— Зема, иди сюда.

«Вот черт — опять влип! Чтоб он сдох — неужели не мог Шкуркина припахать, когда он час назад тут пол подметал?!» — раздосадовано подумал Игорь и сделал вид, что не слышит хлебореза. Но хлеборез и не думал оставлять Игоря в покое и сказал уже более настойчиво:

— Зема, ты оглох, что ли?! Иди сюда!

— Что? — спросил Тищенко, а сам быстро глянул в зал — если бы Игоря видел Сапожнев, он, может быть, заступился бы за курсанта. Понятно, что заступился бы не из-за дружеских чувств к Игорю, а из-за того, что Игорь в данный момент был подчиненным младшего сержанта, а последнему вряд ли понравилось бы, что кто-то командует его людьми. К тому же Сапожнев, будучи дежурным по столовой, отвечал за Игоря. Если бы, к примеру, хлеборез избил Игоря, Сапожнев теоретически тоже понес бы наказание.

— Я говорю — иди сюда! — хлеборез начал терять терпение.

— Я и иду, просто не расслышал сразу, — обреченно сказал Игорь, потому что при всем его желании Сапожнева поблизости не было.

— Бери свой таз с водой и тряпку и заходи в комнату.

— Но мне младшего сержанта Сапожнева предупредить надо.

— Ты меньше говори, а больше делай! Здесь на десять — пятнадцать минут работы — чего тебе зря к нему бегать?!

— Но…

— Зема, не испытывай мое терпение — заходи и действуй! У меня за два года службы нервы расшатались, так что лучше не зли!

Хлеборез был на полторы головы выше Игоря и к тому же он был «дедом» (что было гораздо важнее) и Тищенко понуро вошел в комнату. Комната оказалась хлеборезкой. Игорь сразу же увидел окошко наподобие кассы, через которое хлеборез выдавал хлеб в зал. Но сейчас окошко было плотно закрыто. Пол в хлеборезке, как и во всей столовой, был бетонный. Мусора на нем почти не было. Перед окошком стоял стол, на котором лежал большой кусок масла и какая-то металлическая штучка, напоминавшая заднюю половину медицинского шприца. В углу стоял холодильник. Холодильник был неопределенной марки, потому что заводской знак был оторван и под ним выделялся квадратик более белой эмали. Между холодильником и единственным окном на улицу стоял высокий хлебный лоток, но хлеба в нем не было. На полу ничего не было кроме хлебных крошек, и Игорь подмел его очень быстро. Вымыл тоже без особого труда.

— Ну что — я ведь говорил, что быстро?! — весело сказал хлеборез.

— Оно бы ладно, да младший сержант Сапожнев будет ругаться, если меня на месте на найдет. Вдруг он уже приходил? Может во второй наряд подряд отправить.

— Ты думаешь?

— Конечно! В…, ты бы ему сказал, что я у тебя работаю, а? — попросил Игорь, едва не сказав хлеборезу «вы» (сказалась привычка обращаться к сержантам только на «вы»).

— Ну, раз ты так хочешь, то я скажу. А сколько прослужил этот твой Сапожнев?

— Он «свисток».

— Тогда мы быстро договоримся! — обрадовался хлеборез и вышел из комнаты.

Тищенко увидел на столе горку сахара и, прислушавшись, не идет ли хлеборез, спрятал себе в карман три куска. За эти месяцы Игорь понял, что в армии тащат все, что плохо лежит, и уже сам пару раз брал какую-нибудь мелочь: тот же сахар, эмблемки и погоны в каптерке. Если бы кто-нибудь сказал Игорю в институте, что он украдет три куска сахара и будет бояться, что могут обнаружить пропажу(!), он ни за что бы в это не поверил. А сейчас Тищенко даже заерзал на стуле от неприятного ощущения, пришедшего вместе с кражей сахара, и хотел даже выложить украденное назад на стол. Но в это время вернулся хлеборез:

— Что-то не видно твоего сержанта, я ему потом скажу. А ты пока поменяй воду — надо еще в складе помыть.

Хлеборез открыл дверь напротив окошка, и Игорь увидел за ней еще одну комнату. Взяв таз, Тищенко направился на мойку. И тут же неизвестно откуда вынырнул Сапожнев:

— Тищенко, ты где все это время был?

— Как где — возле входных дверей в коридоре пол мыл. Вы ведь сами меня туда послали, — соврал Игорь.

