Стон графини заставил нас вспомнить причину нашего пребывания здесь. Леонардо схватил один из факелов, подошел к распростершейся на полуженщине и встал на колени возле нее.

— Кажется, она сейчас придет в себя. Быстро, Дино, держи факел, а я свяжу ей руки. Мы не можем рисковать, хоть она сейчас и безоружна.

Я взяла факел, а учитель оторвал кружевную оборку от ее рубашки и связал ей руки. Женщина зашевелилась, и он, убедившись в надежности пут, помог ей сесть.

Она заморгала, словно пробудившись ото сна. Задержав взгляд на учителе, она растерянно улыбнулась:

— Я з-знаю вас. Вы главный инженер Лодовико, синьор Леонардо. Но где мы? — Округлив глаза, она со страхом смотрела на свои руки. — Почему я связана?

— Приношу свои извинения, графиня, но это ради вашего же блага, — успокаивающим тоном ответил Леонардо. — Позвольте мне помочь вам выйти отсюда и вернуться в замок.

Но когда он попытался поднять ее с каменных плит пола, она оттолкнула его руки. На ее лице появилось выражение узнавания, сменившегося ужасом.

— Господ Иисусе, мы же в усыпальнице, не так ли? — выдохнула она, невидящим взором глядя перед собой. — Мне снилось, что я бываю здесь, но я никогда не думала…

Она разрыдалась, ее черты исказились на какой-то миг, когда она пыталась побороть эмоции. Наконец, она выдавила из себя хриплое:

— Скажите, синьор, я пришла сюда по своей воле?

— Боюсь, что да, но я уверен, что только горе вас заставило сделать это. Теперь, прошу вас, пойдемте.

Он помог ей подняться на ноги, предусмотрительно, как я заметила, встав между ней и телом ее мужа, которое находилось лишь в нескольких футах от нас. Встав на ноги, она распрямила плечи и коротко невесело рассмеялась.

— Да, это было горе, — подтвердила она резким тоном. — Пожалуйста, синьор Леонардо, выведите меня отсюда.

Выбравшись через некоторое время на свет божий, мы словно заново родились. Леонардо погасил последний факел и закрыл двери усыпальницы. Эти простые действия принесли нам облегчение, словно он только что провел ритуал по изгнанию преследовавшего нас духа смерти и разложения. Никогда солнце не светило ярче, а воздух не был таким сладким, подумала я, приветствуя улыбкой этот почти позабытый мир.

Храня молчание, мы пересекли кладбище, вернувшись к жеребцу, который с нетерпением ожидал нас. На этот раз графиня послушно позволила Леонардо помочь ей подняться в седло. Когда она уселась, он повернулся ко мне.

— Я хочу, чтобы ты поехал с графиней, — сказал он. — Не бойся, сейчас она не опасна.

При этих словах графиня впервые обратила на меня внимание. Она посмотрела на меня сверху вниз с задумчивой улыбкой, но продолжала обращаться к Леонардо.

— Какое прелестное у вас дитя, синьор, — воскликнула она. — Как же вам повезло! Я всегда мечтала о дочери, но теперь этому не дано сбыться.

Ее улыбка стала нежной, когда она заговорила со мной:

— Скажи мне, дитя, умеешь ли ты играть в шахматы?

Я не была посвящена в разговор, имевший место позднее в этот день между Леонардо и его светлостью, герцогом Миланским. Учитель привез меня обратно в мастерскую синьора Луиджи, предварительно взяв с меня обещание ни словом не обмолвиться о том, что произошло в усыпальнице.

— Решать, узнает ли кто-нибудь о том, что графа Феррара убила его жена, будет герцог, — сказал он. — До тех пор мы должны хранить молчание. Мне нужно, чтобы ты дал мне слово, Дино.

Когда я торжественно согласилась, он передал меня портному, наказав не выпускать меня из мастерской до следующего утра. Я не возражала, поскольку утренние приключения порядком меня измотали. Я наслаждалась ничегонеделанием, так редко выпадавшим намою долю, лежа в постели и слушая ворчание Луиджи по поводу вреда, нанесенного гардеробу Леонардо.

