Лучше он будет думать о том, что струсил, чем о том, что хочет ещё и ещё смотреть, как молчит рядом с ним Дерек. Ещё и ещё. Как он выдыхает дым в воздух и иногда - очень редко - смотрит на Стайлза. Взгляд этот прочесть невозможно, но от него какие-то горячие иголки колют в позвонке. Приятно.

Он не знает, имеет ли право на это, но ему хочется думать, что да. Имеет.

Господи, от всей этой дешёвой драмы блевать хочется ещё сильнее. Стайлз швыряет пистолет обратно в сейф и клянётся, что через месяцок, если не поедет мозгами, не сдохнет, не изойдёт концентратом жалости к себе - сядет писать мемуары.

Только вот кому это нужно - непонятно.

По пути в комнату он раздражённо холопает ладонью по выключателям, погружая дом в темноту. Тетрадь всё ещё лежит на столе.

Стилински тяжело падает на стул и берёт в руку синий маркер. Как забавно, должно быть, было бы перечитать все свои записи от начала и до конца. Он подкатывает рукав и пишет, как-то слишком отрывисто и нетвёрдо:

“Не смог нажать на курок. Буду думать, что пытался, но его заклинило. Судьба, вроде как.

13.09.13”

Смотрит на запись пару секунд. Постукивает маркером по столу, а затем закрывает тетрадь и пишет на обложке крупными, печатными буквами одно-единственное слово. Пишет, а ему кажется, что оно отпечатывается на внутренней стороне сетчатки.

“Шелуха”.

Так бы он назвал последнюю главу своей Самой Скучной На Свете книги. Книги, наполненной глупыми поступками, необдуманными решениями и дёрганной импровизацией. Да. Он назвал бы её именно так.

Потому что Питер Хейл снова оказывается отвратительно прав.

Глава 7.

***

“Сегодня ночью я проснулся от того, что услышал громкую музыку. Она гремела на весь дом, а утром отец сказал, что ничего не слышал. Если это была галлюцинация, то я даже благодарен. Не люблю такую темноту. Я в ней начинаю ждать.

20.09.13”

Нет смысла обижаться на Дерека за то, что они практически не виделись столько грёбаных дней. Просто - нет смысла. Пусть даже Стайлзу и обидно так, что хочется разныться.

Он сказал тогда: “Я просто хочу чувствовать себя защищённым”. И был уверен, что Хейл его услышал. Но, по ходу, ни черта он не услышал.

Нет смысла обижаться, но ему чертовски обидно, даже когда “Камаро” ни с того ни с сего вдруг останавливается напротив подъездной дорожки. Когда Дерек выходит и облокачивается о дверцу, подкуривая сигарету. Когда он снимает очки, встречаясь взглядом прямо со Стайлзом, который в этот момент как раз чуть ли не давится двумя розовыми таблетками из категории “антидепрессанты”, глядя в кухонное окно.

Стайлз злится, и он ещё не понял - то ли это очередной гормональные выебон, то ли он действительно на полном серьёзе считал дни, пока не видел Дерека. Едва ли не начал отмечать их в своём  особенном календаре, где до сегодняшнего дня были отметки только с ухудшением самочувствия, химиотерапиями, галлюцинациями и прочей белибердой.

Они с Хейлом виделись на тренировках Стаи - это было почти забавно: видеть, как он игнорирует Стилински. Как обычно, собственно, но Стайлзу казалось, что это не по-настоящему, поэтому он настолько упорно пытался поймать взгляд Дерека, что иногда ловил озадаченный взгляд МакКолла.

И теперь, когда Хейл наконец-то приехал на своей этой крутой тачке, стоит и курит в своей этой расслабленной позе, Стайлз мысленно закипает. Он отставляет стакан с водой, который громко цокает по столу, вытирает руки, отшвыривая полотенце на стул, и, сцепив зубы, шагает в прихожую, где сталкивается с отцом.

- Ого, куда это ты?

- Дерек приехал, - наверное, не очень хорошо получается проконтролировать свой тон, потому что брови Джона удивлённо поднимаются.

- Уж не знаю, радует меня или пугает это твоё выражение лица.

- Я и сам пока не понял, - Стайлз натягивает на губы улыбку, и отец тоже усмехается.

- Осторожнее там. Ты выпил таблетки?

- Нашпигован ими, как…

- Я помню. Рождественская индейка. Ты говоришь это каждый день.

- Только когда ты спрашиваешь об этом каждый день, - Стайлз почти незаметно подмигивает отцу и успевает заметить, как тот закатывает глаза прежде, чем он выходит из дома.

Так, ладно. Главное - не сорваться. Он не позволит себе.

Просто хмурит брови и одёргивает на себе синюю худи, прежде чем решительным шагом зашагать к Дереку. Он не здоровается и почти не смотрит на него - обходит “Камаро” спереди и сильно хлопает дверцей, когда садится в машину.

Пока Хейл спокойно докуривает сигарету, Стайлзу кажется что из него сейчас полезут яростные шипы. Превратят салон камаро в нашинкованную кожу и Дерека вместе с ним.

- Всё нормально? - без особого интереса спрашивает Хейл через пару минут.

- Да, отлично.

Стайлз смотрит в лобовое стекло. Несколько секунд ему кажется, что они вечно будут стоять здесь, но наконец-то мотор “Камаро” оживает.

- Ну а ты? Выдался свободный денёк для старины Стайлза?

Дерек молчит. Машина трогается с места, и Стилински чувствует, что внутри всё холодеет от осознания: кажется, Дерек и сегодня не хотел приезжать. И что, кажется, больше они не поедут в Мохаве. Стайлз не знает, откуда он взял эту уверенность.

Но так и будет.

Грёбаная магнитола молчит.

***

Стайлз долго не выходит из машины.

Так он выражает свой протест. Кому? Для чего? Все эти вопросы глухие и неважные, он просто сидит, стараясь пустить в мягкое сидение корни, чтобы никогда не отлипать от “Шевроле”, никогда не отлипать от Дерека, который скорее ампутирует себе голову, чем согласится оставить свою “Камаро”. Даже если досадная помеха справа в лице говорливого подростка никогда не покинет этого места.