Глава XIX

После того, как Онезиму так счастливо удалось спасти старика Нирея от смерти в достопамятную ночь живых факелов, он вместе с ним отправился, под покровом ночной темноты, по дороге к Арции, куда оба прибыли на следующее же утро еще до рассвета. Старик Драмо, привратник при ферме Пуденса, с непритворною радостью встретил своих старых знакомых и через несколько минут Юния очутилась в объятиях своего старика-отца, который — как и она — не мог удержаться от слез, снова увидав свою дочь после всех тех мучений и ужасов, какие пережил за последнее время с тех пор, как расстался с нею. После первых выражений радости и глубокого умиления при виде отца, Юния обратилась к Онезиму и от всей души выразила ему благодарность за избавление отца от мучительной смерти.

В этот же день между ними решено было, что Ширей, как и Юния останутся на первое время — в ожидании наступления лучших дней для гонимых последователей учения Христа — на ферме Пуденса, старик в качестве работника при саде и огороде, дочь же его — как помощница в домашнем хозяйстве, между тем как Онезим немедля отправится обратно к апостолу Павлу. Однако ж, прежде чем покинуть своих друзей, Онезим обратился к Нирею с просьбою дать свое согласие на скрепление его помолвки с Юниею таинством бракосочетания.

— В моей глубокой признательности за все сделанное тобою для меня ты не можешь сомневаться, сын мой, — отвечал ему Ширей. — К тому же теперь я убедился, что и ты — головня, вырванная из пламени пожара. Но близко царствие Божие, багровым заревом пылает небосклон, и разрушить церковь Божию старается антихрист. Итак, сам подумай, такое ли теперь время, чтобы жениться и выдавать замуж?

— Твоя правда, отец, — проговорил Онезим: — но с другой стороны, ты знаешь сам, что ты стар и смерть не сегодня-завтра придет за тобою, и тогда Юния, среди этих дней скорби и ужасов, останется одинокой, беззащитной сиротой; тогда как, соединенная со мною священными узами брака, она найдет во мне земного защитника и человека, всегда готового трудиться для нее. Мы обвенчаемся сегодня и сегодня же расстанемся, ибо тотчас по совершении обряда бракосочетания я отправлюсь, чтобы снова присоединиться к апостолу Павлу.

Нирей, убежденный доводами Онезима, дал свое согласие и в тот же вечер, после захождения солнца, отправился вместе с Юниею и Онезимом в небольшую подземную церковь, устроенную в одном из темных подземных коридоров катакомб, только что начинавших в то время строиться под самым Римом и известных теперь под названием катакомб св. Калиста. Здесь они были встречены лишь очень немногочисленною горстью христиан, уцелевших от ярости Неронова гонения, в числе которых был, между прочим, Клэт, спасшийся каким-то чудом и занимавший в настоящее время место Лина. Этим новым епископом разоренной христианской римской церкви совершен был над Онезимом и Юнией обряд бракосочетания, после чего им же благословлен был хлеб и вино последовавшей за венчанием братской вечери.

На следующее утро еще до зари Онезим был уже на пути в Региум, откуда предполагал добраться до Мессены, чтобы уже отсюда отплыть на корабле к бурливым берегам Крита. Но здесь, на острове, он уже не захватил апостола, а застал только одного Тита Коринфского, на которого св. Павел, уезжая, возложил попечения и заботы о юных, вновь основанных им, христианских церквах. Отплыв в скорости из Крита, Онезим по пути пристал на один день к берегу Патмоса, чтобы повидать любимого ученика Христа в его изгнании, и здесь, под тенью маслины, сидя на вершине зеленого утеса, имел с ним продолжительную беседу. Местность, где они сидели, была одна из самых живописных. Внизу, у ног их расстилалась прозрачная синева тихой и гладкой поверхности моря, которую случайно там и сям рябили одни красивые морские чайки, или альбатросы, слегка задевая крылом воду. Фантастические контуры больших и мелких островов всюду разнообразили собою длинную береговую линию, к востоку от них, на ионийском берегу виднелась историческая вершина горы Микалы, к северу — остров Феры с его кратером, извергавшим в то время клубы черного густого дыма, нависшего, точно туча, в одном месте дальнего горизонта. Здесь апостол Иоанн впервые узнал от Онезима о тех ужасах, которые последовали в Риме вскоре после его чудесного избавления от мученической смерти, а вместе с этим и о чудовищном освещении нероновых садов живыми факелами. То цепенея от ужаса, то весь содрогаясь, внимал кроткий апостол братской любви и братского согласия рассказу Онезима; из души его, в которой уже созревал тогда тот изумительный манифест, каким ответил он на ярость народов и сильных мира сего, вырвалось пророческое слово, предрекшее близкое падение двум величайшим центрам древнего мира: Иерусалиму — метрополии Божьего обветшалого храма, Риму — метрополии дракона и антихриста. При этом Иоанн здесь же, на вершине острова Патмоса, доверил Онезиму ключ к некоторым местам чудной криптограммы Апокалипсиса, который — если б не написан был символически — неминуемо должен был бы привести целые христианские общины к гибели и разрушению. Так, между прочим, поведал он Онезиму, что по кабалистическому учению Гематрии, известному у греков под названием исопсефизма слова «Нерон цезарь», переложенные на еврейские буквы, обозначали то, что в своем апокалипсисе он называет «числом зверя» — шестьсот шестьдесят шесть. Само собою разумеется, что в то время было чрезвычайно важно, чтобы все такие объяснения апостола остались для всех непроницаемою тайною.

