Оленьи глаза Вадика пронзительно мелькнули из–под густых ресниц, рот его немного искривился, как он делал всегда, когда хотел скрыть свои чувства. Я понимала его, и он понимал меня, полностью, до конца, и мы не могли вернуться назад, начать все с чистого листа, а даже если бы и смогли, то в мире бы не было пары несчастнее…

— Спасибо тебе, — сказала я на прощание. — Мои слова и желания не имеют здесь никакой силы, иначе…

— Я понимаю, — прервал меня он. — Будь счастлива, малышка.

Я заказала минеральной воды и смотрела, как спина этого человека, сутулая и худая спина, вокруг которой никогда уже не обовьются мои руки, удаляется по направлению к остановке автобуса. Мои глаза были сухими, но внутри что–то умерло и погасло навсегда.

Не знаю, как это происходит у других людей, но пустоту, засевшую внутри меня, можно было заполнить только бурной деятельностью. Правда, работать по-старому мне было нельзя, но тут меня выручил Брюхо. В последний сентябрьский день он объявил, что рассчитывает на то, что я окажусь способной на большее, чем простое блядское ремесло. Не зря же я чему–то училась?

— Хочешь быть менеджером клуба? — спросил он после нескольких не относящихся к делу фраз.

— Да! — выпалила я, но сразу осеклась. — Что войдет в мои обязанности?

— Саня не справляется со всеми делами по Тель-Авиву, — сказал Брюхо. — После ухода Сели на нем висит обеспечение безопасности сразу многих точек. Тебе придется выполнять все, что делал раньше он.

— Я согласна, — не раздумывая, решилась я, так и не сказав, что сегодня мне исполнилось двадцать пять. Зачем? Ведь он знал Анну Лисовскую, а София Буренина осталась далеко, в России. День рождения Лисовской интересовал на целом свете только полицию, когда она проверяла мои документы…

И прямо на следующий день я решила поменять прическу — стала коротко стриженой деловой женщиной с пепельными волосами. Теперь в зеркало на меня смотрело вполне пристойное личико, скажем, менеджера среднего звена. Возможно, теперь мой утиный носик стал обращать на себя немного больше внимания, чем следовало. Но зато стали заметнее красивые живые глазки… Шучу. В целом же я выглядела теперь, как типичная выпускница университета любой европейской страны, мою внешность можно было назвать миловидной, скромной и не слишком приметной.

Вот так оказалось, что я теперь распоряжалась работой более чем двадцати девушек, встречала и общалась с гостями заведения, следила за барменами, поварами и охранниками, которые, в принципе, подчинялись Сане, но того я видела от силы два часа за смену, да еще не каждый день. Чарли отвечал за уплату налогов «Рандеву» и общался с городскими властями и полицией, кроме этого он заведовал поставками напитков и еды для клуба, но трудолюбием толстяк не отличался, и постепенно мне пришлось взвалить на свои плечи закупки чистящих и моющих средств, а потом и продуктов, для чего я получила в пользование мобильный телефон, днем разрывавшийся от звонков по хозяйственным вопросам, а ночью не замолкавший по делам управления. Естественно, мне пришлось освоить разговорный иврит, что оказалось нетрудно, ведь я уже давно понимала много слов и выражений.

Времени на сон оставалось совсем в обрез, как и всегда в моей жизни. Утром меня будил водитель, с которым я ездила закупать свежее мясо и овощи, потом наступало время контролировать чистоту и порядок в помещениях, далее шли жалобы от работниц, которые временами конфликтовали между собой, или жаловались на здоровье. Они знали меня как равную им, не понимая, отчего вдруг у меня появились невиданные полномочия, а манеры и отношение вдруг стали начальственными. Это было довольно серьезное испытание, и мне пришлось включать стальные нотки в обращение с ними, проявлять твердость, а временами и угрожать некоторым бывшим коллегам, которые по неразумию грозили навлечь неприятности на себя и на нас. Признаться, я поначалу старалась копировать стиль Камиллы, управляющей «сатурновского» салона в Москве, но слишком уж мы отличались — я не могла строить из себя таинственную «мадам», и со временем поняла, что между мной и бывшими моими коллегами вырастает пропасть отчуждения. Они не простили мне возвышения, перестали быть откровенными, а я прекратила попытки достучаться до них и теперь просто распоряжалась, холодно и прагматично, чтобы место у шеста никогда не пустовало, чтобы за столиками девушки сидели не более пятнадцати минут и так далее.

