– Когда мы увидимся… когда увидимся, все будет проще.

Они затерялись в безвоздушном пространстве. И потому цеплялись за слова о прошлом и о будущем. Но это был самообман: прошлого не существовало – только память о резких словах и месяцах равнодушия. Что же до будущего…

– Ты уверен, что сумеешь сделать то, что они просят?

– Конечно. Мы готовимся. Увидишь, все пройдет хорошо.

– Но ты что будешь делать? Уже знаешь, когда это произойдет?

– Да, все готово, Лина. Увидишь, скоро ты будешь свободна.

– А со своей работой что будешь делать? Тебе не надо возвращаться в Прованс?

– Я вернусь туда. Слушай, ты там смотри не раскисай. Я знаю, что тебе несладко, знаю, что, когда ты в тюрьме, трудно не думать о худшем.

– Я не думала, что такое со мной может случиться…

Вот-вот расплачется. Сальвиати не знал ее такой. Он вырастил ее один; однако ему так и не удалось нащупать уязвимое место, с которого можно было начать путь к пониманию дочери. В пору ее детства у них были свои шутки, свои привычки. Но потом Лина выросла. А за привычкой удобно прятаться.

– Ты должна стараться думать маленькими порциями, Лина. Ты должна думать о ближайшем часе, а потом, ночью, об утре, а утром – о второй половине дня. Вам когда-нибудь позволяют выходить?

– Время от времени. Но меньше, чем раньше.

– Там, где вы, это было бы слишком рискованно? Молчание.

– Я… я не могу ничего сказать.

– Конечно.

– Обещай мне кое-что, папа.

Папа. Сальвиати казалось, что он вернулся на тридцать лет назад.

– Говори.

– Если станет слишком трудно, ты скажешь об этом Форстеру? Скажешь, что это невозможно?

– Лина…

– Если тебя схватят, что ты будешь делать?

– Меня не схватят, Лина. Молчание. Кто-то ей что-то говорил.

– Теперь мне надо с тобой прощаться. Завтра мне дадут позвонить снова.

– Хорошо, – Сальвиати попытался быть несерьезным. – Знаешь, я уже справляюсь с этим мобильником. Кто бы мог подумать, а?…

Но Лины у телефона уже не было. Сальвиати понял по тишине в трубке, что разговор окончен. Они всегда завершались так, внезапно. И у него оставалось чувство недосказанности, а внутри – куча вещей, которыми он хотел поделиться с Линой. Советы и мысли, чтобы помочь ей, объяснения, слова, просто слова, чтобы нащупать путь, тропинку между безднами прошлого и будущего.

В последнее время плотики не возвращались. Трезальти стал маловодным, потому что давно не было дождей. Но в глубине сердца Контини опасался, что отмели ручья отражают его душевное состояние. Желание бежать, остаться одному с неизменными делами своей жизни. Никаких клиентов, никаких ограблений, никаких слов.

Он пустил пять плотиков, один за другим, быстро. Течение вывело их из ямы, вниз по маленькому водопаду. Потом Контини потерял их из вида.

Было шесть вечера. Сентябрь убегал чередой одинаковых дней. Теплое солнце, как неподвижная точка посреди неба, ни облачка, и только немного ветра к вечеру. Несколько минут Контини рассматривал струи Трезальти, потом повернулся и пошел в сторону дома.

На веранде его ждал серый кот. Он впустил его и лег в гамак, висевший в углу гостиной. Вокруг царил обычный успокаивающий беспорядок: фотографии лис, треснутые вазы, стулья из ивовых прутьев… Контини не сиделось на месте, он хотел дать выход своему беспокойству. Он поднялся. Кот в недоумении смотрел на него с порога.

А может, ты просто боишься грабить банк, Контини? Ну и что? Не имею права? Он взглянул на коллекцию кактусов, дотронулся до колючек аферокантуса. Решил затопить камин. Кот удивился. Еще лето, сыщик. Не важно, кот, мне нужна осень. И знаешь, еще что? Не исключено, что я побалуюсь чайком.Через пять минут Контини уселся в одно из кресел перед камином, пока кот сворачивался клубочком на другом. Он закурил пятую сигарету за день и обжег язык первым глотком чая. Выдохнул и пошел ставить пластинку Брассенса.