Все-таки с течением времени, Онезим счел своим долгом поделиться ими настолько, что они послужили основанием некоторых догадок, слышанных Иринеем и другими отцами церкви от мученика Поликарпа.

По отплытии от берегов Патмоса, Онезим отправился на корабле в Ефес; он, однако, нагнал апостола Павла только в Никополе. Отсюда, по прошествии зимы, довольно тревожной, апостол Павел, с своим спутником Онезимом, пробрался через Македонию в Троаду; здесь, в гостеприимном доме Карпа был неожиданно арестован, на основании обвинения одного мастера, Александра, побужденного на это чисто коммерческими расчетами, так как его торговля миниатюрными изображениями Ефесского храма и богини Дианы пострадала значительно вследствие проповеди апостола Павла против идолопочитания и идолоелужений.

Немедленно препровожденный из Троады в соседний город Ефес, апостол Павел был призван к ответу перед судилищем тамошнего проконсула. Однако ж, Павел, хорошо зная, как мало он может рассчитывать на справедливость к себе местных блюстителей правосудия, вторично воспользовался своим правом римского гражданина и потребовал, чтобы дело его было подвергнуто суду цезаря. Во время заточения апостола в Ефесской темнице его очень усердно посещал ефесянин Онисифор, а также и его любимец Тимофей, столько лет разделявший с ним опасность и труды всюду преследуемой миссионерской деятельности. Разлука Тимофея с апостолом перед вторым отплытием этого последнего в Рим сопровождалась горькими слезами, которых Павел не мог долго забыть. И вот, в сопровождении Онезима и сотрудников своих по распространению учения Христа — Луки, Трофима, Тихика, Димаса и Ераста, достославный узник предпринял свое последнее земное странствование. В Милете Трофим заболел и был оставлен апостолом; Ераст был оставлен им в Коринфе, а Димас, возлюбя мирскую суету, сам покинул служение апостола.

Прибыв, после довольно продолжительного плавания, в Брундизиум, св. Павел немедленно отправился дальше, в Рим. Однако ж, на этот раз, входя через Аппиевы ворота в столицу империи, он уже не был встречен, как в первый свой приезд, толпою обрадованных его прибытием римских христиан, да и самое заточение его отличалось теперь несравненно более суровым и тяжелым характером. Посещение узника христианами простого звания было сопряжено для этих последних с большими опасностями; христиан же более знатного происхождения в то время в Риме очень было немного. Климент и его семейство, разделяя немилость, какая постигла их близкого родственника Веспасиана, находились вместе с ним в его Сабинском поместьи; Помпония, заболев после своего визита к Поппее вторично, была перевезена на дальнюю виллу в Аппенинских горах; все более или менее крупные вожди римских христиан, за исключением Клэта и Гермаса, погибли в минуту разгара страшного гонения, Пуденс, с женою своею Клавдиею и отцом ее Карадоком, находился в Британии. Впрочем, и сам апостол, зная, какою бедою грозили посетителям их посещения его, всячески старался не поощрять их желания видеться с ним, и проводил, таким образом, большую часть своего времени в строгом одиночестве, среди которого его единственною усладою были непрерывные нежные заботы о нем Онезима и в особенности евангелиста Луки, который, как врач, всячески старался о поддержании в нем последней искры жизни. К тому же, он был заключен на этот раз в ту самую подземную — холодную, мрачную и сырую — мамертинскую темницу, где были узниками его братья по апостольству, св. Петр и Иоанн Богослов. Значительною радостью, хотя и мимолетною, был для апостола приезд ефесянина Онисифора, который с этою целью нарочно прибыл в Рим, где, несмотря на его положение, часто посещал его, всячески стараясь словом горячего участия облегчить этому неутомимому труженику на ниве Господней его седьмое заточение. Но светлый луч этот быстро погас: схватив тифозную заразу, Онисифор вскоре умер в Риме.

Настал день, наконец, в который апостол Павел должен был предстать пред судом цезаря. Председательствовал сам Нерон. Содеянные им против христиан злодеяния были так ужасны и чудовищны по своей неслыханной жестокости, что воспоминания о них, кровавым призраком преследуя его и тревожа, еще более разжигали его злые чувства против последователей учения Христа, и он не захотел упустить случая осудить на смерть их верховного вождя. Заседание суда происходило в базилике Золотого Дворца — обширной зале с несколькими рядами величественных колоннад, — зале, с великолепием которой ничто сравниться не могло. Мозаичный пол казался пестрым роскошным ковром, сотканным из разноцветных — самых дорогих и редких — камней, как порфир, серпентин, навонацетто, чиполлино и др. Стены, как и колонны, были тоже из дорогого цветного мрамора. Окруженный легионерами с их серебряными орлами и другими военными знаками, император восседал на кресле из слоновой кости на широком порфировом возвышении, обнесенном мраморной балюстрадою; позади его кресла стояли ликторы с своими топорами, воткнутыми в пучки, а ступенькою ниже императора, и на менее высоких сидениях помещались Тигеллин, доносчики Марцел и Капито, первосвященник садуккеев Измаил и хитрая лисья физиономия плута Семена Волхва.