– Человек ранимый?..

– Ас чего бы я писал, Ольга, если бы я не был ранимым? Ну где бы я брал?

– У Фазиля Искандера есть замечательное определение юмора. Он говорит, чтобы быть хорошим юмористом, надо дойти до края, заглянуть в мрачную бездну, убедиться, что и там ничего нет, и потихоньку возвращаться обратно, след на обратном пути и будет настоящим юмором.

– Чистая правда. И еще душу хорошую иметь. Потому что мысль рождается в душе. Ты не можешь просто так думать. Если тебя что-то ранит, оттуда чувствуешь этот переход выше, в мысль. Вначале болит там, в душе.

– Миша, вы уже дважды упомянули о жене. Раньше вы такого себе не позволяли. О вас говорили: кажется, он любит женщин…

– Любит женщин… а кто их не любит? Мне интересно было бы увидеть этого человека, просто даже посмотреть издали и отвернуться.

– Сколько у вас было жен?

– Одна, после окончания института. Под давлением стечения обстоятельств, скажем так сложно. Очень симпатичная девочка Лариса. Меня с ней познакомили на предмет… на предмет… на предмет… И я на предмет и женился. У меня не было отца. И у нее не было отца. И мы живем с тещей в одной комнате. И теща реагирует на каждый шепот и выступает с криками: я сейчас иду к его маме, я все расскажу! Потому что мы выясняли отношения. Это была красивая дородная женщина, с братом в Париже. Брат в Париже посылал какие-то посылки, тем не менее ночами она как-то прислушивалась, и все время ее что-то возмущало, а деваться было просто некуда. Товарищи и все, кто признали во мне талант, сказали: надо ехать к Райкину. Я поехал. Потом вернулся. Потом опять поехал. А теща во дворе распространяется, что одни автографы привозит практически, больше ничего. Правда, Райкин меня не брал никуда и ничего у меня не покупал, но писал все время записки: Миша, продолжай работать… И я привозил и показывал эти автографы, и ни копейки денег. Конечно, двор был возмущен, и теща возмущена. И мама посылала мне по три рубля в письме, и жена посылала немножко. И я бегал в Питере обедать в Кунсткамеру, через мост, очень дешево, 50 копеек обед, но уже на троллейбус не было. Ходил пешком. И все время ощущение: сам виноват, сам виноват, сам виноват…

– Когда наступил перелом?

– Когда в очередной раз я собирался уехать, Райкин сказал: мы купим пять миниатюр у вас, Миша. Это трудно себе представить, что произошло. Я получил 500 рублей. На день-два я въехал в гостиницу «Астория». Меня окружали одна или две девушки, Рома Карцев и Витя Ильченко тоже были неподалеку, после каждого спектакля стол был практически накрыт всегда, и даже стал из Одессы подтягиваться кое-кто. Так что мы быстро все это пропили и проели. Но тут Аркадий Исаакович сказал: мы покупаем и следующие миниатюры, я добился в министерстве. И был заключен контракт на 1200 рублей. Но это была мелочь по сравнению с тем, что случилось, когда вышел спектакль. Райкин мне все время говорил: Мишенька, не надо принимать резких решений. И маме моей говорил: Раиса Яковлевна, я вас прошу… И что-то шептал ей, чтобы я не слышал. Они оба педагогически ко мне относились, чтобы я не зазнался. В общем, он сказал, что главный заработок будет, когда пойдет спектакль. И авторские были примерно 1200 в месяц после 89 рублей в порту. Это уже вы видели богатого, обеспеченного и совершенно сумасшедшего, сытого, с безумными глазами… Тем не менее Лариса подала на развод, и мы развелись.

– Дети были?

– И она была умная, и я был умный. И теща все время рядом. Откуда могли появиться дети в такой обстановке?

– А что потом с женами?

– Не было больше жен. Женился на Наташе, есть 13-летний сын Митька, все.

– А что делает Наташа?

– Я не могу сказать, что делает моя жена Наташа. Она делает все.

– Где вы ее нашли?

– В Одессе. Это просто повезло. Я не скажу, что сразу все разглядел в ней. Она просто была высокая и красивая, на что я всегда был падок. Но ведь трудно сказать, кто кого выбирает. И не я к ней подошел. Я думаю, что, глядя на меня, при-щурясь, она решила остановиться на мне. У нас был организован Клуб одесситов, и у меня на маминой дачке в Аркадии собралось человек тридцать, и привели ее с подругой. Она занималась метеорологией, какие-то воздушные потоки, дожди, облака кучевые, это ей очень подходило. Мне страшно понравилась эта загадочная профессия. Дома иметь своего метеоролога – наверное, изумительно. Конечно, до того, как я попался, она мне и я ей, мы попали друг другу в руки, я уже был в таком взрослом возрасте. И до этого, конечно, у меня был целый Ленинград, очень успешный, со спектаклем Райкина, с пригласительными билетами в кармане на спектакль…

– Под сенью девушек в цвету… Но вы не женились?

