— Отпусти, — взмолилась она. — Уже больно.

Он молча неистовствовал, подражая разрушительному урагану.

— Кончай скорее! — закричала она через силу. — Мне сейчас будет плохо!

Тогда он замер и заметил, что на самом деле она очень побледнела. Он осторожно вышел из неё, вскочил с постели.

— Что с тобой?! — испуганно произнес он. — Хочешь воды?

Не дожидаясь ответа, он побежал на кухню и, не найдя на столе никаких стаканов, чашек, прибранных аккуратной Сабиной, проклиная в душе и Сабину и её аккуратность, принес воду в крышке чайника. Эмин приподнял голову Розы и дал ей попить воды. Она отпила глоток и вновь, все еще тяжело переводя дыхание, откинулась на подушку, уже совершенно взмокшую от их усердия, от их пота, от её слез.

— Как ты?

Она улыбнулась, чтобы не пугать его, видя его побелевшее от страха лицо.

— Ничего, — сказала она. — Кажется, Бог впервые услышал меня и чуть не исполнил мою просьбу.

— Что ты говоришь? Какую просьбу?

— Ничего, — повторила она, не вдаваясь в рассуждения. — Там, на кухне, в ящике стола у Сабины нашатырный спирт, принеси… И сердечные капли, увидишь…

Он принес, что она просила и, заметив, что выглядит она уже значительно лучше, пошутил:

— Ну, что, старуха, пора тебя на свалку истории…

— Иди, полежи со мной, историк, — устало произнесла она, переворачивая мокрую подушку сухой стороной.

Он лег рядом. Она окинула его восхищенным взглядом.

— Посмотри, как он у тебя еще стоит, — сказала она. — Тьфу-тьфу, не сглазить…

— А что ему еще остается? — пошутил Эмин.

— Ты не кончил… Давай я помогу, — сказала она, сжав его в ладони.

— Так я себе помогал, когда был мальчишкой, — сказал он.

— Ты и сейчас мальчишка, — сказала она. — Ну, как, кончишь? Тебе приятно так?

— Угу, — промычал он, закрывая глаза от наслаждения. — Хочешь, я выстрелю в телевизор Сабины?

— Не дурачься, — сказала Роза. — Она моя лучшая подруга. И по работе выручает меня. Вот сейчас, например, она заменяет меня в поликлинике… А! Все? Ну, молодец… Иди, помойся.

В этот раз они дождались Сабины, которая принесла бутылку шампанского.

— А! — догадался он. — Заранее договорились?

— В честь вашего примирения, — пояснила Сабина, разливая шампанское по бокалам.

Выпили по глотку, и Роза заторопилась домой.

— Ребенка без присмотра оставила, — сказала она. — Беспокоюсь.

— Ребенка? — не понял Эмин.

— А кто, по твоему, её дочь? — спросила Сабина.

— Зара ребенок? — удивился Эмин. — Она в девятом классе учится.

Роза и Сабина, улыбаясь одинаковыми улыбками, переглянулись.

Проходили дни. Эмин и Роза пользовались любым удобным случаем, любой возможностью, чтобы увидеться, и до сих пор свои встречи им удавалось держать втайне от людей, от родных, от соседей, от друзей-товарищей, от Зары. Знала только Сабина, но она была надежный друг, на неё можно было положиться. И холодные отношения между ней и Эмином постепенно теряли свою отчужденность, становились теплее. В нем было немало хороших черт. Мягкий характер, как бы он ни старался казаться суровым и жестким, сказывался в его отношениях к Розе. Сабина замечала это и ей было приятно, что она заблуждалась насчет Эмина. Но в то же время она отчетливо понимала то, о чем не хотела думать Роза: он молод, у него будут приключения, новые связи, новые женщины, молодые девушки, и эта их любовь обречена умереть в раннем возрасте. Она видела, что подруге не нравятся подобные разговоры, загадывания, забегания вперед и ничего не говорила. Ладно, если она на самом деле счастлива… В конце концов, все в этой жизни временно, ничего нет вечного… В то же время Сабина пока свыклась с мыслью, что этот неравный, неправильный во всех отношениях, незаконный союз становится крепче с каждым днем, и что будет дальше — оставалось только уповать на Бога. Она была верующей, эта Сабина, и ходила в мечеть и в церковь, молилась, в церкви ставила свечки, и одним из её горячих желаний, что она вымаливала у Бога, было то, чтобы подруге её, Розе повезло, чтобы благополучно закончилась её нелепая, тревожная любовная история, чтобы жизнь её Розы вновь вошла в свое спокойное, тихое русло, когда они втроем с ней и её дочерью, Зарой устраивали частенько тихие девишники с чаепитием, чтобы время текло так же, как до того дня, когда появился в жизни её подруги Эмин.

Его же абсолютно не угнетало, что будучи близок с Розой, он непрестанно думает о Нине Семеновне, хотя давно уже понял, что красавица математичка для него всего лишь несбыточная мечта. Но разве можно запретить молодому человеку, у которого вся жизнь впереди мечтать? Он будто раздваивался, находясь между реальной Розой, которой мог обладать и недосягаемой Ниной Семеновной.

И однажды он спросил у Мары:

— Как ты думаешь, может человек любить сразу двоих?

— Ты хочешь сказать, что кроме меня еще кого-то любишь? — расхохоталась шалава Мара. — Изменяешь мне, засранец?

— Нет, я серьезно.

Мара задумалась.

— Я думаю, у мужчин это нормально, — сказала она, потом, немного подумав, прибавила. — Да и у женщин тоже.

— Да? — с облегчением вздохнул он, напряженно ожидавший ее ответа. — А я уже думал, что я псих.

— А кого, если не секрет?

