Не прошло и нескольких дней, как он снова был срочно вызван в Контрексевиль, и туда же были вызваны его братья и сестра. В этот раз я поехала с ним. Мы не знали, надолго ли он едет, и я не хотела оставлять его одного в тяжелое для него время.

Когда мы приехали, положение Великой Княгини было уже безнадежным и вопрос шел лишь о днях. Она бесконечно обрадовалась Андрею и все время звала его по имени. Даже когда начала терять сознание, она продолжала шептать имя Андрея и порывалась что-то сказать про Вову. Она очень страдала последние дни, но до конца была в полном сознании и только в последние часы начала терять сознание. Рано утром 24 августа (6 сентября) 1920 года она тихо скончалась. Для Андрея это была тяжелая потеря. Он единственный из сыновей, который после отъезда Бориса из Анапы оставался при ней безотлучно.

Великая Княгиня была похоронена в маленькой православной церкви, которую она сама построила в парке недалеко от гостиницы «Соверен», где всегда останавливалась. Хоронил ее отец Остроумов, приехавший из Канн, где всегда жил летом при местной церкви. На похороны приехало отовсюду много народу, приехал проводить ее к месту упокоения и ее сводный брат, Герцог Генрих Нидерландский. Местный муниципалитет назвал одну улицу ее именем, и это сохранилось до сих пор.

После окончания всех формальностей мы покинули Контрексевиль и уехали в Париж, где прожили некоторое время в гостинице «Лотти».

Здесь Андрей узнал, что судебный следователь по особо важным делам Соколов, которому адмирал Колчак поручил следствие об убийстве Государя и всей Царской семьи в Екатеринбурге и членов Царской семьи в Алапаевске, находится в Париже. Это был единственный человек, который мог сказать, что в действительности произошло в Екатеринбурге и Алапаевске и есть ли надежда на то, что кто-нибудь спасся. Андрей просил его заехать к нему в гостиницу и позвал Гавриила Константиновича и его жену присутствовать при разговоре, так как три его брата погибли в Алапаевске.

Соколов рассказал подробно свое следствие, но не мог нас обнадежить тем, что кто-либо спасся в Екатеринбурге. Вопрос этот был поставлен Андреем в связи с постоянно распространяемыми в то время слухами, что они спасены, где-то спрятаны и что Императрица Мария Федоровна об этом знает. Ответ Соколова положил конец легендам о спасении, хотя тела погибших не были найдены, ни один из очевидцев не мог быть допрошен и, таким образом, самый факт убийства не мог быть установлен формально и бесспорно. Но все выводы, которые можно было сделать из собранного тогда материала, приводили к заключению, что, несомненно, все узники Ипатьевского дома погибли и тела были сожжены в лесу. Вывод Соколова впоследствии вполне подтвердился.

Что же касается Алапаевска, то факт убийства членов Императорского Дома был доказан: тела были все найдены в шахте, осмотрены и опознаны и Соколов тут же показал нам их фотографии. При осмотре тел был составлен точный список всего на телах найденного. Беседа с Соколовым была для нас печальной, никаких надежд больше не было, все погибли.

Андрей попросил у Соколова прислать ему алапаевское следствие, что он и сделал. Мы почти целую ночь вдвоем переписывали наиболее важные документы, которые бережно храним.

Все мелкие вещи, найденные на телах, были адмиралом Колчаком пересланы Великой Княгине Ксении Александровне, которая и разослала их членам семьи по принадлежности. Так я получила то, что было найдено на Великом Князе Сергее Михайловиче, а именно:

1. Небольшой, круглый, из самородного золота медальон с изумрудом посреди. Внутри моя фотография, довольно хорошо сохранившаяся, и кругом выгравировано: «21 августа - Маля - 25 сентября», и внутри вделанная десятикопеечная серебряная монета 1869 года, года рождения Великого Князя. Этот медальон я ему подарила много лет назад.

2. Маленький золотой брелок, изображающий картофель, с цепочкой. Когда они все были молоды, они образовали с Воронцовыми и Шереметевыми так называемый «картофельный» кружок. Происхождение этого наименования туманно, но они все себя так называли, и это выражение часто встречается в Дневнике Государя при описании времени, когда он был еще Наследником.