— Вот именно — я тебя послал мыть пол, а ты неизвестно куда ушел. Плохо несешь службу, Тищенко, плохо! — Сапожнев видел, что Игоря забрал к себе хлеборез, но он изобразил полное неведение.

— Виноват, товарищ сержант.

— И пол недомытым оставил. Срочно домыть!

— Есть, — Игорь понял, что Сапожнев знает, где он был все это время, потому что в противном случае младший сержант так просто всего этого не оставил бы.

— И еще — если тебя кто припахивать будет, не работай! И никуда больше не отлучайся без моего разрешения.

— Мне некуда отлучаться — входная дверь все равно заперта.

— Ты не бубни, боец, а внимательно слушай, что тебе твой командир говорит. Предупреждаю: ты не должен работать ни в каких хлеборезках! Понял?

— Так точно, — угрюмо кивнул Игорь, не понимая, к чему клонит младший сержант.

— Смотри — я тебя предупредил. А то учишь вас, учишь и никакой отдачи. А если что случится? Сколько таких случаев было — припашут смалодушничавшего «духа», а потом изобьют где-нибудь до полусмерти. А «дух» командиру заранее не доложит и потом сержанту надо отвечать за такого придурка! А доложил бы сразу — все могло бы быть по-другому. Все понял?

— Так точно. Разрешите идти?

— Иди и помни, о чем я тебе сейчас говорил, — Сапожнев пристально посмотрел в глаза курсанта.

Игорь принялся домывать пол, время от времени, поглядывая на двери хлеборезки. Тищенко хотел войти и рассказать обо всем хлеборезу, но его что-то сдержало. Наконец дверь открылась, и из нее выглянул хлеборез. Игорь вскочил от неожиданности и бросил тряпку на пол.

— Тебя только за смертью посылать! А ты что, собственно, здесь делаешь?

— Мне младший сержант приказал домыть пол. Я лучше домою, а потом опять приду, а?

— Время поджимает — скоро хлеб должны привезти. Ну, да ладно — можно и так.

— Только…

— Что еще?

— Он мне приказал, чтобы я нигде больше не работал. Даже про хлеборезку что-то сказал.

— Что-о, про хлеборезку сказал?!

— Да. Слушай, а ты не мог бы с ним поговорить — я думаю, что он отпустил бы меня.

— Я тоже так думаю. Черт, достал меня твой сержант! Где он сейчас?

— Вроде бы в зале был.

— Вроде бы… Вечно нет, когда нужен! Домывай пока пол, а я пойду и все ему скажу.

Хлеборез довольно скоро вернулся и пояснил:

— Отпустил.

— И даже ничего не сказал? — у Тищенко вдруг возникло подозрение, что хлеборез его обманывает.

— Почему не сказал — сказал. Говорит: «Пусть работает, если он сам не против». Ты ведь не против?

— Наверное, не против, — слова хлебореза были похожи на правду.

Игорь отправился за чистой водой еще раз. Мухсинов и Хусаинов уже почти все перемыли и теперь наводили в мойке порядок.

— Шито всо время с вода ходышь? — спросил удивленный Мухсинов.

— Еще не все сделал, — уклончиво ответил Тищенко.

— А Абдухаев и Шкурка уже давно всо закончыл?

— Им только ряды нужно было помыть и столы. А мне еще и коридор Сапожнев сказал, — пояснил Игорь.

Ему почему-то не хотелось говорить истинную причину задержки. С одной стороны ничего зазорного в работе у хлебореза не было, но с другой Тищенко все же не хотел афишировать, что его припахали. Набрав в таз чистой воды, Игорь отправился назад. В зале его вновь остановил Сапожнев:

— Что, Тищенко, в хлеборезку идешь?

— Иду. А разве хлеборез с вами по этому поводу не говорил? — удивился Игорь.

— Да говорил, говорил… Что же я сделаю, если ты чуть ли не сам напросился? — с насмешкой сказал Сапожнев.

— Никуда я не просился. Он сам меня…

— Что — припахал?!

— Попросил.

— Ну-ну — иди, раз попросил, — опять с иронией сказал младший сержант.

«И чего ты лыбишься, придурок?! Сам, наверное, не только в хлеборезке мыл, когда был «духом». Да и это только со мной ты герой, а когда с Курбаном разговаривал, то назад пятился, как рак!» — с досадой подумал Игорь.

— Чего ты так насупился? — спросил у него хлеборез.

— Так просто… Скоро наши в казарму пойдут.

— А-а, так вот ты о чем. Слушай — у меня к тебе предложение. Ты очень спать хочешь?