Спина болит. И ноги гудят. Я с самого утра молюсь в Успенском соборе. Я вообще последние дней десять очень много молюсь. Неоднократно пытался убедить помолиться и Петю, но тот не может. Искренней, от души, молитвы у него не получается. Хотя мне молиться он никогда не мешает и не торопит меня. Очень может быть, что я со своими ежедневными многочасовыми молитвами — это последнее, что удерживает огромный город от сползания в кровавый хаос.
Ситуация усугубляется тем, что когда люди Дзержинского с липовыми высочайшими помилованиями ринулись освобождать из московских тюрем политзаключённых, то они, мягко говоря, несколько увлеклись. Фактически, получилось что-то вроде стихийной амнистии, причём на свободе оказались не только политзаключённые, но также и довольно большое число уголовников.
Здорово помог патриарх Тихон. Именно он был автором идеи попытаться отвлечь на меня внимание части горожан. Даже если я и не губернатор больше (хотя Моссовет считает губернатором именно меня), то и в этом случае я всё равно остаюсь Наследником. От этой должности меня никто не освобождал. И церковь в Москве начала кампанию по частичному отмыванию от грязи российского самодержавия.
В целом, поскольку отмывали меня, а не моего папу, то дело шло достаточно успешно. Со мной у народа ничего плохого пока не ассоциировалось. А то, что я разоблачил Колдуна и был чудесным образом Исцелён, очень сильно помогало, как говорит Петя, приклеивать мне к спине крылышки и привинчивать к голове нимб.
Честно говоря, слушать в церкви восхваления в свой адрес было достаточно неприятно. Какой я весь из себя такой-растакой замечательный. Но приходится терпеть. Да и газеты московские тоже будто бы внезапно вспомнили, что в стране, вообще-то, есть вполне законный Наследник.
Дополнительно масла в огонь подлила Петина выходка с телеграммой Циммермана. Это я её нашёл, без меня бы Петя и не вспомнил о ней. Наташа ему эту телеграмму передала, из Германии-1941. В мире Пети ведь во время Второй Мировой войны многие документы оказались утраченными, а в Германии 41-го года они всё ещё существовали. Вот Наташа, пользуясь своим высоким допуском, и лазила по закрытым немецким архивам. Она Пете старые документы передавала целыми папками и подшивками, не читая. А в одной из соседних с Петиной квартир был оборудован небольшой копировальный цех. Там аж двадцать человек занимались лишь тем, что непрерывно фотографировали и копировали все подряд старые документы из немецких архивов.
Вот в одной из папок и нашлась эта телеграмма. Андрей Степанович, историк, который руководил из Москвы-2028 Наташей в Германии-1941, чуть не запрыгал от радости, когда этот клочок бумаги в руки взял. Вот она, кричит. Настоящая! Подлинник телеграммы Циммермана! А потом он полчаса объяснял Пете, что это за телеграмма такая и как она на ход Первой мировой повлияла.
Так что, когда я напомнил Петру о той бумажке, он сразу решил срочно опубликовать её. А заодно ещё и в американское посольство послать полный текст фельдъегерем. Вреда я том не увидел и согласился. Так мы и сделали. Фельдъегеря отправили, газетчиков позвали. В том числе четырёх иностранных корреспондентов. Причём один из них был американцем.
Газетчикам Петя сказал небольшую речь о коварстве кайзера и рассказал, что у нас в Кремле стоит очень хороший радиоприёмник. А антенна выведена аж на флагшток Большого кремлёвского дворца. Про приёмник Петя сказал правду, про флагшток наврал, но это неважно, так как проверить такое довольно трудно. И показал зашифрованную телеграмму, которую нам удалось перехватить. А потом скромно потупил глазки и сказал, что он не только боголепый, но ещё и талантливый. Так что он эту телеграмму за пол дня сам расшифровал. Вот, пожалуйста, расшифрованный текст. Ах, какой коварный кайзер!
Сначала не поверили, конечно. Но Петя прямо сказал, что текст телеграммы уже в американском посольстве. Его быстро передадут в Вашингтон и пусть тамошние криптологи сравнят свой вариант телеграммы с нашим. Они одинаковые. А затем они, имея перед собой две версии одного и того же текста — зашифрованную и расшифрованную, легко расколют немецкий шифр. Поэтому врать Цесаревичу совсем незачем.
