К выходцам из Российской империи всегда было особое отношение. В 1921 году на основе конницы бежавшего во Францию Врангеля был создан первый бронетанковый полк легионеров. Они участвовали в десятках вооруженных конфликтов, особенно отличились в начале пятидесятых в Индокитае и Алжире. За то, что легионеры защищают интересы Франции, Республика жалует им французское гражданство – обычно после трех с половиной лет службы.
В девяностых годах Легион пополнили добровольцы из Восточной Европы – люди с боевым опытом и желанием воевать дальше. Многие ветераны войны в Афганистане и миссии на Балканах вернулись туда опять, только в другой форме и под другим именем. Так что встретить земляка в Легионе несложно. Сложно уговорить его назвать свое настоящее имя.
– Кто-нибудь из вас говорит по-русски? – крикнул я в кузов грузовика, заехавшего на территорию импровизированного военного городка.
– Нет! – с издевкой донеслось из кузова мне в ответ.
Они приехали сюда для того, чтобы эвакуировать французов из мятежного города. Французов здесь было немало. Теперь нет ни одного. Мятежники не любят белых людей. Тем не менее, в войну с бывшей метрополией вступать не хотят. Повстанцы понимают, что они в состоянии сражаться с деморализованной местной армией, но вовсе не с французскими легионерами славянского закаленного происхождения.
И я решил, что нужно отснять часть репортажа именно здесь. Это потребовало времени. Полтора часа съемки. А до этого еще часа четыре уговоров на то, чтобы получить разрешение на съемку, в ожидании которой мы с оператором Вадимом Ревуном сидели на пластиковых стульях под тентом возле французской БМП. Русскоговорящий дружище Оливье познакомил нас с командиром легионеров, отрекомендовал и отправился дальше в Буаке. Нам бы тоже туда вслед за ним, но не хотелось упускать возможность пообщаться с «нашими» в чужой форме.
– Они, наверное, думают, что мы шпионы, – философски заметил Ревун, выпуская дым очередной смрадной сигареты. Это натолкнуло меня на мысль. А еще антенна над крытым зеленым автомобилем, который стоял в нескольких метрах от нас.
Я развернул свою антенну на спутниковом телефоне и набрал номер редакции.
– Але, у нас все в порядке, нашей безопасностью занимаются французы, Иностранный легион, от них зависит мир в этой стране.
Набрал номер своей жены.
– Послушай, у нас все хорошо, люблю, не волнуйся, мы в полной безопасности, тут французы, легионеры, отличные ребята, профессиональные миротворцы, нас охраняют, мир берегут. Нет, никто не стреляет, это двигатель запустили.
Набрал номер Оливье.
– Ну что, добрались? Молодцы, молодцы. Слушай, огромное тебе мерси за легионеров, я думаю, что только они способны поддерживать мир… (И так далее.)
Прошло не больше двадцати жарких минут. Из автомобиля с антенной вылез улыбающийся лейтенант, подошел к нам и сообщил новости. Они заключались в том, что съемочная группа из Украины в лице Андрея Цаплиенко и Вадима Ревуна получила доступ к съемкам позиций легионеров, а также возможность задать несколько вопросов самому лучшему солдату подразделения, кстати, из Украины, который изъявил желание служить в Легионе под своим именем. Все-таки это правильно, что телефоны журналистов так легко прослушиваются.
Игорь Омельянчук. Рост два метра. Косая сажень в тяжелых квадратных плечах. Плотно накачанные, словно футбольные динамовские мячи, мышцы.
Он оказался в Легионе пять лет назад. За это время дослужился до капрала. Для парня из украинского города совсем неплохо. Игорь родом из Черновцов. Служил в украинской армии, а потом решил податься туда, где платят больше да и работа поинтереснее. И впрямь, жизнь легионера скучной не назовешь. Основная база спецподразделений – на острове Корсика. Раз в год «спецов» отправляют в Африку – в Габон, в Джибути, в Центрально-Африканскую Республику.
«Мы привыкли к Африке, – рассказывал мне Игорь после того, как получил приказ сниматься для украинского телевидения. – Примерно раз в полгода нас отправляют в Джибути. А теперь вот сюда. При тех нагрузках, которые мы переносим в учебном центре, здесь еще неплохо, своеобразный отдых».