– Не женился.

– Вы любили любовь?

– Трудно сказать. Мне кажется, я этим занимаюсь сейчас. Потому что я сейчас чувствую, что не дай бог… Это чувство, когда ты бережешься и бережешь изо всех сил. И понимаешь, что тебе повезло. И есть человек, у которого ты можешь спросить, как это написано. И можешь съесть с огромным удовольствием то, что приготовлено этим человеком. А тут же рядом кто-то может готовить, а ты просто не можешь это кушать. И ты можешь доверять, когда у тебя что-то заболело, и тебе будет точно сказано, до врача, что это такое и как этому помочь. Вот такие вещи… И дети, которые у меня есть, которых я собрал под свои знамена, говорят: ну, тебе повезло!..

– Детей сколько? Порядка пяти?

– Порядка шести-семи. Человека четыре общаются. И как она терпит! Вот как она терпит! Та женщина, которую я люблю, за это я ее и люблю, что она терпит!

– Она потому и терпит, что вы ее любите.

– Она терпит. Я говорю: везение дикое. Просто дикое везение.

– За что-то даровал Господь.

– Да.

– Про личное поговорили, теперь про общественное. Есть люди, которые считают вас если не сервильным, то таким, который вроде бы и пишет остро про власть, и в то же время получает от нее…

– Я уже понял вас. Я же сам думаю над этим бесконечно. Я сейчас не буду говорить, каким должен быть художник. Я буду говорить о себе. Я должен быть свободен. Прежде всего, свободен.

– Вы всегда были свободны?

– Да. Всегда. И сейчас тоже. Вот позавчера буквально Женя Гришковец написал обо мне большую статью в «Живом журнале». После концерта в Калининграде, который был неделю назад. Он пишет, что три дня ходит под впечатлением от этого концерта. Он непростой человек. И он под впечатлением. И уже несколько человек в разных городах мне говорят, что они не могут уснуть под впечатлением этого концерта. Я не знаю, о чем там, в этом концерте. Но о политике немного. Я не знаю, как мне себя вести. И у меня нет таких мозгов и такой непримиримости, чтобы я все время чувствовал себя в конфронтации. Я ценю юмор, которым обладает Путин. Я в комсомоле со многими был. Это такая страна. Многим я в бане читал то, что пишу. Я не читал ничего другого, но слушатели были самые разные. Либо такие, как Райкин, либо такие, как вы, либо секретарь горкома московского, который мог забрести в ту же баню, либо референт привозил меня к какому-то министру, закрывали на обеденный перерыв дверь на ключ, доставали американские сигареты, виски: читай. Я читал.

– Одному человеку?

– Четырем-пяти примерно. Потом референту говорилось: ты с огнем играешь, он же антисоветчик. Можно писать и читать с дьяволом в душе, а можно с ангелом. Извините, я не буду сравнивать себя, но Владимир Семенович Высоцкий тоже был у них у всех на магнитофонах. И я не знаю, какую бы он сейчас позицию занял, вступил бы в «Демократический союз» или в «Яблоко». Меня приглашали много раз, и в партию, и в Думу. Никуда не пошел. Но если я чувствую, что что-то делается для людей этим правительством, почему я должен быть против? Мы сидели с Лешей Баталовым, кушали, и он сказал: изменится власть – будем мельче резать картошку. Единственное, что могу сказать: я должен заниматься своим делом. Я делаю то, что люблю. Когда меня что-то невыносимо душит, я об этом пишу. Отпускает горло – я пишу о другом. Я пишу обо всем, что я чувствую и что я вижу. И бывает, что въезжаешь в область политики. Потом выезжаешь из нее. Но это потому, что ты двигаешься. Ты не можешь умереть и не двигаться. Если ты не двигаешься, ты умер. Я никогда не подписывал никаких писем. А недавно подписал в защиту Бахминой. Впервые в жизни. Потом звонки: подпишите то и это. Перестал подписывать. Откуда возникает ощущение продажности? Оттого, что ты зарабатываешь. Но никогда власть мне не давала никаких денег. Я собираю полные залы и зарабатываю сам, и зарабатываю хорошо. Чем я обслуживаю власть?.. В общем, это меня глубоко обижает и ранит. Но я ничего не могу сделать. Я такой, как есть.