Охрана военно-морских баз лежала прежде всего на наших плечах — плечах летчиков морской авиации.
База в Поти очень скоро привлекла острое внимание немцев. Участились разведывательные полеты над портом. Но сбивать эти самолеты-разведчики было трудно. Их пилотировали опытнейшие летчики фашистской Германии. В бои они не вступали. Уходили, как правило, используя облачность.
К ним прибавились гидросамолеты «Дорнье», несущие разведывательную службу вдоль береговой черты. Иногда они садились на воду и оттуда продолжали наблюдения.
Было ясно, что они собирают сведения о выходе в море наших кораблей.
Необходимо было отбить у немцев охоту появляться вблизи базы. Для этого пункт управления авиацией вынесли на берег. Всем ближайшим постам службы наблюдения и связи — СНИС — было предписано сообщать о приближении немецких самолетов прямо на пункт управления. Когда первое сообщение о приближении «Дорнье» поступило на пункт, наши истребители были уже в воздухе и их навели на противника. Немецкий летчик пытался уйти пикированием, однако истребители настигли его и сбили. «Дорнье» упал в море и затонул. После этого случая немецкие гидросамолеты опасались подходить к нам так близко.
Но немцы активизировали другие формы разведки и, в частности, высадку десантников-разведчиков. Такие операции ими проводились вблизи Сухуми, в окрестностях Очемчири, в районе Супсы и близ Поти. Но благодаря бдительности наших солдат и матросов, разведчики были выловлены и обезврежены.
Такой повышенный интерес к нашей базе, как выяснилось позже, объяснялся тем, что немцы намерены были высадить морской десант на побережье. Для этой цели на верфях Галаца и Браилова были уже готовы большие деревянные сейнеры.
Командование базы решило мобилизовать все возможные средства, чтобы сделать порты менее доступными с воздуха. Больше посылалось самолетов для воздушной разведки, больше выходило в море дозорных кораблей. Для этого были мобилизованы все слабовооруженные суда, экипажи которых проявляли небывалое мужество и самоотверженность.
16-го июля 1942 года Поти впервые подвергся жесточайшей вражеской бомбардировке. То там, то здесь воздух сотрясали взрывы, горели дома, рушились здания. Чувствовалось, что немцы хорошо видят свои цели. Одна бомба упала прямо в эсминец «Бодрый», который в это время стоял в ремонте. Другая — в трубу крейсера «Коминтерн», прошла сквозь корабль, пробила днище, но, к счастью, не взорвалась. Одна из бомб угодила в артиллерийский цех, выбросив вверх столб огня и осколков. Несколько бомб упало в море близ порта.
Скоро нависла угроза над Батуми и Сухуми.
Сразу после первого налета я приехал в Сухуми. Странное и скорбное зрелище представляли его улицы. Воронка на месте гигантского цветника. Разбитый дом. Срезанные осколками пальмы.
Но что это? Из палисадника ко мне протягивается обросшая густой коричневой шерстью рука. Невольно вздрагиваю. За оградой — обезьяна. На дереве — вторая. За поворотом улицы встречаю третью. Что за чертовщина? С чего это обезьяны разгуливают по городу? Откуда они взялись? И только потом соображаю: здесь же один из крупнейших в стране обезьяньих питомников. Видимо, бомбы разбили сетки, и животные разбрелись. Странное, какое-то жуткое впечатление производили они на пустынных улицах.
Очень скоро период господства немцев в воздухе закончился. В дело вступили переформированные полки истребителей, в том числе и мой полк. «Хейнкели» и «юнкерсы» все чаще грудой обломков стали оставаться на кавказской земле.
