И вот я вступаю в мрачный, темный лес, наполненный запахами нерожденного прошлого и умершего будущего. До сих пор, сестренка, я тебе никогда не говорил о том, что́ пережил тогда в лесу, а вот теперь обращаюсь к тебе, хоть ты снова куда-то исчезла. Об этом не знает ни один человек, и я лишь мечтал, что когда-нибудь все смогу тебе рассказать. Рассказать о том, как я, пробираясь сквозь черные заросли, преодолел страх в первую ночь в лесу. Помня о больном пальце и двигаясь очень осторожно, я все-таки ухитрился сразу же налететь на поросший мхом огромный камень, а потом на поваленное дерево и упал, но не спасовал – тут же вскочил на ноги и, протянув руки в непроглядную тьму, продолжал пробираться вперед, объятый непередаваемым страхом. Тем не менее я хочу похвастаться перед тобой, сестренка: в конце концов мне удалось преодолеть его, этот страх. Я двигался вперед, разгребая руками густой, точно вода, ночной воздух непроницаемо темного леса, и страх громыхал во мне, словно вложенный в грудь камень. Трудно передать все это. Разве что воспроизвести снова: раздеться догола, выкраситься в красный цвет и еще раз пережить разлившуюся во мне дрожь, от кожи до внутренностей. Но страх, охвативший меня, когда я вступил в лес, был совсем другой, непохожий на тот вызванный сказкой, когда я бежал однажды по дороге, поднимавшейся в горы. Меня нисколько не пугали обитавшие там дикие собаки. Пробираясь во тьме, я, голый, выкрашенный красной краской, был такой же одичавшей собакой. Если собаки и появятся, они обнюхают меня и, приняв за своего, преспокойно уйдут, думал я. Исчезла и тревога, что в глубине леса меня кто-то подстерегает, чтобы сожрать. Разрушитель, к которому я приду в конце своих блужданий по темному лесу, меня не съест – он вовсе не дьявол. Что же тогда так страшило меня? «Большие обезьяны», которых я боялся, когда, играя на Дороге мертвецов, смотрел сквозь заросли редкого подлеска, по которому брел сейчас как беспомощный слепец. Невыразимый страх охватывал меня при мысли, что я на ощупь пробираюсь по их владениям…

«Большие обезьяны». Ты тоже, сестренка, не раз, приходя играть на Дорогу мертвецов, должно быть, видела их. Запах прели от опавшей листвы, желтовато-зеленые, казавшиеся объемными, трубки света, и в них – словно в луче прожектора – пляшет пыль старой коры деревьев, летящая сверху пыльца. Таков девственный лес внизу. Будто прячась за стволами огромных деревьев, укрывшись за поросшим мхом валежником и огромными валунами, замерли «большие обезьяны». А вдруг существа, представлявшиеся «большими обезьянами», – это просто замшелые камни?.. Девственный лес начинается с нагромождения этих огромных камней… Но даже если склонившиеся в поклоне существа на самом деле камни, то все равно это «большие обезьяны», только уже окаменевшие. Ведь мы, дети, воспринимали их как останки обезьян, убитых ведомыми Разрушителем созидателями, и это заронило в наши души смутное чувство вины.

Помня все это, я глубокой ночью, обнаженный, вошел в лес. Мне предстояло пройти через то место, где сгрудились окаменевшие останки «больших обезьян». И они, радуясь, что их многовековое терпение вознаграждено, схватят из засады голого, красного, ослепшего в темноте ребенка и накажут неизвестно за что. Может быть, и тот камень, за который я задел вывихнутым пальцем, был головой предводителя этих бесчисленных «больших обезьян»? Но у меня и мысли не было вернуться назад, в долину, поэтому не оставалось ничего иного, как преодолеть нагромождение камней у опушки, где начиналось царство «больших обезьян». Можно даже сказать так: это было испытание, ниспосланное мне Разрушителем. Испытание невероятным страхом, который меня обуял. Я шел в наполненной страхом тьме, стиснув зубы, чтобы не взмолиться прежде, чем меня схватят поджидающие в засаде «большие обезьяны»:

– О, большие обезьяны! Я не унаследовал крови Разрушителя и созидателей. Мои родители – чужаки: настоятель храма Мисима-дзиндзя и бродячая актриса, танцевавшая у нас на празднике урожая. Я родился в этой долине – верно, но меня не связывали кровные узы с живущими там людьми. Большие обезьяны, кровные узы не связывают меня с теми, кто в давние времена истреблял вас!

