— Помочь товарищу, чтобы он мог побыть со своей милой, это я понимаю. Здесь можно быть человеком. Но заниматься чисткой чужого автомата, чтобы его владелец свистал на флейте… Нет, это не по мне… — резонерствовал он.

— А я смотрю на это по-другому, — сказал Бруно Преллер, не отрываясь от чистки.

Йохен Никель понял его слова по-своему:

— Ну да, если, конечно, ты за это что-то имеешь. Что дает тебе Кернер?

— Не болтай ерунды, — промолвил Бруно Преллер. — Ты хочешь за каждое одолжение что-то иметь? Кроме того…

Но Йохен Никель не дал ему договорить. Он поднял ствол и приклад автомата над головою, стал в позу:

— Кто возьмет мой автомат? У меня дома есть губная гармоника, и сам я скотина.

Смешки, вспыхнувшие в комнате, погасли, как только в дверях появился. Бретшнейдер. Унтер-офицер тщательно проверил работу закончивших чистку оружия солдат. Разговор сейчас велся лишь шепотом.

Шорнбергер с любопытством посмотрел на Юнгмана, который собирал автомат:

— У тебя неприятности?

Андреас пожал плечами. Ему не хотелось рассказывать здесь. Кошенц тоже заметил, что у старшего по комнате что-то не в порядке.

— Жениться до окончания военной службы — глупость, — пробормотал богатырь. — Лучше жить незамужней с двойняшками, как говорит моя сестра.

— Весь этот цирк — сплошная глупость, — прошептал Эгон Шорнбергер и покосился на Бретшнейдера.

Йохен Никель посмотрел туда же.

— Можешь смело говорить громко, — произнес он, не спуская, однако, взгляда с унтер-офицера.

Командир отделения подошел ближе.

— О чем речь? — спросил он и начал осматривать оружие.

За его спиной Михаэль Кошенц покачал головой и с упреком посмотрел на старшего по комнате. Он предчувствовал, что произойдет, и хотел избежать этого.

— Пить хочется, товарищ унтер-офицер, — быстро ответил он. — Уж очень здесь сухой воздух.

Бретшнейдер взял автомат, проверил, насколько он хорошо вычищен, и удовлетворенно кивнул. Он не заметил, как Шорнбергер подмигнул богатырю.

— Разрешите вопрос, товарищ унтер-офицер? — обратился к командиру отделения абитуриент, быстро входя в роль любознательного и прилежного ученика.

Карл Хейнц Бретшнейдер тотчас же почувствовал зуд под подбородком. Это сигнализировало о критической ситуации и приводило его духовную и физическую систему в состояние боевой готовности.

— Ну? — спросил он, внутренне напрягаясь.

Это уже был не первый случай, когда Шорнбергер с невинной миной пытался положить своего командира отделения на обе лопатки. Бретшнейдер вспомнил о неизвестных ему латинских пословицах, которые абитуриент вставлял в свои ответы во время занятий при каждом удобном случае.

У унтер-офицера был опыт работы с молодыми выскочками. Он умел, причем весьма тактично, опустить любой высоко задранный нос до нужного уровня. Однако сейчас он почувствовал, что предстоит поломать голову в большей мере, чем когда-либо.

— Речь идет о возвратно-боевой пружине, — пояснил Шорнбергер самым невинным образом. — Встает вопрос о силе пружины.

«Что ты там еще выдумал? — молнией пронеслось в голове Бретшнейдера. — Бой можно считать наполовину выигранным, если я не допущу развертывания сил противника и затем отвечу контрударом».

— Дайте-ка мне ствол, — произнес он, показывая на почти собранный автомат Шорнбергера.

Чтобы выполнить его просьбу, автомат вновь нужно было разобрать, и Бретшнейдер был убежден, что за это время он что-нибудь придумает. Во всяком случае, Шорнбергеру не удастся поставить командира отделения в неловкое положение.

Шорнбергер спокойно, точно по наставлению разобрал автомат. Ни секунды промедления, растерянности, поисков, каждое движение рассчитано.

— Вы, конечно, знаете формулу, по которой определяется сила пружины? — наносит он следующий удар и уже не может сдержать усмешки: попотеет товарищ унтер-офицер! — Мне тоже хотелось бы ее знать.

— Что? — спросил Бретшнейдер. Остальные бросили тряпки и ершики и уставились на Шорнбергера и унтер-офицера.

— Сила пружины! — Абитуриент преданно смотрит на командира отделения. — Товарищ унтер-офицер, несомненно, знает все эти вопросы досконально. Я всегда говорю моим товарищам: вопросы, относящиеся к его профессии, он знает всесторонне. А может быть, этой формулы вы все же не знаете?

