После взятия Перекопа Феодосия была одним из главных пунктов белой эвакуации. Газета рассказывала, как происходила она: «В порту стояли „Молчанов“ и другие суда. Со всех окраин мчались обозы, отряды, вразброд, в панике к центру города.

Со всех сторон слышались голоса: „Как в порт проехать? Где пароходы?“

Громыхая цепями, железными ящиками артиллерийских повозок, неслась по Итальянской улице прямо в порт артиллерия. В порту пароходов не было. Нагрузившись, суда, боясь непрерывно прибывавшего потока, снялись и вышли на рейд.

При виде бросившего всех командования, спокойно расположившегося на рейде, страх сменился у оставшихся тупой апатией и безразличием. Все было кончено. Армия не существовала.

По улицам валялись брошенные повозки, оружие, амуниция. Вся Александровская, ныне Красная, площадь была усеяна валявшимися ружьями, пулеметами, кухнями и массой сорванных погон. Наступала последняя агония белогвардейщины».

— А ведь скоро и они так побегут, — бросил, прочитав очерк, Гриб.

— Кто они?

— Ясно кто — гитлеровцы…

Тактику подсказывает жизнь

В ту ночь я долго не мог заснуть. Размышлял. Успехи наши несомненны, но и потерь много. На войне не обойтись без жертв — это ясно. Но как их свести до минимума? Какую тактику боя и сопровождения штурмовиков избрать?

Только за один месяц летчики нашей гвардейской части провели 75 воздушных боев и сбили 22 самолета противника. Нашей основной задачей было сопровождение штурмовиков «Ильюшин-2», наносивших удары по аэродромам, железнодорожным объектам и плавсредствам. Мы прикрывали также действия штурмовиков, громивших живую силу, огневые точки и вражескую технику на переднем крае.

Прикрытие одной группы штурмовиков «Ильюшин-2» осуществлялось группой истребителей. Последние образуют группу самолетов непосредственного прикрытия, действующих справа, слева и сзади.

Например, пара «яков» идет на одной высоте со штурмовиками, сзади них и правее на 200–400 метров. Вторая пара идет слева, выше первой на 400–500 метров, а третья пара следует ниже всей группы штурмовиков. Она идет на повышенной скорости, маневрирует в зоне зенитного огня, ходит по внешней стороне боевого порядка штурмовиков.

Такое построение нами принято потому, что за последнее время участились случаи нападения «Ме-109» на наши самолеты снизу, с бреющего полета. Они обычно подкрадываются к нашим штурмовикам при выходе их из атаки или на отходе от цели.

Для осуществления надежного прикрытия очень важна четкая и бесперебойная радиосвязь истребителей со штурмовиками и истребителей между собой.

Иногда наши штурмовики действовали отдельными группами с интервалом от двух до десяти минут между ударами. В таких случаях мы строили прикрытие также, как и при действиях одной группы, но шли мы при этом попарно — одна пара слева, другая справа. Внешняя пара идет на повышенной скорости и ниже штурмовиков.

Боевую работу всех групп штурмовиков прикрывает ударная группа истребителей из 6–12 самолетов. Она находится над территорией противника, со стороны наиболее вероятного появления вражеских истребителей, на высоте от 500 до 3000 метров, в районе, обеспечивающем постоянное наблюдение за действиями штурмовиков.

Задача ударной группы — сковывать истребителей противника на подходе штурмовиков к цели и оказывать помощь группам непосредственного прикрытия.

Ударная группа имеет возможность свободно маневрировать и производит поиск самолетов противника в районе действия штурмовиков. Выделение такой группы сокращает количество истребителей, необходимых для прикрытия каждой группы штурмовиков в отдельности, не снижая при этом эффективности их ударов по врагу.

По мере хода боевых действий ударная группа истребителей должна накапливать силы и пополняться за счет первой и последующих групп непосредственного прикрытия штурмовиков. Часть самолетов непосредственного прикрытия должна вливаться в ударную группу после того, как штурмовики вышли за пределы района действия истребителей противника.