Несмотря на поднявшийся во мне страх, я удержался от этого крика в ночном лесу – ведь никто из нашего края не мог меня увидеть здесь, никто не мог меня, услышать; и всякий раз, подумав так, мотал головой, как бы отгоняя эту мысль из страха, что духи могут ее прочесть. Но была и другая причина. Я вступил в лес, чтобы утвердить прямо противоположное тому, о чем взывал к «большим обезьянам», тому, что несли всплывавшие в моем сознании мысли. Сегодня я бы выразил свой план такими словами: рожденный чужаками в этом краю, не унаследовав крови созидателей деревни-государства-микрокосма, я хотел изменить свою природу. Ради того, чтобы превратиться в истинного жителя нашего края, я готов был вступить в ночной лес, пробраться сквозь скопища «больших обезьян» и разыскать Разрушителя. Только если бы мне удалось сродниться с нашим краем, я смог бы полностью освободиться от власти отца-настоятеля, предавшего деда Апо и деда Пери.

…Двигаясь вперед в непроглядной тьме, в своих долгих блужданиях по лесу я вдруг почувствовал, что неведомая сила, противиться которой было невероятно трудно, начинает вести меня в определенном направлении. Я стал все больше отклоняться влево. Явно потому, что рельеф имел тот же уклон. Если бы я широко открытыми глазами мог видеть, что делается впереди, мне удалось бы преодолеть склон, сохраняя равновесие. Но, вытянув во тьму руки, подволакивая ногу, чтобы уберечь вывихнутый палец, я вынужден был безропотно подчиняться рельефу. Склон начал круто уходить вниз. Пылающим пальцем я ощущал, что почва становится все более влажной. К лесным запахам прибавился запах воды. Теперь на ступни налипали уже не прошлогодние листья, а стебли травы. Деревья, на которые я прежде то и дело натыкался вытянутыми руками, попадались реже. Я шел медленно, боясь снова ударить ногу об острый камень. Место, где господствовали «большие обезьяны», осталось позади. Рельеф уготовил мне множество опасных преград, но я все-таки добрался до лесного болотца. Осознав, что удалось не только преодолеть скопище «больших обезьян», но и выйти наконец к болоту, я в мгновение ока освободился от страха и по-детски ощутил почти восторг. Меня била нервная дрожь, словно от холода. «И здесь выручили дед Апо и дед Пери!» – подумал я, но эта мысль тут же обожгла стыдом: ведь отец-настоятель предал их…

Сквозь тьму мне удалось разглядеть: да, это то самое болото, что было уже обследовано когда-то ребятами под руководством деда Апо и деда Пери. Впервые после пятидесятидневной войны открыто был сформирован отряд, и специалисты по небесной механике устроили поход в лес – мы, сестренка, приняли в нем участие, – причем каждый запасся мотком цветных ниток, которые должны были связывать нас с долиной. Дед Апо и дед Пери, построив нас, шагали впереди. Поскольку время было мирное, взрослым долины даже в голову не пришло возражать против такого похода; не вызвал он неодобрения и у стариков. Наоборот, поход укрепил доверие к деду Апо и деду Пери. Сами они больше, чем кто-либо из жителей долины и горного поселка, верили в мощь леса и стоявшую за ней мощь Разрушителя и, придавая особое значение тому, чтобы не нарушить контакта с ним, вели ребят в лес, уверенные в их безопасности. Проникшись духом легенд деревни-государства-микрокосма, они повели нас в лес и тем самым преподнесли детям урок поклонения девственному лесу, мощи Разрушителя.

Прежде чем предпринять этот учебный поход, они попытались воскресить в нашей памяти миф о девственном лесе: хотя об этом говорят многие, но в душе мало кто верит, что заблудившийся в лесу живым из него не выйдет. По их просьбе мы вспоминали и рассказывали по очереди слышанные от отцов и старших братьев легенды о людях, погибших в лесу. Поэтому каждый из нас отнесся к походу в лес со всей ответственностью и теперь сжимал в кулаке клубок цветных ниток, чтобы, перейдя Дорогу мертвецов, привязать их к деревьям. Но деревья в девственном лесу были слишком толстыми, а ветви росли слишком высоко, поэтому мы выбрали тонкие прутики азалий, густые заросли которых окружали долину. Углубляясь в лес, мы разматывали цветные нити, которые должны были помочь вернуться в долину. И вели нас дед Апо и дед Пери, тоже невозмутимо зажавшие в руках цветные клубки. Разумеется, нитки помогали чисто символически, длины их не хватило ни одному из нас, но никого это не беспокоило.