Шорнбергер передает ствол. Бретшнейдер направляет его на свет и повертывает вокруг оси. Становится так тихо, что он слышит даже дыхание придвинувшихся солдат.

— Сейчас не время для решения этой задачи, товарищ солдат. Здесь идет чистка оружия. — Унтер-офицер вернул ствол Шорнбергеру. — А ствол автомата не нефтепровод. Протрите его еще раз.

— Есть, протереть!

Шорнбергер понял, что допустил просчет. Никто не засмеялся, а унтер-офицер остался невозмутимым, как будто его спросили, который час. Он проверил еще пару автоматов за соседним столом, объявил, что прием оружия будет через 15 минут, и вышел из помещения.

— Слаб в математике, зато силен в службе и спорте, — проворчал Шорнбергер. — И тактик неплохой, с хитрецой крестьянина.

Андреас Юнгман поднял голову. Он почти не заметил случившегося. Мысли его были заняты завтрашним разговором с Дорис. Он искал новые аргументы для беседы с нею, когда замечание Шорнбергера вернуло его к действительности.

До сих пор он подавлял в себе неприязнь к наглым выходкам абитуриента, так как не хотелось нарушать ту атмосферу дружбы и товарищества, установившуюся в их комнате. Тем более что унтер-офицер прекрасно обходился без его помощи в подобных случаях. Но сейчас он почувствовал, что терпение его лопнуло. Подумать только: человека, обладающего на своей должности всеми необходимыми для нее качествами — знанием дела, опытом, благоразумием, третирует и высмеивает такой тип, как Шорнбергер! Андреас Юнгман терпеть не мог лицемеров и карьеристов и не считал нужным это скрывать.

— Дерьмо ты, самовлюбленный умник! — сказал он и посмотрел Шорнбергеру прямо в лицо.

Его слова оказались подобны искре, попавшей в бочку с порохом. Солдат положил свой автомат на стол, в два прыжка оказался около Юнгмана и схватил его за ворот:

— А ну-ка повтори, что ты сказал!

Остальные тоже положили оружие на стол, Андреас, вытянув левую руку, попытался удержать Шорнбергера на расстоянии, но тот отбросил его руку и уже замахнулся, чтобы ударить Андреаса, как тут подоспел великан Кошенц. Он растащил обоих, и не потому, что был такой уж противник драки. Просто он не мог допустить, чтобы на их старшего по комнате напали, к тому же он видел, что все остальные одобряют его действия.

— Ну-ну-ну! — успокаивал Кошенц противников. — Мы ведь боремся за мир.

А в это время внизу, в подвале здания, Хейнц Кернер, чей автомат чистил Преллер, сидел на опрокинутом ведре и уже в который раз повторял на гобое свои минорные упражнения, с которыми должен был выступать на солдатском фестивале. Мелодия, казалось, раздвинула серые казарменные стены. Кернер не чувствовал ни запаха масла, извести и кожи, ни спертого воздуха. Он воображал, что находится в лесу, где пахнет хвоей, смолой, мохом.

Все было как дома, когда, прячась где-то за сараем, он много лет назад извлек из своего инструмента первые звуки.

Каждое лето два или три раза в неделю садился он там на штабель дров и мечтал, наигрывая. Свадьба ничего не изменила. Все осталось по-прежнему, даже когда у него родился сын Себастьян. И в армии Кернер не смог расстаться с гобоем. Он напоминал ему в казарме и жену, и сынишку, и деревню, и луг, и лес. Трель сигнального свистка разрушила его грезы, воздвигла вновь казарменные стены. Хейнц Кернер отложил в сторону инструмент и, опустив плечи, молча сидел несколько секунд, как бы вслушиваясь в отзвуки исчезающей мелодии, затем тяжело вздохнул и встал.

У пирамид 2-й роты выстроилась очередь. Фельдфебель, принимающий автоматы, тщательно проверял их. Бретшнейдер стоял рядом с ним, засунув большой палец за поясной ремень. Сейчас каждый недостаток, замеченный фельдфебелем, будет воспринят им как личное упущение. Он был ответственным за чистку оружия и проверял автоматы, давал указания, снова проверял и нашел наконец оружие в надлежащем порядке. Солдаты выполняли его распоряжения, и им известна его оценка, они полагаются на него. Если фельдфебель что-нибудь забракует, он нанесет авторитету унтер-офицера существенный урон. Карл Хейнц Бретшнейдер хорошо знает, что произошло бы тогда у некоторых в голове. Он изучал личные качества своих подчиненных, внимательно наблюдал за их поведением как на учениях, при выполнении служебных задач, так и в свободное время. И он отлично знал, что в его отделении есть солдаты, которые считают, что любому человеку свойственно ошибаться, но не унтер-офицеру.