Больше уже никаких сомнений не было в том, что Великий Князь Сергей Михайлович убит.

Мы часто обсуждали с Андреем вопрос о нашем браке. Мы думали не только о собственном счастье, но и главным образом о положении Вовы, который в силу нашего брака становился бы законным сыном Андрея. Ведь до сих пор его положение было неопределенным и очень трудным. Однако мы решили ни в коем случае не вступать в брак без разрешения Главы Императорского Дома Великого Князя Кирилла Владимировича, ибо в противном случае наш брак был бы, с точки зрения Учреждения об Императорской фамилии, незаконным, и мы, мой сын и я, лишались бы права на фамилию и титул.

Андрей поехал к своему брату в Канны, где он тогда проживал, чтобы испросить у него официального разрешения на брак. Еще летом Андрей говорил своему брату о своем намерении на мне жениться, и Великий Князь Кирилл Владимирович и его супруга, Великая Княгиня Виктория Федоровна, не только ничего не возразили, но сказали, что считают его желание вполне естественным, раз мы любим друг друга, добавив, что их обязанность нам помочь в этом отношении, дабы устроить и наладить жизнь нашу и Вовы. Кирилл Владимирович сразу же дал свое согласие, даровав мне мою настоящую родовую фамилию Красинских, которую уже носил мой сын, и нам обоим, моему сыну и мне, княжеский титул. Он просил Андрея сразу же после свадьбы привезти нас к нему, чтобы представить меня и Вову своей супруге.

Для свадьбы мы выбрали день 17 (30) января 1921 года и решили венчаться в Каннской Русской церкви, так как хотели, чтобы нас венчал наш старый друг, духовник Андрея отец Григорий Остроумов. Венчание состоялось в 4 часа. Шаферами были муж моей сестры, барон Александр Логгинович Зедделер, граф Сергей Платонович Зубов, полковник Константин Владимирович Молостов и полковник Владимир Петрович Словицкий. Кроме свидетелей и моего сына, больше никого в церкви не было.

В день свадьбы мы после завтрака выехали из Кап-д'Ай на автомобилях прямо в нашу Каннскую церковь, где отец Остроумов нас ждал. Зная нас всех давно, он особенно любовно отнесся к нашему браку и сердечно нас поздравил по окончании службы.

Из церкви мы с Андреем и Вовой поехали прямо в гостиницу, где жили Великий Князь Кирилл Владимирович и Великая Княгиня Виктория Федоровна, и они оба меня приняли уже как жену Андрея, а Вову как нашего сына. Они оба обласкали меня и с тех пор постоянно мне оказывали много сердечного внимания и доброты. Я чувствовала, что они меня полюбили, ничего не имели против нашей свадьбы и никогда не сожалели, что дали свое согласие.

После свадьбы мы все вернулись в Кап-д'Ай, где был приготовлен свадебный обед, и мой Арнольд особенно красиво разукрасил стол цветами. Кроме свидетелей мы пригласили к обеду маркиза Пассано с женой и Лилю Лихачеву с мужем и старшим сыном, Борисом. Обед прошел очень весело, и мы великолепно отпраздновали нашу свадьбу.

В день свадьбы Андрей записал в своем дневнике: «…чудно провели вечер. Наконец сбылась моя мечта - я очень счастлив».

Как и было обещано, вскоре после свадьбы я получила от Начальника Канцелярии Великого Князя Кирилла Владимировича как главы Императорского Дома официальный документ, свидетельствующий о даровании мне титула и фамилии Княгини Красинской.

Несколько лет спустя, в 1935 году, Великий Князь Кирилл Владимирович, дабы упорядочить вопрос о морганатических браках, состоявшихся после переворота, решил даровать супругам членов Императорского Дома, вступивших в морганатический брак, и детям, от таких браков родившимся, титул и фамилию Светлейших Князей Романовских, к которой каждый должен был добавить вторую фамилию по своему выбору. В качестве второй фамилии я и мой сын сохранили фамилию Красинских.

Но большинство не пожелало подчиниться этому указу, предпочитая продолжать именовать себя Романовыми. Андрей не хотел, чтобы Вова, единственный из семьи, не носил бы фамилии рода, к которому он принадлежит по крови. С войны Вова носит фамилию Романов.