Ой, что тут началось! Газетчики толпой попёрли к выходу. А впереди всех с текстами телеграммы на немецком и английском языках — толстенький американский репортёр. Едва дверь не снёс, носорог такой. Так спешил сенсацию отправить в свою газету.
Моссовет к тому времени уже успел издать декрет о полной отмене цензуры печати в городе. И уже к вечеру были напечатаны экстренные выпуски многих газет. "Телеграмма Циммермана", "Германия подстрекает Мексику напасть на САСШ!", "Коварство кайзера", "Царевич вскрыл германский шифр!". Такие примерно заголовки статей были.
Так я приобрёл славу удачливого криптолога-самоучки. А при отсутствии цензуры в печати достаточно скоро зазвучали пожелания увидеть на троне меня. Единственное, что несколько смущает сторонников этой идеи — мой юный возраст. Видеть же в качестве регента мою маму не желает, по-моему, совсем никто. Во всяком случае, московские газеты резко против этого.
Интересную позицию заняла наша церковь. Тихон, похоже, пытается сидеть на двух стульях сразу. С одной стороны, он признаёт законность власти моего папы, а с другой стороны его указы тихонечко саботирует. Так, церковь ни слова не пискнула против, когда ЧК арестовала старого губернатора и нескольких иных высших московских сановников. По-моему, Тихон опасается того, что если будет слишком громко возмущаться, то вполне может сесть рядом.
Хотя… Не знаю. Всё-таки, активность церкви в Москве в последние дни привела к заметному увеличению её влияния. Петя говорит, что попы бессовестно пользуются моим именем, размахивая им как знаменем, и пытаются заработать очки популярности этими бесконечными службами "во здравие боголепого царевича". Так что с арестом Тихона у ЧК могут возникнуть некоторые проблемы. Газеты писали, что позавчера, во время демонстрации, не менее четверти её участников вывела на улицы церковь.
Странная это была демонстрация. Петя говорил, что так не бывает. Не может быть. Посмотрев его память, мне пришлось с этим согласиться. Действительно, моя шизофрения такого раньше не видела ни в учебниках, ни вживую. Протестная демонстрация, совмещённая с крёстным ходом. Красные флаги мирно соседствуют с хоругвями. А рядом с лозунгами "Долой министров-капиталистов", "Вся власть Советам", "Долой империалистическую войну!", тащат "Господи, спаси Россию" и даже… "Боже, храни царевича".
Что удивило и меня и Петю, так это то, что на демонстрации не было лозунга "Долой самодержавие". Это ненормально. Так быть не должно. По-моему, тут Тихон виноват. Как-то уговорил Дзержинского, что сейчас такой лозунг был бы несколько неуместным. Действительно, нельзя же требовать отмены самодержавия и одновременно тащить по улицам мои портреты. А они на демонстрации тоже были. Мне после её окончания монахи Чудова монастыря парочку моих портретов принесли. И я испугался.
Мой портрет. Большой. В пол человека размером. Я в военной форме. Нарисовано не ахти как, но узнать меня можно. Явно рисовали с фотографии. Помню этот снимок, его летом сделали, когда мы с папой на фронт ездили. И всё бы ничего, но… у меня вокруг головы нимб нарисован золотой краской. Кажется, Тихон несколько перегнул палку. Обзаводиться нимбом мне как-то вот совершенно не хочется. И объяснения нашего патриарха меня хоть немного и успокоили, но не до конца.
А Тихон мне пояснил, что эти два портрета неправильные, остальные были без нимбов. А эти монахи реквизировали у излишне впечатлительных прихожан, попутно проведя среди них разъяснительную работу на тему того, что царевич хоть и "боголепый", но пока ещё не святой. И рисовать нимбы на его портретах не следует.
За свою личную безопасность я не опасаюсь. Во всяком случае, пока нахожусь за стенами Кремля. Кремлёвский гарнизон последние недели три подвергается усиленной идеологической обработке местными монахами, которых в Кремле больше, чем солдат. И за это время гарнизон сильно укрепился в вере. Внутри Кремля безоговорочно признают власть патриарха. А ещё тут у нас, в Кремле, сидит Борис Владимирович. Человек, указы которого Моссовет кое-как, со скрипом, но исполняет. И, наверное, будет и дальше исполнять, при условии, что Борис Владимирович мудро откажется издавать такие указы, исполнить которые Моссовет по какой-либо причине может не захотеть. Освободить Татищева, например, Борис Владимирович и не пытался. Понимает, что бесполезно.