день, рано утром, майор Булавин прибыл в Управление генерала Привалова. Полковник Муратов не стал его ни о чем спрашивать и повел к генералу.

— Здравствуйте, товарищ Булавин! — приветствовал его Привалов. — Садитесь и докладывайте.

Булавин волновался, не зная, как отнесется генерал к его решению об отправке нераскодированного письма Гаевого, хотя был совершенно уверен, что поступил правильно.

Он сел в кожаное кресло напротив генерала. Рядом расположился полковник. Муратов, казалось, не обращал никакого внимания на майора и сосредоточенно рассматривал карту, висевшую на стене.

— Прежде всего, — начал Булавин, t чувствуя какую-то неприятную сухость во рту, — разрешите доложить, что, получив вашу телеграмму, позволяющую мне действовать в соответствии с обстановкой, я счел возможным отправить донесение Гаевого, не расшифровав его.

Замолчав, он пристально посмотрел на Привалова, стараясь угадать, какое это произвело на него впечатление. Однако лицо генерала показалось ему непроницаемым. На Муратова он не взглянул даже, зная, что на сухом, мускулистом лице полковника вообще невозможно прочесть его мыслей.

— Объясните, почему вы решились на это, — спросил генерал, и майору показалось, что внимательные глаза Привалова стали строже.

— Я поступил так, товарищ генерал, потому, что не сомневался в том, каков может быть смысл зашифрованного донесения Гаевого, — ответил Булавин, твердо выдержав взгляд Привалова.

Быстро отстегнув полевую сумку, майор вынул из нее листок бумаги, исписанный четырехзначными цифрами. Протянув листок генералу, он продолжал:

— Вот цифровые группы обнаруженного нами шифра Гаевого. По количеству их видно, что текст донесения необычно длинный. О чем мог доносить Гаевой так многословно? Если бы ему был известен наш замысел, он сообщил бы об этом, не ожидая запроса агента номер тринадцать. С уверенностью можно заявить в связи с этим, что замысел наш ему неизвестен. Остается допустить после этого, что Гаевой так пространно излагает в шифрограмме лишь свои личные соображения о лектории, организованном стахановцами депо Воеводино.

— А почему бы не предположить, — хмуро спросил Муратов, — что, получив запрос от «тринадцатого», Гаевой тайно навел справки и теперь подробно доносит обо всем?

— Этого не может быть, товарищ полковник, — уверенно заявил Булавин. — Мы следим за каждым шагом Гаевого и точно знаем, что он никуда не ходил и ни с кем не встречался. Прочитав шифровку на почтовой марке письма Глафиры Добряковой, он в ту же ночь ответил на вопрос «тринадцатого»: каково практическое значение стахановского лектория?

Заметив, что Привалов одобрительно кивнул головой, майор решил, что генерал, видимо, удовлетворен ходом его рассуждений, и продолжал уже с большей уверенностью:

— Что же мог ответить на это Гаевой? Мог ли он поверить в искренность желания машинистов-стахановцев передать свой опыт отстающим? Нет, не мог, конечно. В этом нет у меня ни малейшего сомнения. Гаевой ведь склонен подозревать в людях только самые низменные чувства. В Сергее Доронине, инициаторе создания стахановского лектория, он, например, видит только карьериста.

— Если вы не заблуждаетесь в мировоззрении Гаевого, — заметил генерал Привалов, выслушав Булавина, — то, я полагаю, поступили правильно, не задержав его донесения… А что касается мировоззрения Гаевого, — продолжал генерал после короткого раздумья, — то это, должно быть, типичное мировоззрение профессионального шпиона. Дело в том, что мы уже приблизительно знаем, кто такой этот Гаевой. На одной из железнодорожных станций мы поймали фашистского шпиона, который нам кое-что рассказал. Незадолго до начала Отечественной войны арестованный нами Курт Шуслер вместе с группой других шпионов окончил в Германии специальную школу, готовившую агентуру для шпионской и диверсионной работы на железнодорожных станциях нашего тыла. Фамилий своих коллег он, конечно, не знает (такова, как известно, система обучения в шпионских школах). Очень возможно, что и Гаевой воспитанник той же шпионской школы.

29. План генерала Привалова

Когда майору Булавину было разрешено возвратиться в Воеводино и генерал с полковником остались одни, Привалов спросил Муратова:

— Ну-с, удовлетворены вы точкой зрения Булавина?

Полковник медлил с ответом, и генерал, хорошо знавший недоверчивость Муратова, добавил улыбаясь:

— Отличная логика у этого майора.

— Согласен с вами относительно логики, — отозвался полковник.

— Так в чем же тогда дело? — удивился Привалов.

— В том, товарищ генерал, что иногда шпионы действуют вопреки всякой логике.

— Бывает и так, — согласился Привалов. — Однако на сей раз мы, кажется, не заблуждаемся.

Встав из-за стола, генерал тяжело прошелся по комнате.

— Пришло время, товарищ Муратов, — решительно произнес он, останавливаясь перед полковником, — перейти к активной дезориентации гитлеровской разведки.

Полковник, понявший эти слова как приказ, поднялся и, уже стоя, слушал генерала.

— Я поговорю сегодня с командующим; надо усилить паровозный парк депо станции Озерная, — продолжал Привалов, разложив на столе карту прифронтового района. — Это депо обслуживает поезда, идущие к правому флангу нашего фронта, на котором никаких активных действий, как вам известно, мы не собираемся предпринимать. Пусть, однако, гитлеровские шпионы думают, что мы именно там что-то затеваем. Нужно приковать их внимание к этому участку, чтобы ослабить интерес к другим пунктам.

— Это было бы очень своевременно, — согласился Муратов, и неподвижное лицо его слегка оживилось. — Меня все-таки сильно тревожит нерасшифрованное письмо Гаевого, несмотря на всю кажущуюся убедительность доводов майора Булавина. Помните, у нас в прошлом году был в Новосельске почти аналогичный случай. Тогда неприятельский агент пытался разыгрывать из себя простака.

— Пытаться-то пытался, — усмехнулся Привалов, — но ведь не удалось.

— Ему не удалось, а Гаевому, может быть, удастся. Во всяком случае, пока мы не расшифруем его последнего донесения, нельзя быть ни в чем уверенным. Откровенно говоря, меня смущает и то обстоятельство, что на письмах, предшествующих последнему донесению Гаевого, не было замечено никакого шифра. А может быть, он все-таки был, только обнаружить его не удавалось?