Такова была эпоха того террора, что переживал в это время Рим; и уйти от которого можно было не иначе, как путем совершенной безвестности. Всякого рода таланты, всякие заслуги, богатство, знатность рода — все это возбуждало в Нероне подозрительность и навлекало на себя его беспощадный гнев. О какой-либо возможности оправдания себя в виду даже заведомо ложных обвинений не могло быть и речи: лишенное своего значения и смысла оправдание никому более и в голову не приходило. Право на жизнь стало редким исключением, а вместе с этим люди мысли начинали постепенно все более и более придавать цены самоубийству — как единственному исходу из положения, с каждым днем становившегося тяжелее и невыносимее. «А самое главное не следует забывать — говорит Сенека, — что возможность самоубийства всегда в наших руках. А не лучшее ли это предохранительное средство от тирании? Взгляни вон на тот крутой обрыв — это путь к свободе. Видишь вон то море, тот колодезь, тот быстрый ручей? — на глубине их ждут избавление и свобода. Посмотри вон на то суковатое оголенное дерево — с его ветвей тебя манит к себе свобода». Читая страницы кровавой летописи того времени и рисуя себе нравственное состояние того общества, невольно вспоминаешь одно описание Паскаля: «Представьте себе — говорит он — толпу закованных в цепи и осужденных на смерть людей, из которых каждый день некоторым перерезывают горло на глазах всех остальных, которые, в тупом отчаянии, видя в их участи свою собственную, молча и безнадежно переглядываются друг с другом».