Затем прибыли машины. Восемь «джипов». В каждый рядом с отправляющимся на задание гонведным офицером сел советский политработник. На их обязанности лежало проводить венгерских офицеров до наших передовых позиций и обеспечить им безопасный переход на ничейную землю. Все посланцы получили по небольшому, величиной с развернутый носовой платок, бело-красно-зеленому флажку. Оружия с собой не брали.

Первым занял место в машине артиллерийский лейтенант Пал Кешерю. Это был симпатичный черноволосый молодой парень, невысокий и чрезвычайно подвижной, со слегка монгольским разрезом глаз. Кешерю хорошо понимал все историческое значение того, что здесь происходит.

— Именем бога венгров! — воскликнул он, садясь в машину.

В пять часов утра восемь «джипов» тронулись в путь. Я долго смотрел им вслед.

20 октября 1944 года

Позавчера, 18 октября, я ночевал у Тюльпанова, удобно устроившись на соломенном тюфяке. В два часа ночи, перед тем как отправиться спать, Тюльпанов позвонил начальнику штаба фронта. От него узнали, что этой ночью после короткого, но ожесточенного боя две советские стрелковые дивизии перевалили через Марамурешские Карпаты. Один венгерский саперный батальон, командир которого бежал, перешел на нашу сторону.

Я проснулся в двенадцать часов дня, а в половине первого уже был у Белы Миклоша. Его высокопревосходительство еще почивал. Кери и Чукаши вместе с подполковником Давыденко и Володей Олднером отправились на прогулку.

В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое октября из Москвы прибыли в Лишко два члена руководимой Габором Фараго делегации. Самолет, который их доставил, приземлился в Коломые, а до штаба фронта они добрались на машине. Один из них, бывший венгерский посланник в Канаде, по дороге заболел и прибыл в Лишко с высокой температурой. Пришлось немедленно поместить его в госпиталь. Другой делегат уже находился на квартире Белы Миклоша и завтракал.

Я давно знаю, что мир тесен, и тем не менее был немало удивлен, когда белоголовый дородный гонведный майор в очках вскочил при моем появлении и протянул мне навстречу обе руки.

— Дорогой Геза… — сказал он, вместо того чтобы назвать меня господином майором.

Лет тридцать пять назад мы с ним сидели за одной партой в будапештской гимназии на улице Иштвана. Однако я лично узнал его лишь после того, как он назвал свое имя.

— Я — Бори! Тот самый Денеш Бори, которого вытурили из гимназии за цветы и любовное послание дочке директора нашей гимназии. Ну, теперь вспомнил? Не узнал? Очень я изменился?

Бори клялся, что он-то узнал меня с первого взгляда.

— Ты совсем не постарел, Геза! Ничуть, ничуть не изменился!

Излияния Бори меня весьма обрадовали. По крайней мере сразу стало ясно, что ни одно его слово нельзя принимать всерьез.

Мы вышли на улицу.

Погода стояла чудесная. На небе ни облачка. Тепло. Мягко светило солнце.

— Если бы не листопад, можно подумать, что пришла весна, — сказал Бори. — А в общем, бросим-ка любоваться погодой. Не в такие живем времена, чтобы сейчас о ней беседовать. Очень-очень рад, Геза, что могу поговорить с тобой без помех. Буду откровенен как со старым другом, без обиняков. Слушай! Если ты решил держаться Миклоша, то поставил на скверную лошадку. Из этого старого мерина никогда не получится правителя. Да он, пожалуй, и того хуже — просто растяпа. Не мог поладить с супругой Хорти! Хочешь верь, хочешь нет, но истинным правителем Венгрии была именно эта хитрая баба, а вовсе не господин Миклош Хорти. Одним словом, из Белы Миклоша правителя никогда не выйдет! Не случайно Кери так упорно форсирует комбинацию со Штормом. Ведь Кери — племянник супруги Хорти, а правительница всегда питала слабость к графу Шторму. Почему, не знаю да и не интересуюсь. Не люблю копаться в альковных тайнах… Не думай, однако, что все это я высосал из пальца. Я всего лишь майор запаса, четыре недели назад призванный в армию, но зато целых одиннадцать лет прослужил в личной канцелярии регента. Через мои руки проходили самые конфиденциальные документы. Пожелай я только заговорить!..

