Дункан был живым доказательством того, что они глубоко заблуждались.

Наверное, пришло время взять обучение Маленького Джона в свои руки, раз никакое увечье этому не мешает, и познакомить его с удовольствиями, которые сулит мужчине женская плоть.

Тем более, — и это бы совершенно ясно — мальчишка не знал о женщинах ровным счетом ничего.

Наступил день, когда весь город с самого рассвета гудел в ожидании прибытия короля, а Маленького Джона нигде не было видно. Еще вечером Дункан поручил ему простое задание: подготовить его парадное облачение, а утром, перед церемонией, прийти и помочь ему одеться.

Остальные студенты давно разошлись, чтобы занять на обочинах местечко получше и посмотреть на королевскую процессию вблизи. Колокола пробили полдень. Ни Джона, ни своей одежды Дункан в спальне не наблюдал.

Раздраженно расхаживая по комнате с голым торсом, он подошел к окну и выглянул во двор. Но и там мальчика не оказалось.

Он вроде не был лентяем, но в последнее время витал в облаках и забывал о своих обязанностях на кухне, будто не осознавая, что без его помощи кому-то другому придется работать за двоих, чтобы студенты не остались голодными. Дункан разрывался между желанием защитить этого неженку и надавать ему тумаков. Создавалось ощущение, что Джон попросту не привык к ответственности — в отличие от самого Дункана, на плечах которого лежало множество самых разных забот. Отчасти он даже завидовал беспечности мальчишки.

— Джон! — прогремел он. — Куда ты запропастился? — Окрик эхом разнесся по опустевшему общежитию.

— Я наверху.

Громко топая по ступенькам, он поднялся в общую спальню. Каков наглец. Даже не соизволил спуститься к нему сам.

— Где моя одежда, черт тебя дери? — в сердцах воскликнул он прямо с порога.

Мальчишка от неожиданности подпрыгнул на месте, чуть было не выронив какой-то предмет, который держал в руках.

— Я забыл о времени.

— Колокола только что прозвонили. Ты оглох?

Глаза Джона, округлившись, сфокусировались на его обнаженной груди.

— На что ты пялишься? — Ему вдруг стало неловко, и он мельком оглядел себя.

— Ни на что! — Взгляд волнующе-голубых глаз взметнулся на его лицо, и Джон убрал руки за спину.

— Покажи, что ты там прячешь. — Он подтащил мальчика к себе, и в груди разлилось тепло. От гнева, конечно. От чего же еще.

— Ничего.

Дункан вывернул его кулак из-за спины и разжал короткие пальцы. На ладони у Маленького Джона лежало зеркальце в изящной оправе из слоновой кости. «Тщеславный, как девка», — со вздохом подумал он, перевернул зеркальце и замер. На обороте была искусно вырезана куртуазная сценка — рыцарь верхом на лошади обнимал даму, сидящую в седле впереди него. Если быть совсем точным, обнимал, сжимая ладонями ее груди.

Он выронил руку мальчика. Некогда ему думать о женщинах.

— Принеси мою одежду, да побыстрее. Жду тебя у себя в комнате.

Джон молнией выскочил за дверь.

Спускаясь вниз, Дункан безуспешно пытался сосредоточить мысли на сегодняшней церемонии. Мальчишка преподнес ему очередной сюрприз. Откуда у нищего сироты столь ценная вещица? Чтобы иметь такое зеркало, надо быть женой графа, не меньше.

Нет. Не женой. Любовницей — если вспомнить, что изображено на обороте. Джон определенно грезил о девушках, когда, позабыв о времени, сидел и рассматривал эту откровенную сценку.

Джон вернулся и, весь пунцовый от смущения, протянул ему мятую короткую мантию.

— Мне нужна cappa clausa, а не табард. И где капюшон?

— Почем мне знать, что ты хочешь надеть?

— Спросил бы, если не знаешь. Неси cappa clausa. Это длинная черная мантия с разрезом спереди. Живо! — Окрик подстегнул мальчишку, и он стремглав бросился вон. — И не забудь капюшон с серым мехом!

Возвратившись с ворохом одежды в руках, Джон с сомнением покосился на подбитый мехом капюшон.

— Сегодня жарко. Ты весь взмокнешь.

