Каждое утро, получив в конторе наряд на работу, неспешно шагаю в свой корпус, поднимаюсь в скоростном лифте на последний, двадцать шестой технический этаж, открываю дверь склада, набиваю сумку лампами и отправляюсь по длинным коридорам Совета Федерации, кишащим серьезными людьми в галстуках и дорогих костюмах.

Склад представляет собой огромный зал, одна стена которого сплошь стеклянная. Отсюда открывается умопомрачительный вид на Москву. Как на ладони виден весь Большой Николопесковский переулок. Если открыть окно и наклониться, то можно увидеть крышу училища имени Щукина.

Посередине зала проходят трубы. По ним в здание подается теплый воздух. Из-за этих труб здесь всегда жарко. Вдоль глухой стены уложены картонные коробки с запасными лампами.

В этой истории больше всего мне нравится то, что ключ от склада находится только у меня. Практически я могу попасть сюда в любое время суток. Здесь хорошо думается. Внизу - сплошное движение. Ты над всей этой суетой словно паришь! Никто об этой красоте не знает! Ни с кем ее не нужно делить!

Из коридоров Совета Федерации потихоньку натаскиваю мебель: два шикарных стула, пуфик, стеклянный журнальный столик. Теперь на складе можно с комфортом провести ночь.

Как правило, с делами справляюсь до обеда. Остальное время гуляю по Москве. На первую зарплату покупаю шикарную зимнюю шапку. В ней могу гулять подолгу и не мерзнуть. Но как бы далеко ни уходил, к трем часам всегда возвращаюсь в Большой Николопесковский переулок, занимаю позицию напротив театрального училища и жду. Стараясь быть неприметным, наблюдаю за суетой студентов, входящих и выходящих из загадочного учебного заведения. Изучаю их лица, пытаюсь представить, как живется им, избранным.

Несколько раз довелось увидеть Юлю. В отличие от других она всегда одна, без компании. И это мне нравится. Но то, что Юля не обращает на мою персону никакого внимания, обижает и даже сердит меня.

Иногда у меня появляется желание подойти к ней. Но я знаю, что мое время еще не наступило. Я еще не готов. Все никак не могу преодолеть страх перед возможной реакцией Юли на мою позорно лысеющую голову.

Суббота. В большой комнате, кроме меня, мама, папа и сестра. Традиционно лежу на раскладушке. По телевизору показывают концерт зарубежной эстрады. Выступает английский певец Элтон Джон. В его голосе нет ничего особенного, но слушать приятно. У Элтона Джона странная прическа.

- Красиво поет, - говорю я.

- Поет хорошо, только на мужика не похож, - говорит мама.

- А он и есть "не мужик", - заявляет сестра.

- Как так? - удивляется папа.

- В брюках - и не мужик? - вторит ему мама.

- Ну, родители, вы даете! Как будто вчера из деревни приехали, - говорит сестра. - Все знают, Элтон Джон - голубой. Он живет с мужиком. Он носит парик.

- Как голубой? - восклицает мама.

- Как парик? - поражаюсь я. - Разве мужики носят парики?

- Еще как носят, - отвечает сестра со знанием дела.

- Какая гадость, - говорю я, внимательно вглядываясь в прическу Элтона Джона.

- Переключите на другую программу, - предлагает мама. - Противно смотреть на этого петуха.

Я взрываюсь:

- Хоть раз в жизни дадите спокойно посмотреть телевизор?

В спор вступает папа. За моей спиной он делает угрожающие знаки и говорит:

- Что ты, мать, в самом деле? Мне тоже интересно на этого педика посмотреть.

- Тьфу, срамота! - фыркает мама и выходит из комнаты.

Английский певец Элтон Джон открыл мне глаза. Теперь всюду я стал замечать мужчин в париках. Оказывается, их немало в метро, на улице, в магазинах.

0x01 graphic

Часть 12. Апланта - дело интимное.

Как-то раз менял я лампы в приемной Совета Федерации. Из высокого кабинета вышел гражданин и остановился в задумчивости рядом со мной. Лицо красное. Волосы нереально густые и черные, как смоль. За километр видно, что волосы не настоящие. Не понимаю, какой смысл носить парик, если все видят, что это парик? По-моему, если уже носить парик, то такой, чтобы об этом никто не догадался.