Такая организация прикрытия может быть обеспечена только четкой договоренностью на земле, отличным знанием каждым летчиком поставленных перед группой задач и своего места в системе боевого порядка в районе цели, а также хорошо налаженной, бесперебойно работающей радиосвязью.

При нанесении одного из бомбоштурмовых ударов действовали три группы штурмовиков. Я находился в составе шестерки, представляющей ударную группу. Мы пришли в район цели вместе с первой группой штурмовиков на высоте 600 метров. Когда «ильюшины» пикировали на цель, мы заметили, что к ним со стороны противника подкрадываются шесть «Ме-109». Мы сразу пошли в атаку и связали их боем. Воздушный бой продолжался 30 минут, пока «илы» не закончили штурмовку вражеских объектов.

После отхода штурмовиков в безопасную зону, я как ведущий приказал по радио одной паре из группы непосредственного прикрытия итти к нам на подкрепление. Эта пара успела набрать высоту и помогла нам, действуя сверху. Затем одна пара из второй группы непосредственного прикрытия также пришла к нам на подкрепление.

В результате такой организации взаимодействия групп истребителей мы не допустили ни одного самолета противника к нашим штурмовикам, а наши летчики сбили «Ме-109».

Описанный воздушный бой происходил в пределах видимости действия наших штурмовиков, а не над целью. Все наши самолеты благополучно вернулись на свои аэродромы.

Применяемый нами порядок построения групп истребителей и тактический маневр в соединении с умелыми, организованными действиями летчиков обеспечили хорошие результаты прикрытия…

Ночь прошла незаметно. Нужно сегодня же переговорить обо всем этом со всеми летчиками. Кто не учится на собственных ошибках, тех бьют.

И на войне люди спорят…

Полк приземлился в Анапе. Аэродром — площадка у самого берега. Метрах в тридцати-сорока от летного поля — под него пришлось расчистить виноградники — обрыв к морю. Не удержались — прошлись по городу. Анапа лежала в развалинах.

Погода стояла плохая. Она, собственно, и была виновницей всех наших мучений. При взлете глина каким-то шквалом грязи поднималась от колес и била по винту. Лопасти гнулись. Но нужно было летать. И мы пускали в ход всю возможную изобретательность: смазывали колеса маслом, чтобы глина не налипала, расчищали грязь, укатывали грунт. И машины с грехом пополам поднимались в воздух.

Это теперь я, старый солдат, могу анализировать прошлое, опираясь на долгие годы опыта.

А тогда, хотя мне уже и было присвоено звание майора и был удостоен Героя Советского Союза, по части возраста у всех у нас, прямо скажем, было «небогато». Потому и споры наши носили порой излишне драчливый характер, и категоричности суждений в этих дискуссиях было не занимать.

Костя В. (не называю его фамилии потому, что сейчас он уже заслуженный летчик и смотрит на мир совсем иначе, чем в те далекие годы) спрыгнул на землю и какими-то удивленными глазами посмотрел на садящееся за кромкой гор солнце.

Я взглянул на его машину: на ней не было живого места. Казалось, кто-то специально на полигоне постарался сделать так, чтобы максимально разукрасить дюраль дырами и пробоинами.

— Удивительно, Миша, как это я умудрился сегодня вылезти сухим из воды. Два «мессера» почти до аэродрома висели на хвосте. Ребята выручили. И, представь, не поцарапало. Только клок куртки выдрало. Что это — фатализм?

— При чем тут фатализм?! Если бы нас в каждом бою сбивали, кто бы воевал тогда, — пытался отшутиться я.

Некоторое время мы шли молча. Сели на ящик у капонира.

— Знаешь, Миша, — неожиданно начал Костя, — где-то я читал о так называемом «военном счастье». Что, мол, в нашей профессии есть своя романтика, своя, если хочешь, привлекательность. А по-моему, ерунда все это. Мы воюем потому, что не можем не воевать. Такое время. Такая эпоха. Вот я мечтал стать градостроителем. Города в Заполярье строить. И вот столько лет убито на войны, на армию….