Ну, например, я повела борьбу с попытками клиентов спаивать моих работниц. Многие из них были и без того предрасположены к зеленому змию, и часть клиентов этим пользовалась, чтобы подпаивать девушек, вызывая их на пьяную искренность и нелепые выходки. Особо вредных посетителей я приказывала не допускать в клуб, и, хотя это поначалу немного сократило доходы, но впоследствии к нам стало захаживать больше нормальных клиентов, которым не нужны были пьяные эксцессы.

— Клуб дает сейчас в среднем полумилионный месячный оборот, — сказал мне однажды Брюхо. — Доведешь его хотя бы до восьмисот тысяч — значит, я не ошибся в выборе.

— Для этого мне нужны неограниченные полномочия и абсолютная поддержка руководства, — заявила я.

— И что будешь со всем этим делать? — заинтересовался Брюхо.

— Место у шеста не должно пустовать, — начала я. — В нормальном клубе перерыв между танцами составляет от силы полминуты — у нас он колеблется в районе 25-30 процентов от всего рабочего времени. Многие девочки еще не знают, хотят ли они качественно работать, или им лучше крутить за столиками романы. Бармены нерасторопны и воображают себя равными менеджеру зала. Одного надо уволить, тогда другие будут больше ценить то, что им дает место. Охрана ведет себя, как уличная рэкетня в Брянске, им понты дороже имиджа заведения…

— Ладно-ладно, — оборвал меня Брюхо, поглаживая недавно приобретенного щенка добермана по кличке Урмас. — Похоже, ты во многом права. Только с охранниками действуй через Саню — это его люди, и тебя не поймут, если ты начнешь ими командовать.

В начале ноября к нам зачастила компания наркоторговцев из бедуинского клана, очень известного и влиятельного. Руководил ими огромный и волосатый Султан, которого все называли Каратист. Естественно, я уделила им почти все внимание, но вскоре поняла, что в нашем клубе Каратист не сбрасывает свой товар. Он устроил здесь нечто вроде штаба, и по-настоящему его дилеры работали в окрестных подпольных игральных заведениях, клубах и дискотеках. Сам главарь сидел у нас за столиком помногу часов, а «пушеры» из его свиты постоянно менялись и возвращались обратно, принося выручку. За вечер Каратист выпивал литра три пива и несколько раз заходил в комнаты с девушками. Я пока мирилась с происходящим, поскольку он был доходным клиентом, но чувствовала, что добром эта история не закончится. Слишком уж вольготно расположился у нас этот человек с могучей звериной аурой силы, слишком мало он считался со мной и барменами, а девчонки в его присутствии вели себя так, будто хозяин в «Рандеву» — Каратист.

Однажды, когда я послала одну из них на сцену, та заявила мне, что Каратист хочет зайти с ней в комнату, и лучше мне поискать для танцев кого–нибудь другого. Я выждала минут десять — нахалка продолжала сидеть в обнимку с бедуином, хоть у нас и запрещалось обжиматься с клиентами в центральном зале. Покинув свое место у кассового аппарата, где я контролировала работу бармена, я направилась в их сторону.

— Валя, — сказала я ровным голосом, — твоя очередь танцевать.

— Мы идем в комнату, — объяснил мне Каратист. — Только допьем пиво.

— Пиво отнесут за вами, — сказала я. — Пожалуйста, у нас такой порядок.

— Что, Валя не может посидеть со мной?

— Только пятнадцать минут, — объяснила я, будто он и сам этого не знал. — А она здесь больше получаса.

— Ты что, меня не знаешь? — непринужденно спросил Каратист. — Я, что, хуже всех этих долбаков, с которыми сидят девки? — тут он широким жестом обвел зал, где за столиками сидели десятки мужчин и девушек.