Кое-кто из старых агентов, начавших службу в израильской разведке задолго до получения Израилем независимости, был обеспокоен тем, что Харел пока что оголил крайне важные для Израиля участки работы. На эти возражения Харел отвечал так же, как отвечал Бен-Гуриону. «Лучше обходиться совсем без агентов, чем иметь множество таких, которые не отдают себе отчета в том, что делают».

Даже много лет спустя он настаивал на том, что именно эти его действия обеспечили Мосаду успех. На стиль работы Харела время не влияло. Это объяснялось не только особенностями его характера, но и опытом, приобретенным на посту руководителя Шин Бет. К моменту своего прохода в Мосад Харел уже был типичным разведчиком, суперполицейским в самом простом и недвусмысленном значении этого слова. Он изучал методы работы ЦРУ, английской разведки и КГБ, чтобы иметь возможность организовать контршпионаж. Ему было слишком хорошо известно, сколько вреда может принести плохо обученный агент. Как человек наблюдательный, он усвоил и все нюансы своей профессии, извлекая для себя пользу и из чужих ошибок. Охотник за шпионами, сам ставший шпионом, имеет определенные преимущества.

Исер Харел своим внешним обликом плохо соответствовал сложившимся в обществе представлениям о суперагенте. В то время, когда под его начало передали Мосад, ему было сорок лет, но казался он пятидесятилетним. Он был мал ростом — всего 155 см и толст (позднее он, правда, похудел). По одежде его можно было принять за педантичного банковского клерка.

В Израиле принято называть друг друга просто по имени, но Харел пошел дальше и настаивал на том, что он «Исер» и для своего шофера, и для швейцара. Он работал по восемнадцать часов в сутки и ожидал того же и от других. Тех, кого он недолюбливал, он просто выживал. О тех, кого любил, заботился, как о родных детях. По своему интеллекту Харел не мог сравниться с Гуриелем, Шилоаху он уступал по своим творческим возможностям. Не во всякой ситуации он чувствовал себя хозяином положения, и во многих областях он был просто невежествен. В его образовании были большие пробелы, и его представления о мире оказались крайне поверхностны. Наконец, Харел был человеком с предрассудками. Но при всем этом он в полной мере обладал способностью внушать своим подчиненным чувство преданности. И до сих пор все, кто с ним работал, даже признавая его недостатки, продолжают испытывать к нему нечто вроде обожания и остаются его сторонниками в спорах с израильским правительством.

Фантастическая привязанность к нему его сотрудников вовсе не означала, что его любили посторонние. Было немало таких, кто ненавидел его и боялся. Будучи человеком решительным, Харел никому не позволял мешать себе. Те, кто пытался это делать, вскоре начинали горько об этом сожалеть. Какой бы уничтожающей критике его впоследствии ни подвергали, бесспорным остается факт, что в процессе создания Мосада как прекрасно функционирующей политической разведки он сыграл ключевую роль.

Израильский агент получает свое жалованье так же, как и все остальные служащие в стране. Если он уезжает из страны или живет вне дома, все его расходы после возвращения тщательно контролируются. О своей работе он не может разговаривать даже с друзьями. Это порождает чувство изолированности. Общается агент преимущественно с коллегами, с которыми только и может чувствовать себя относительно свободно. Романтические иллюзии первых лет профессиональной деятельности с годами рассеиваются. Агенты ведут замкнутый образ жизни. Потому для них общение с Исером Харелом, его личное обаяние имели такое большое значение. Ему нечего было предложить своим сотрудникам в награду за их труд. И он вынужден был часто отправлять их на трудные и опасные задания. А они радовались этому, потому что об этом их просил Исер.

В его кабинете стояли письменный стол, стул и кушетка. Это было все. Никаких претензий. Люди, входя в эту комнату, знали, что сейчас он предложит им отправиться на тяжелое задание. Харел вставал, приветствуя вошедшего, предлагал ему расположиться на кушетке. «Вот какая возникла у нас проблема», — начинал он. В эту секунду агент забывал о том, что только сегодня утром обещал жене, что выйдет в отставку и примет предложение своего тестя стать главой семейной фирмы.

Харел был абсолютно честным человеком, можно даже сказать пуритански честным. Ни один человек в Мосаде никогда бы не решился подделать свои счета. Харел бы его немедленно уволил, случись что-нибудь подобное.