Дункан и без него это знал, но летний капюшон на шелковом подкладе был ему не по карману.

— Джон, просто делай, что велено. Мне предстоит встретиться с коллегами и самим королем. Я должен быть одет подобающим образом.

— Я знавал женщин, которые были озабочены нарядами поменьше твоего, — хмыкнул мальчик.

— Не ты ли только что прихорашивался перед зеркалом как жеманная девица? — потеряв терпение, взорвался Дункан. — Я семь лет вкалывал, чтобы заработать право носить этот капюшон, и будь я проклят, если не надену его сегодня!

Семь лет ушло на то, чтобы доказать всему миру, насколько люди заблуждаются на его счет. Но некоторые до сих пор сомневались в том, что он достоин быть в Кембридже. Он метнул на мальчишку сердитый взгляд.

— Вот освоишь — если это вообще когда-нибудь случится — курс тривиума и квадривиума и будешь горд потеть в этом капюшоне не меньше моего.

Джон отступил назад и своими большими глазами взглянул на него поверх стопки черных одежд.

— Что идет первым?

Борясь с неловкостью, но полный решимости довести ритуал до конца, он подсказывал Джону, в каком порядке следует надевать сложное парадное облачение. Наконец, мальчик набросил на его плечи мантию и принялся разглаживать морщинки на ткани.

До чего же странное, до неловкости интимное ощущение — когда тебя одевают. Когда чувствуешь, как чужие пальцы почтительно скользят по твоей груди, расправляя ткань. Когда дыхание мальчика овевает шею, пока он опускает на твою голову капюшон. Когда запах его тела, отмытого от пыли конюшен, проникает в ноздри — неуловимый и почему-то смутно знакомый…

Дункан прикрыл глаза. Перед его мысленным взором возникла сценка, вырезанная на обороте зеркала. Рыцарь и дама… Черт, его тело, похоже, совсем истомилось по женской ласке, если эти невинные прикосновения оказались способны разгорячить его кровь. Мальчик тут не при чем, в смятении сказал себе Дункан. Просто у него слишком долго не было женщины.

— Ну вот, — сказал Джон. — Готово. Ты выглядишь очень представительно.

Открыв глаза, Дункан узрел в его взгляде гордость. И сконфуженно поежился, поправляя полы широкой мантии, чтобы скрыть так некстати охватившее его возбуждение.

Спускаясь по лестнице, он постарался подавить обуревавшие его суетные желания. Мальчик следовал за ним по пятам. Вдвоем они вышли на улицу и направились в сторону Хай-стрит, где в три ряда толпились зеваки, пришедшие поглазеть на короля. Придется поработать локтями, прежде чем их пропустят к месту, где собрался факультет.

— Дункан, а что, я одет недостойно, чтобы предстать перед королем?

Мальчик теребил край своей мятой туники. Щеки его горели румянцем. Светлые, непослушные кудри вились на ветру. В его вопросе угадывалась непонятная эмоциональность, но у Дункана не было времени вникать, почему он так разволновался.

— Не переживай об этом. Все равно его величество ты не встретишь.

— Но как же! Я хотел сказать ему, что скоро выучусь и буду достоин служить при дворе.

— Джон, сейчас мы не при дворе, а на городской церемонии. Короля будут приветствовать мэр, ректор, старейшины торговых гильдий и так далее. Ему будет не до разговоров с сопляком-студентом.

Дункан углубился в толпу. Зеваки ворчали, но, завидев университетскую мантию, расступались и пропускали его вперед. Джон, не отставая, плелся за ним следом.

— Но ведь ты знаком с ним. Ты мог бы меня представить.

— Нет. — Он был бы рад осчастливить мальчишку, но… — Меня попросту не будет с тобой рядом.

Маленький Джон поник.

— Почему?

— Потому что члены факультета стоят отдельно. — Дункан подошел к деревянным мосткам, проложенных до самых Трампингтонских ворот, и помахал Пикерингу, который стоял через дорогу вместе с членами парламента. — Иди. — Он подтолкнул Джона к толпе зевак. — Увидимся позже.

Со смутным чувством вины он повернулся к мальчишке спиной и занял свое место на подмостках. Ректор, весь в пурпуре, встретил его хмуро.

— Опаздываешь.