— Такое прекрасное изделие, — бормотал он, осматривая разрезанный ножом графини Феррара рукав камзола, — а твой учитель обращается с вещами, которые я для него шью, словно это какие-то лохмотья. Ты подумай, что бы он сказал, если бы я наступил ногой на один из его портретов или помочился на его фрески?

— Я думаю, он был бы очень расстроен, — ответила я с легкой улыбкой, устраиваясь удобнее на многочисленных пухлых подушках. — Но порча произошла не по вине учителя. Это была случайность, — я не могла придумать другого объяснения, памятуя о данном слове. — Только благодаря удаче он сам остался цел.

— А ты идешь по его стопам, — продолжал все еще обиженный Луиджи. — Твой корсет был безнадежно испорчен, а привести жакет в божий вид стоило мне больших усилий. Мне придется выставить твоему учителю внушительный счет за свои труды.

— Не беспокойтесь, синьор Луиджи, это никогда больше не повторится, — заверила я его. — Мои битвы с вооруженными противниками уже в прошлом.

Но вместо облегчения эта мысль принесла мне огорчение. Не чувствуй я слабость от перенапряжения, я могла бы придумать множество объяснений этому факту. Я буду скучать по азарту охоты, фантастическим переодеваниям, возможности общаться с людьми различных сословий, с которыми мне не довелось бы познакомиться при других обстоятельствах. И хотя с меня было довольно смердящих гробниц и жестоких убийц, то обстоятельство, что я выжила после встречи с обоими, наполняло меня гордостью, бывшей чем-то большим, чем просто тщеславие… глоток хмеля, который, однажды попробовав, не так-то легко забыть.

Ни одно из вышеназванного, однако, не было истинной причиной моей растерянности. Дело было попросту в том, что теперь, когда тайна убийства графа раскрыта, я не буду больше проводить свои дни с Леонардо.

Что до того, почему это было так важно для меня, я не осмеливалась на более глубокий анализ своих чувств.

— Ага, вот он, этот взгляд, — воскликнул портной с оттенком торжества, пронзая меня взглядом. — Я видел его бессчетное количество раз. Твой синьор Леонардо выбирает одного из своих подмастерьев на роль любимца, помогающего ему в особых проектах или просто развлекающего его. Мальчик следует за ним по пятам, с радостью выполняет его распоряжения, смотрит на него телячьими глазами… Ведь как может молодой человек устоять перед гением великого Леонардо?

Луиджи замолчал и поджал губы, мрачнея.

— Но конечно же все это продолжается недолго. В конце концов, общество мальчишки ему надоедает, и он отсылает его обратно к своим обычным обязанностям. Мальчику, который уже почувствовал себя избранным, приходится снова привыкать быть лишь одним из многих. И когда это происходит, у них у всех появляется на лице одно и то же выражение: словно у щенка, которого выкинули из дома на улицу.

Он понизил голос и прошептал:

— Интересно, как бы он себя вел, если бы знал, что ты на самом деле женщина?

— Я думаю, вы преувеличиваете, синьор, — произнесла я оскорбленно, хотя воспоминание о потерянном Томмазо молнией промелькнуло в моем сознании. — Конечно, подмастерья восхищаются им, иначе, зачем бы они учились у него? И в том, что он уделяет кому-то особое внимание, нет ничего плохого. Что касается меня, я просто помогала ему по его просьбе, так же как ваши подмастерья помогают вам.

— Вряд ли мои подмастерья станут рисковать ради меня своей жизнью, — язвительно возразил портной.

Неожиданно лицо Луиджи приобрело озабоченное выражение.

— Он ничего не может с этим поделать, твой учитель. Такой красивый, талантливый и совершенный, он притягивает к себе вас, юных мотыльков, и неудивительно, что в конце концов вы сгораете в его пламени. Просто будь готова к тому, моя дорогая Дельфина, что ты не будешь больше на особом положении, как в последнее время, и не слишком огорчайся по этому поводу.