Как быстро летит время! Скоро Новый год. Работа электрика меня устраивает. Было бы совсем здорово, если бы не доставала Мила. Помощница начальника продолжает смотреть на меня огромными синими глазами, вздыхать и жаловаться на одиночество. Однажды, вручив мне очередной наряд на работу, она интересуется, как я собираюсь встречать Новый год.

- Еду с друзьями за город, - отвечаю.

- Рада за тебя, - улыбается Мила. - А я буду дома. Одна. Мои предки уезжают к родственникам.

- Рад за тебя, - равнодушно отвечаю я. - Между прочим, у меня нет резиновых перчаток. Без них работать нельзя.

- Будут тебе перчатки, - говорит Мила.

- Можно идти?

- Иди, - вздыхает Мила и отводит взгляд.

На самом деле никаких друзей у меня нет, и за город я не собираюсь. Соврал потому, что приставания Милы меня раздражают. Она думает, что может меня клеить, поскольку у меня лысина. Лучше умереть от одиночества, чем жить с такой уродиной.

У меня температура, голова горит огнем, горло пересохло, руки потные. Ночью спал плохо. Ослаб настолько, что даже храп отца не раздражает.

Нет, я не болен. Меня съедает сумасшедшая идея - сотворить парик, не отличимый от настоящих волос. Главное, я точно знаю, как это сделать! Это знание вошло в меня само собой, ночью. После чего, собственно говоря, я потерял сон.

Похоже на чертовщину, но я уверен, что при помощи резинового бинта, резинового клея и шиньона, который (как теперь понимаю, не случайно) обнаружился в шкафу в комнате сестры, я сотворю себе шикарный парик - вещь, которая изменит мою жизнь. Я перестану комплексовать. Никакой Шурик не посмеет нудить по поводу моей лысины. Никакая Куля не посмеет пренебречь мною. Я позвоню продавщице Ире, к которой не пришел на свидание, постеснявшись своей лысины, и мы прекрасно проведем время. Страшила Мила не посмеет на пушечный выстрел подойти ко мне с двусмысленными предложениями. А в метро все девушки (не чета потной Любе из Волгограда) будут коситься на меня и сгорать от желания познакомиться. Останавливать их будет только мой презрительный взгляд.

Наконец я смогу подойти к Юле из театрального училища. Я приглашу ее в самый дорогой ресторан Москвы.

Все это будет. Но сначала нужно сделать парик.

Как будто специально для меня по телевизору показали фильм о диком племени, обитающем в центральной Африке. Взрослые мужчины деревни бреют головы и носят волосяные накладки - апланты, как назвал их корреспондент. Название мне понравилось. По сравнению с ним "парик" звучит грубо и негигиенично. "Апланта" - нежно и красиво. Свое будущее творение я решил называть "апланта".

Отношение аборигенов к своим аплантам сверхтрогательное и нежное. Они ухаживают за ними, молятся им и даже разговаривают с ними, как с живыми существами. Общение с аплантой - дело интимное. Потерять апланту считается великим позором. Даже если теряешь ее в бою, вместе с жизнью. Обнажить череп прилюдно у них то же, что у нас - появиться в обществе с голым местом чуть ниже спины.

Сотворить апланту - целое искусство! Оно сродни ручной вязке ковра. Нужно сделать миллион стежков, потратить уйму времени, полгода, год или даже два. Трудности меня не пугают. Когда ясна цель и известен путь ее достижения, ничего не страшно.

Часть 13. Кретин!

Вновь стою перед подъездом Щукинского училища. Как обычно, снуют студенты с отрешенными лицами. Загадочность заведения, в котором учится "моя" Юля, сегодня томит особенно сильно.

Приходит шальная мысль: посмотреть, что делается внутри здания. Решение приходит мгновенно. Поправив на голове норковую шапку, начинаю движение в сторону тяжелых дверей. Иду, как на амбразуру. Поднимаюсь на первую ступеньку, заношу ногу для перехода на вторую, и тут...

Лежу на кушетке, на 26-м техническом этаже. Лежу долго, бездумно, не дыша. Смотрю в бетонный потолок и боюсь пошевелиться. Шевельнусь - сразу начинаю вспоминать тот кошмар, который случился на ступеньках театрального училища имени Щукина. Неожиданно чихаю. И сам собой запускается механизм самобичевания. Сквозь смех и слезы вырываются ругательства: