Я – Нестор Магноциус – летописец его величества короля Аранеуса Диадематуса, правителя Арахнид и его окрестностей, с величайшей печалью в сердце спешу изложить во всех подробностях диковинные происшествия, ознаменовавшие свадьбу единственной дочери короля принцессы Аранеи. С той поры, как из Арахнид исчезла вещунья Филистена, редко кто видел короля Аранеуса веселым. Одна лишь принцесса могла вызвать на его лице улыбку. Но когда принцесса Аранея вошла в совершеннолетие, король изменился еще больше: он чаще оставался один, порою впадал в столь глубокую задумчивость, что казалось - спит с открытыми глазами или грезит о вещах, не слишком веселых. На осторожные наши расспросы он либо отвечал уклончиво, либо отмалчивался. Да и на дочь он стал смотреть иначе – испытующе и с какой-то тревогой. Лучший из дворцов северной Магонии был окутан печалью.

И вот однажды, за две недели до достопамятного дня бракосочетания принцессы, король созвал совет и обратился к своим подданным с такими словами:

– Всем вам известно, что я решил выдать свою дочь принцессу Аранею за молодого Самюэля, сына моего старого друга герцога Карабуса, которого вы все хорошо знаете и любите. Принцесса уже давно совершеннолетняя, а я все откладываю день свадьбы. Да, друзья мои, я в нерешительности. Причина ее – «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены», Песнь жизни моей дочери.

Члены совета издали возглас удивления. Всем было известно, что юная вещунья Филистена много лет назад покинула пределы страны по причинам, о которых приближенные могли только догадываться. И все эти годы о девушке, к которой был так привязан король, считалось не принятым говорить вслух. И вот король первым нарушил этот негласный запрет, повергнув в немалое изумление приближенных, – первый во всеуслышание заговорил о вещунье.

– Не знаю, правильно ли я поступаю, – продолжал между тем король, – не принимая во внимание пророчество одной из лучших вещуний страны, ведь речь идет о счастье принцессы. Однако не пренебречь пророчеством очень сложно: покинув страну, Филистена забрала с собой единственный экземпляр своей песни.

– Как забрала?! – послышались возгласы со всех сторон. – Как это возможно? Ведь «Песнь жизни» должна храниться у родителей или опекунов.

Король только печально качал головой. Видя такое сокрушение, все умолкли.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал старейший маг барон Аргиопус, – разве вам неизвестно содержание этого пророчества? И разве в нем нет прямых указаний на молодого герцога?

– Прошло много лет, – печально отвечал король. – Очень много лет. Я уже не помню дословно содержания этой песни. Но, как всякое пророчество, оно может толковаться по-разному. Некогда я прочел его в пользу герцога Карабуса, хотя вещунья Филистена читала его иначе. Все эти годы я был уверен в своей правоте, но теперь… Все было бы проще, если бы еще раз представилась возможность взглянуть на эту песнь. Однако такой возможности нет. Я колеблюсь. Породниться с домом герцога Карабуса – что может быть лучше для нас и для принцессы? Но с другой стороны, пренебречь «Песней жизни» принцессы – преступление. Как ей спеть свою песнь и прожить свою жизнь, если начало будет фальшивым? Не омрачу ли я будущего дочери? Я призвал вас, друзья мои, на помощь в трудную минуту и жду вашего совета.

– Напрасно, ваше величество, вы скрывали от совета королей и от своих придворных, что «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены» пропала, – не глядя на короля, проговорил барон Аргиопус. – Это печально, но не страшно. Однако как могло случиться, что до сих пор этот важный документ не в вашем распоряжении? Вы ведь наверняка предпринимали попытки отыскать вещунью. Неужели поиски ее так трудны?

– Я боюсь огорчить вас, мой дорогой Аргиопус, – печально отвечал король, – но я не предпринимал никаких попыток отыскать прекрасную вещунью Филистену, и вовсе не потому, что искать фею, скрывшуюся в сумраке дольнего мира – задача не из легких, просто у меня на то были причины. Думаю, это еще одно преступление. Возможно, мне уже не править Арахнидами после ближайшего совета королей. Однако речь сейчас идет о другом: я жду вашей помощи, вашего мудрого совета.

Все мы крайне опечалились и надолго задумались. Барон Агриопус больше не проронил ни одного слова. Что мы могли посоветовать королю? Искать вещунью он не хотел. Нужно было вспоминать песню, хотя король сказал, что со дня совершеннолетия принцессы он только этим и занимается. Тогда заговорил королевский сенешаль барон Авикула:

– Вы, ваше величество, один из уважаемых правителей Магонии, вы опытный маг. Вы приблизительно помните содержание «Девяносто девятой песни», и маловероятно, что могли сильно ошибиться в истолковании пророчества. Но даже если вы сомневаетесь и помните только часть, недостающее может восполнить принцесса Аранея.

Король с удивлением и надеждой воззрел на сенешаля.

– Да-да, ваше величество, всякий вам скажет, что сердце принцессы чисто, в этом сердце уже звучит «Песнь жизни», и эта песнь не сфальшивит, вы сами это знаете. Нужно испытать принцессу, нужно спросить ее сердце. Если брак с герцогом противен ее судьбе, сердце принцессы само отторгнет ложь, и это будет очевидно.

– Благодарю тебя, верный Авикула, – обрадовался король, но тут же тень легла на его лицо. – Впрочем, это опасное испытание. Страшно испытывать чистое сердце, не заронив в него яда сомнения. Испытание не может быть глубоким.

– Я уверен, ваше величество, что решение лежит на поверхности, – поспешил ободрить короля барон Авикула.

На том и порешили. Спустя некоторое время перед королевским советом предстала принцесса Аранея. Испытание показало, что любовь принцессы к молодому герцогу столь же чиста и безмятежна, как ее собственное сердце. Король заметно повеселел и впервые за несколько последних месяцев просветлел лицом.

Он немедленно назначил день свадьбы и распорядился о необходимых приготовлениях. Молодой герцог уже значительное время гостил в замке короля Аранеуса, равно как и принцесса частенько бывала у друга своего отца, старого герцога Карабуса. Молодые люди давно любили друг друга и были самыми неразлучными друзьями.

Теперь, по назначении дня бракосочетания, молодой герцог отправился в замок своего отца приготовиться к женитьбе и торжественным образом вернуться в день свадьбы, дабы вести под венец свою возлюбленную.

Лучшему ювелиру Арахнид, мастеру Аурсу, были заказаны обручальные перстни. Прежде чем взяться за работу, золотых дел мастер по традиции ювелиров Магонии должен был внимательно вслушаться в «Песнь жизни», звучащую в сердце принцессы, дабы изготовить не просто обручальный перстень, а талисман, способный хранить ее счастье. И только после этого мастер Аурс изготовил второй перстень, столь подходящий к первому, что надеть его мог только тот, кто самой судьбой предназначен в мужья принцессе; надев раз эти перстни, супругам уже труднее было бы поссориться или изменить друг другу, поскольку тайная сила талисманов выявляла и преумножала их любовь, создавала незримую, но прочную, связь между влюбленными. Король пришел в восторг от творения мастера.

– Теперь-то я могу быть спокоен, – сказал он, – ведь счастье Аранеи будет охранять чудесный талисман.

Однако уже к вечеру того же дня король забеспокоился. Он позвал к себе Аурса и высказал опасение: подойдет ли второй перстень молодому герцогу? На что золотых дел мастер возразил:

– Я, конечно, не изучил душевную склонность герцога Карабуса, но коль скоро принцесса любит его, и вы отдаете за него свою дочь, то для беспокойства, ваше величество, не может быть оснований.

Чтобы окончательно развеять свои опасения, король Аранеус призвал принцессу и долго беседовал с ней. Она еще раз подтвердила, что брак с молодым герцогом ей по душе, что Самюэль для нее дороже, чем брат, что она, бесспорно, его любит, и не хотела бы с ним расставаться. Король окончательно успокоился.

Приближался день свадьбы. В Арахниды съезжались гости со всей Магонии. В числе их оказался и граф Мигель Пардоза, некогда приближенный короля, но впоследствии удаленный от трона за некоторые неблаговидные поступки. Короля отнюдь не обрадовало появление графа, но ради предстоящего праздника он решил принять его.