— Что кого?

— Кого любишь, в кого влюбился, расскажи чернявый, черножопый, дай руку, погадаю, — стала дурачиться Мара, хватая его за руку. — Ну?

— Что — ну?

— В кого и в кого влюбился?

— Это я не могу сказать, — ответил он.

— Ишь ты, какой!

Когда уже он собирался уходить, она неожиданно проговорила:

— Хотя, знаешь… Я сейчас подумала… Вот что я тебе скажу: — если ты мечтаешь об одной, то другую, с которой живешь, не любишь по-настоящему.

— Почему?! — неожиданно взъярился он. — Ну почему нельзя любить обеих одинаково?! Ты не права! Люди женятся, имеют любовниц. И любят и жену и своих любовниц, почему же нет?! Даже наш пророк имел четырех жен и всех любил…

— Нет, все равно у него была самая любимая жена, и ту он и любил по-настоящему, — возразила Мара.

Эмин был взбешен возражениями шалавы Мары, но её доводы заставили его задуматься. Его маленький мирок и так был мал и тесен, но он полностью вмещал в себя его чувства к этим двум женщинам, так неужели он не любит одну из них, неужели ему только кажется, что любит, и мир его будет пуст и разрушен? Ну и так далее…

Как только что было сказано, слишком торопливый мой читатель (ради тебя и пишу так коротко и торопливо), Эмин жил в своем маленьком мирке, и мало что его интересовало в большом мире; он жил в огромной стране, супер, так называемой, державе, в состав которой и входила небольшая республика, со своей культурой, наукой, со своими национальными обычаями, праздниками и поминками, со своим национальным языком, республика, в состав которой, в свою очередь входил и сам Эмин. А между тем большой мир, что не знал и не хотел знать — будучи по-юношески максималистом — Эмин, живя затворником в своих чувствах и ощущениях, кипел и бурлил событиями, о чём он и представления не имел, или имел очень отдаленное представление. Поэтому скажем за него.

Шел 1970 год. В огромной 250 миллионной стране началась перепись населения; Америка безудержно насиловала Луну и впервые запускала «Боинг-747»; в Советском союзе отмечали 100-летие Ленина; академик Сахаров решил демократизировать общество с самым тоталитарным режимом — СССР, и по этому поводу разродился открытым письмом, за что и впал в немилость власть предержащих; Пол Маккартни объявил о распаде легендарной ливерпульской четверки, группы «Битлз», свет которой, как свет погасшей звезды медленно — соответственно неторопливости менталитета — достигал и республики, где жил Эмин, популярность «битлов» здесь только сейчас набирала обороты; у женщин в моду входили короткие стрижки, лохматый вид; эталоном женской красоты считалась Одри Хепбёрн с её мальчишеской прической и фигурой подростка, чего многие мужчины, земляки Эмина не понимали — хотелось побольше мяса на бедрах; движение хиппи, от которых дурно пахло, достигало своего апогея, пика, с которого должно было сверзнуться в небытие; в Бискайском заливе затонула атомная подводная лодка К-8 с двумя ядерными реакторами на борту, погибло пятьдесят два члена экипажа; Виктор Корчной стал чемпионом страны по шахматам; год назад во главе партийного руководства республики стал лидер Азербайджана Гейдар Алиев, а с этого года по его инициативе молодых людей, национальные кадры республики стали посылать на учебу в лучшие высшие учебные заведения страны с прекрасно продуманной системой всеобщего образования; двадцативосьмилетний Муслим Магомаев завоевывал мир своим уникальным голосом и безграничным шармом; балет Кара Караева «Семь красавиц» покорив Москву, начал свое триумфальное шествие по планете; КВН, клуб веселых и находчивых, созданный в родном городе Эмина Юлием Гусманом становился все более популярным и в этом году Бакинская команда стала обладателем кубка «Чемпиона чемпионов КВН»; в аэропорту Ленинграда (теперешний Санкт-Петербург) двенадцать очень серьезно настроенных граждан решили захватить самолет и полететь куда-нибудь отдохнуть от слишком советской жизни, не получилось, конечно; Александр Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии; из республики, где вместе с пятью миллионами ста семнадцатью тысячами (на тот момент) гражданами обитал и Эмин, люди ездили в Москву за конфетами и пирожными, за детской одеждой и обувью, на человека, вернувшегося из московской командировки без московских конфет смотрели, как на душевнобольного; на экраны страны вышли фильмы «Бег» и «Белое солнце пустыни» — любимый фильм советских космонавтов; в Баку появился азербайджанский фильм-боевик «Семеро сыновей моих» по мотивам поэмы народного поэта Самеда Вургуна; стала выходить первая национальная «Азербайджанская советская энциклопедия»; повсюду и повально стало очень модным, престижным и необходимым получать высшее образование, без дипломов молодые люди автоматически считались отщепенцами и бездельниками; люди в многонациональном Баку, как и во многих других городах страны, жили скученно, но дружно, как говорили — одной семьей, и мало что от этой семьи можно было скрыть; стали появляться эротические кинообразы в государстве, где официально было объявлено об отсутствии секса; бесполезная и страшная, как все войны, война во Вьетнаме с участием Советского союза была в разгаре, но постепенно катилась к своему бесславному завершению; остров свободы Куба на весь мир провозгласил, что выполнит поставленную Фиделем задачу и в этом году произведет десять миллионов тонн сахара; а шалава Мара, мечтавшая когда-нибудь создать профсоюз свободных проституток, продолжала давать за три рубля, несмотря на подорожание продуктов первой необходимости с тех пор как она начала свою индивидуальную трудовую деятельность (видимо, не сбрасывалась со счетов долгая эксплуатация и изношенность материала).