Во время боя один из вражеских самолетов упал в море. Летчик-бомбардировщик спасся и был доставлен в штаб базы. На допросе он рассказал:
— Прежде чем направиться на Поти, наша часть перелетела на аэродром в Багерово, возле Керчи. Там нам показали кинофильм. На экране мы увидели ваш порт со всеми его сооружениями и кораблями, стоящими у причалов. Особенно выделялись линейный корабль и крейсера. На следующий день мы взлетели. Маршрут рассчитали — над Поти будем в предвечерние сумерки. Видимость прекрасная, по пути заметили несколько судов. Не дойдя километров двадцать до порта, самолеты разделились на группы. Вот и место, где должны быть порт и город. Но мы увидели лишь огромное облако бурого дыма. Над ним колыхались аэростаты заграждения. Я услышал в наушниках возгласы своих товарищей: «Аэростатен, аэростатен!» Ведущий приказал набрать высоту семь тысяч метров. Мы пролетели над облаком дыма, развернулись, легли на обратный курс, но никаких признаков порта так и не обнаружили. Командование выбрало для налета предвечерние сумерки, надеясь, что в это время не опасны прожекторы красных. Но прожекторы вспыхнули, их лучи стали слепить нас. Вокруг рвались зенитные снаряды. Я видел, как наши самолеты, нарушив строй, пытались вырваться из лучей прожекторов. Я тоже отвернул в сторону и приказал сбросить бомбы (их у нас было две — в тысячу и пятьсот килограммов) Больше мы ничего не смогли сделать. Напали ваши истребители и сбили нас. Самолет упал в море. Из экипажа уцелело два человека. На надувной лодке пытались выйти к берегам Турции, но добрались только до Батуми. Дальше шли пешком. Когда переплывали речку Чорох, мой товарищ утонул. А меня схватили ваши солдаты…
Можно сказать, что немцу повезло: он остался в живых.
Огненный день
Тревожны были дни и ночи Туапсе. Ранее тихий курортный городок превратился в осажденный бастион.
Поднимались над морем зори, падали в волны кроваво-огненные закаты, но город не видел их. До рези в глазах всматривались его защитники в воздух, стараясь не пропустить зловещих черных точек на горизонте и взморье. Они могли появиться в любую минуту светлого времени суток.
Но и ночь не приносила покоя. Под покровом темноты шли к Туапсе новые и новые армады тяжелых бомбардировщиков. Шли с категорическим приказом: во что бы то ни стало выйти на цель, атаковать боевые корабли Черноморского флота.
— Воздух! Воздух! Со взморья идет группа бомбардировщиков противника!..
— Очистить летное поле!
— Паре Наржимского — в воздух!
К таким информациям и командам здесь привыкли.
Но к опасности, смерти привыкнуть нельзя: человек рожден для другого. И обостренно-решительным становится состояние парней, выруливающих сейчас на взлет…
Серые облака заволокли небо. Густой пеленой идут они на побережье. Что ж, погода явно благоприятствует пиратам: в сонмище туч легко затеряться, скрыться, уйти от преследования.
Машина Владимира Наржимского пробивает первый слой облаков. Никого… Следующий слой… Есть! Вот они! Девятка «хейнкелей-111» крадется к городу.
— «Волга»! «Волга»! Я — «Ястреб». На подходе девятка «хейнкелей»! За облаками. Высота… Нужна помощь! — слышит земля. Отвечает:
— Вас понял. Помощь идет. Задержите противника.
— Атакуем!.. — в наушниках ведомого почти юношеский голос гвардии капитана.
Строй девятки разбит. Гитлеровцы кидаются врассыпную: два истребителя не смогут сразу преследовать все самолеты. Отойдя в сторону от начавшегося боя, некоторые из них ныряют в облака и снова ложатся на боевой курс.
Наржимский атакует ближайший самолет. Ведомый понял маневр, заходит гитлеровцу в хвост. По ненавистным крестам бьет свинцовый дождь.
Бомбардировщик валится на крыло. Подбили? Это нужно еще проверить: сколько раз отрывались таким образом фашисты иногда и от опытных летчиков. Так и есть! Пролетев в свободном падении несколько сотен метров, немец выравнивает машину.
— Врешь!.. Не уйдешь!
Истребитель Наржимского, словно невидимой нитью связанный с самолетом врага, повторяет его эволюции. Немец пытается уйти в облака. Поздно. Наржимский жмет на гашетку. Гулко рокочет пушка. Дымная трасса гаснет в корпусе «хейнкеля». Но смертелен ли этот удар? Наржимский пикирует рядом с летящим вниз самолетом. Сквозь «окно» в облаках стремительно надвигается крутой склон горы. Дальше нельзя — врежешься в скалы. Истошно ревет мотор. Нос истребителя снова направлен к тучам. Наржимский оглядывается: на склоне горы медленно оседает горное облако. Его прорезают молнии: фашист рвется на собственных бомбах.