Но отдых здесь только для тела, не для души. Ствол бронетранспортера все время направлен в сторону Буаке, туда, откуда каждый день слышны автоматные очереди и крики демонстрантов. «Мы не любим Гбагбо!» Это в адрес действующего президента. «Французы, убирайтесь домой!» А это в адрес легионеров. Интересно, что бы кричали демонстранты, если бы узнали, что среди легионеров почти нет французов?
Мятежники контролируют ситуацию. Они сопровождают демонстрантов, когда те с плакатами и палками идут из города к французскому блокпосту. Боевики не дают толпе приблизиться к бронетранспортеру, но день ото дня дистанция между горожанами и легионерами сокращается.
«С мятежниками мы не сталкивались, – признается Игорь. – Видели их, только когда они сопровождали демонстрации протеста и вместе с ними подходили к нашей позиции. Но воевать с нами они, похоже, не хотят».
По некоторым признакам мы определили, что легионеры намерены сворачивать свой блокпост и покинуть пригород Буаке. Это может означать, что дела налаживаются и французы здесь больше не нужны. Или что силы правительства намерены идти в наступление и, стало быть, большой войны не миновать.
Каждый из легионеров вооружен винтовкой ФАМАС. Неплохая винтовка, говорит Игорь, но в отличие от «калашникова» очень чувствительна к грязи. Хорошее сравнение. В Легионе любят солдат с родины «калашникова», наверное, потому, что они так же неприхотливы, как и знаменитый автомат.
«Если они двинут на нас, то крупно пожалеют, – произнес сквозь плотно сжатые зубы Де Ла Шапель, командир Омельянчука. – Они нас боятся, потому и не идут вперед. Я в легионе уже двенадцать лет и, поверьте, знаю цену жизни и смерти».
Легионеры заблуждаются – боевики никого не боятся. Может быть, где-то в душах чернокожих солдат и спрятался животный страх перед смертью, но у каждого боевика есть испытанное средство борьбы со страхом, о котором французские солдаты не знают ничего. Этому средству тысячи лет, в сравнении с которыми несколько минут терпения ничего не значат.
И у нас появился шанс узнать об этом средстве. И выбор, на чьей стороне нам оставаться. Де Ла Шапель сообщил, что только что получил приказ пропустить вперед правительственные войска. Это означает только одно – город будут атаковать. Мы должны сделать свой выбор в течение нескольких секунд: оставаться под защитой легионеров или оказаться в центре сражения – на свой страх и риск. Я принимаю решение довериться судьбе. «Ты как?» – спросил я оператора. «Так же, как и ты», – ответил, покуривая, Вадим. Мы сделали выбор и едем в Буаке. Отныне все мы, черные и белые, оказавшиеся волей случая или провидения в этом городе, в руках судьбы. И только судьба знает, кто из нас увидит завтра свой последний рассвет.
– Nous sommes les soldâtes de la Justice et de la Liberte! – кричал, стоя на капоте малинового «мерседеса», бывший старший сержант ивуарийской армии Сумаоро Шериф Усман. – Мы солдаты Справедливости и Свободы!
– Да-а-а! – скандировала толпа. – On n’aime pas Gbagbo! Мы не любим Гбагбо!
Гбагбо – это фамилия тогдашнего президента Республики Кот-д’Ивуар, против которого восстала часть армии. К этой части и принадлежал Шериф Усман. Военная карьера его явно шла вверх. До восстания он был просто старшим сержантом, чья власть распространялась на отделение новобранцев. Во время восстания число его подчиненных выросло до семи сотен боевиков. После восстания Сумаоро Шериф станет политиком регионального масштаба. А все потому, что дар народного трибуна в нем смешался с чутьем уголовника. Он всегда чувствовал тот момент, когда нужно подняться над толпой. Наша камера включилась как раз в самый разгар митинга. Я решил тут же, в толпе сторонников восстания, записать комментарий. Со всех сторон на меня налегали кричащие люди. «Свобода!» – слышал я звенящий вой над городом. Мои руки были заняты микрофоном. Пока я рассказывал о солдатах свободы и справедливости, ловкие чужие ладони рыскали в задних карманах моих джинсов, так нагло и уверенно, что захотелось прервать репортаж и врезать по морде их обладателю. Но это было почти невозможно. Судя по количеству рук, их обладателей было несколько. Да и толпа стиснула меня могучими тисками народной африканской солидарности.