Что до меня, сколько я ни пытался, Бори не давал мне вымолвить ни звука. Едва успею открыть рот, он уже перебивает:

— Понимаю тебя, Геза, отлично понимаю! По твоим словам, ты всего-навсего толмач и в делах большой политики твое мнение не имеет веса! Верю. Но и ты мне поверь! Простой толмач, конечно, если он с умом и не дрейфит, сила более значительная, чем два министра и пара генералов, вместе взятых… Я тоже был толмачом! Стоит тебе захотеть, ты уже сейчас можешь обязать к благодарности будущего правителя Венгрии. Фараго — вот из него действительно выйдет настоящий правитель! Венгрии предстоит преобразоваться, Венгрия возродится. В ней будет демократия и раздел земли. И это сделает Фараго! Он поделит землю. Никому не оставит имения больше чем в пять тысяч хольдов, разве лишь в самых мотивированных случаях. Такова его программа. Одним словом, демократическая земельная реформа и раздел земли! Знаю, и ты да и все вы люди абсолютно бескорыстные. Но даже самый бескорыстный человек, надеюсь, не сочтет себя несчастным и обиженным, если ему при разделе дадут в знак патриотических заслуг пятьсот-шестьсот хольдов земли и небольшой замок… или, если быть более скромным, какую-нибудь просторную виллу!.. Ты сможешь получить от Фараго и всю тысячу хольдов. Даже наверняка получишь, если… Так послушай же, Геза!

Разговаривая, Бори совсем не по-военному размахивал руками. Но вдруг, без всякого перехода, осекся и застыл в положении «смирно».

— Честь имею, ваше высокопревосходительство!

На улицу в шлепанцах и пижаме вышел Миклош.

— А ты, Бори, как сюда попал?

— Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство: на самолете. Господин генерал-лейтенант Фараго с глубоким уважением приветствует господина генерал-полковника и просит использовать меня по вашему усмотрению. Оценивая обстановку, господин генерал-лейтенант Фараго находит, что, оставаясь здесь, ваше высокопревосходительство уже мало что может сделать. Но тем важнее миссия, ожидающая вас в Москве. Я прибыл с поручением убедить ваше высокопревосходительство выехать немедленно в Москву.

— Заходите в дом! Не на улице же обсуждать подобные вопросы. Какие новости, майор Балинт?

Я показал Миклошу вчерашнюю сводку командования Красной Армии.

— Перешли через Татарский перевал? Это успех серьезный! Ну, посмотрим… Сейчас я побреюсь, выкупаюсь, а затем приступим к работе. Рад, что ты будешь мне в помощь, Бори. С тобой работать мне, несомненно, будет куда легче, чем с Кери. У него, как тебе известно, вечно и по любому вопросу имеется свое особое мнение. Может, и тебя заразила эта болезнь, а?

— Я стану поступать, рассуждать и чувствовать так, как прикажет ваше высокопревосходительство.

Миклош ответил на это заявление благосклонным кивком. Он не торопился идти бриться и купаться и подробно расспрашивал Бори о московских событиях. Интересовался при этом не столько существом дела, сколько внешними подробностями: какую квартиру получил Фараго, где столуется делегация, посещают ли они театры, правда ли, что московский балет так превосходен?

Миклош все еще продолжал осаждать Бори подобными вопросами, а тот на каждый из них отвечал весьма обстоятельно и подробно, так что их болтовне не предвиделось конца. Но меня в это время вызвал к себе член Военного совета. Войдя к нему в кабинет, я хотел сразу же доложить обо всем, что услыхал от Бори, но его не интересовала мышиная возня венгерских генералов и дипломатов.

— Я уже знаю достаточно! — перебил он меня. — У Хорти были генералы и дипломаты, каких заслужил. В свою очередь надо сказать, что и они были достойны своего правителя!.. Примерно в семь часов вечера мне нужно встретиться с Белой Миклошем. Его свиту и вашего новоявленного друга… Как там его зовут?.. Да, и этого самого майора Бори Тюльпанов повезет в машинах на экскурсию. Покажем им что-нибудь любопытное. Не знаю, что именно, но Тюльпанов сам сообразит. Вы же проводите Миклоша к семи часам ко мне. А теперь дайте мне поработать. Ступайте отдыхать. Выспитесь получше, а то бледны, как привидение.