«Parlez-moi de la pluie et non pas du beau temps…» [40] Гитара аккомпанировала потрескиванью огня. Контини поставил чашку на столик у кресла. «Le bel azur me met en rage, car le plus grand amour qui me fut donné sur terre je le dois au mauvais temps… il me tomba d\'un ciel d\'orage…» [41]

Контини нахмурился. Снова взял чашку и стал смотреть, как пар от чая смешивается с сигаретным дымом. Подумал о Франческе. Как они познакомились. Ночь, горная деревушка, гроза… языки пламени в камине рисовали общие места любви. Но беда в том, подумал Контини, что эти общие места истинны.

Может быть, ему и Франческе было нужно именно это. Гроза. Может быть, слишком долго они жили, как говорил Брассенс, в дурацкой стране, где никогда не идет дождь. Но уж точно, подумал он, гася сигарету, уж точно ограбление банка – не та буря, которая нам нужна.

Что делать? Контини не мог пойти на попятный. Запретить Франческе помогать им? Трудно… Девушка она упертая. Даже от Джионы ему никакой пользы: звук и отзвук, что за белиберда? Контини с ним говорил о грабежах, а старый псих откликался колоколами!

Последний шанс избежать катастрофы – разговор с Марелли. Два дня осталось до встречи в офисе Контини, обещанной Форстером. Там должен быть и Элтон, чтобы надзирать, но Контини был уверен, что Марелли попытается дать им зацепку.

– Мы должны воспользоваться этим, – сказал он тем же вечером Сальвиати в гроте Пепито, за бифштексом.

– Вижу, ты еще надеешься избежать ограбления.

– Конечно! Это тебя удивляет?

– Нет. – Сальвиати покачал головой. – Но я не строю иллюзий.

– Я уверен, что Марелли захочет дать нам зацепку.

– Тогда Элтон ее тоже заметит.

– Нет, по-моему, он спросит у Лины. Он скажет нам что-то такое, что только ты и Лина можете понять. Знак, взятый из вашей жизни, выражение, которое вам о чем-то говорит…

– Как знать.

Контини не понимал, отчего Сальвиати так уклончив. Он будто уже хотел совершить его, это ограбление, словно загорелся замыслом.

– Ты мне обещаешь, что постараешься уловить сигнал?

– Конечно, но, по-моему, не будет никакого сигнала. Надо нам готовиться к делу. Кстати, я дал Филиппо Корти задание по наблюдению за объектом.

– По наблюдению? – Контини поднял брови. – Ты что, рассказал ему свой план?

– Нет еще. Но я сказал ему снимать, как входят и выходят служащие. Это мне нужно.

– А если его застукают?

– Не застукают, я ему хорошо объяснил, как действовать. А к тому же это самая легкая задача. Самое трудное достанется тебе.

– Мне? Сальвиати отпил вина.

– Ты должен будешь описать мне внутреннее устройство банка. Расположение кабинетов и так далее. И, если получится, помочь мне занести туда пару предметов.

– Внутрь? Предметы? – Контини чувствовал, что не успевает осмыслить надвигающиеся события. – Но зачем?

– Я тебе объясню потом. Но пока скажи, ты сумеешь помочь мне?

Контини задумался. По работе ему часто приходилось проникать в помещения с ограниченным доступом, более или менее законным путем. Но со взломом – никогда, и уж тем более в банк.

– У них там, наверно, куча охранных устройств.

– Мм… К сожалению, да. Хотя на самом деле меня интересует зона кабинетов, а не подземное хранилище или сейф.

Небольшой банк. Через него проходит много людей. У Контини для таких случаев были свои помощники. Толика удачи – и он мог направить человека внутрь почти что законным образом.

– Кажется, есть одна мысль. – Сальвиати посмотрел на него вопросительно. – Ну, у меня тоже есть свои маленькие секреты…

– О, да ладно!

– Сначала мне надо проверить пару деталей.

– Когда ты узнаешь, удастся ли тебе проникнуть в банк?

– За пару дней. Более или менее наверняка – к встрече с Марелли.

– Подождем. Я больше не хочу идти на риск. Не могу играть с Линой, понимаешь?

Контини кивнул, подавая знак Джокондо принести два кофе.

– Я слишком много играл, – продолжал Сальвиати. – До рождения Лины у нас с Эвелин была куча планов. Я тебе про это уже рассказывал?