Однажды один из агентов завел за границей роман с женщиной-христианкой. В Мосаде об этом стало известно. Сообщили Харелу. Предложили даже отозвать агента.

— Зачем? — спросил Исер, — он же взрослый человек, может и сам о себе позаботиться. Он имеет право и романы заводить.

— Я с вами согласен, — ответил заместитель Харела. — Но его жена может устроить скандал, и у нас у всех будут неприятности.

— Его жена? — искренне удивился Харел. — Так он женат? Для чего же ему понадобилась другая женщина?

Харел не сомневался в том, что его сотрудники честные люди. Будучи честен сам, он ждал того же и от других.

Однако, что все-таки означало это слово «честный» в применении к их деятельности? Харел учил своих людей лгать, обманывать, иногда даже убивать. Отстаивая интересы своего отдела в системе политического аппарата, он действовал всегда столь решительно, что приобрел у своих оппонентов репутацию Аль Капоне. Исер Харел никогда не был склонен к самоанализу. Его не мучила двойственность в подходе к поведению сотрудников. Агентам предписывались высокие моральные стандарты поведения по отношению друг к другу, по отношению к нему самому и к их организации. Но эти стандарты оказывались совсем иными в их работе.

Люди с более аналитическим и более изощренным умом, чем у Харела, пытались понять, каким образом в Мосаде сосуществуют столь непримиримые точки зрения. Один из новичков спросил как-то у заместителя Харела, как это все же надо понимать? И тот изложил суть дела в следующих словах: «Исер хочет, чтобы работу негодяев выполняли честные люди. И это он хорошо придумал. Если работу негодяев станут выполнять негодяи — спаси, Господи, Израиль!»

Харел родился в Витебске, в царской России, в 1912 г. Его отец Натан Гальперин, был одним из блестящих выпускников еврейской религиозной школы в Волошине (Польша). Предполагалось, что он станет раввином. В роду Харела со стороны отца все были учеными. Мать его — Иохевед Левина, была младшей дочерью богатого владельца заводов по производству уксуса в Двинске и Витебске.

Дедушка Исера — Давид Левин, сделал зятя управляющим на заводе в Витебске. Натан работал с полной отдачей, но без энтузиазма. Друзей в этом новом для него городе у него было мало. Глубокие знания Талмуда и Библии в этих местах не слишком высокого ценились. Соседи изредка приходили к нему за каким-нибудь советом, но все равно считали человеком чопорным, малообщительным и лишенным чувства юмора. Никто из всех этих людей тогда не подозревал, что живут они уже на краю пропасти, из которой лишь немногие, а может быть, и никто из них, целым не выберется.

С началом первой мировой войны началось и разрушение устоев той жизни, к которой они привыкли. Однажды отец пришел с сообщением: «Они сбросили царя!» Исеру в это время было пять лет, но все то немногое, что он мог припомнить, оказало на него огромное влияние. Завод был национализирован без всякой компенсации, и семья, потеряв в одно мгновение все свое состояние, осталась ни с чем.

В шестнадцатилетнем возрасте Исер стал сионистом. Он убедил своих родителей, что ему надо научиться возделывать землю, и оставил школу перед выпускными экзаменами. Присоединившись к своим единомышленникам, таким же как и он юнцам, он отправился на год работать на коллективную ферму под Ригой. В 1929 г., через год, все они решили, что отъезд в Палестину больше откладывать нельзя.[2]

Этот год для сионизма оказался решающим. Огромное число евреев приехало в Палестину. Арабы Палестины начали враждебные действия против новоприбывших. В то время население Палестины составляли около шестисот тысяч арабов и ста пятидесяти тысяч евреев. Из них примерно половина приехала после подписания Декларации Бальфура в 1917 г. Мусульманские лидеры стали распространять слухи, что цель евреев — уничтожение святых мест в Иерусалиме. 23 августа они призвали своих единоверцев к военным действиям. Тысячи арабов, разбившись на три группы, ринулись из Старого города (район Иерусалима) на евреев. Призыв к действию был подхвачен арабами во всех районах Палестины. Британская администрация не разрешала евреям создавать свои отряды самозащиты. Таким образом, многие еврейские поселения в Палестине были разрушены, 133 человека убиты, в том числе 59 в Хевроне. Из них 23 — в одном доме. Их подвергли жестоким пыткам, а тела растерзали.