Я прошу сопоставить последнюю сцену, воспроизведённую генералом Ветровым с высказыванием авиационного конструктора А.С.Яковлева о том, что решения Сталин принимал «…лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение которых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало решающим…»
Снова А. Ветров.
…Выступавшие после перерыва ораторы, в том числе и военные, в основном расхваливали рассматриваемый образец танка А-20, особо подчеркивая достоинства его колесно-гусеничного движителя и решительно отвергая «изживший себя гусеничный вариант». Испанский опыт в этом отношении не типичен, говорили они, явно бросая камешек в мой огород.
Что ж, я ждал этого. Ведь, повторяю, даже многие «испанцы» стояли за колесно-гусеничный движитель…
— Не журись, Саша! Ты поступил правильно, что не скрыл своего, пусть даже и спорного, мнения. Ведь здесь собрались люди, до тонкостей разбирающиеся в военных вопросах, они не ошибутся, — сочувственно сказал мне сидящий рядом Владимир Иванович Кольнов.
И действительно, выступления и даже реплики с мест участников заседания, сам ход делового обсуждения свидетельствовали о хорошем знании ими рассматриваемого вопроса, большой заинтересованности в его правильном решении.
В конце заседания И. В. Сталин также одобрительно отозвался о проекте нового танка А-20, предложил принять его за основу. Но добавил: с учетом замечаний и пожеланий вернувшихся из Испании товарищей. Больше того, взяв в руки макет танка А-20, Сталин, обратившись к членам Политбюро, сказал:
— Думаю, что кроме представленного нам колесно-гусеничного образца с добротным дизельным двигателем и 76-миллиметровой, а не 45-миллиметровой пушкой, следует разработать и изготовить схожий, но гораздо лучше бронированный танк на гусеничном ходу. И после сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить, какой из них пускать в серию — колесно-гусеничный или чисто гусеничный… И еще: к этой работе привлечь танкистов, уже имеющих боевой опыт.
Предложения Сталина легли в основу принятого Комитетом Обороны постановления.
Уже после заседания у Спасских ворот меня догнал знакомый военный инженер из Центрального управления Наркомата обороны СССР. Не скрывая своего недовольства, сказал мне:
— Ну и подвел же ты нас, Александр! Ведь вопрос о принятии на вооружение А-20, этой во всех отношениях современной машины, был уже предрешен. И вдруг… И потом, неужели американцы глупее нас? Ведь у них лучшим считается не гусеничный, а более универсальный колесно-гусеничный танк «Кристи»…
— Так это — у них. А у нас… Спорить не будем, какой из двух образцов окажется наилучшим, покажут сравнительные испытания, — ответил я. И добавил: — Однако заранее уверен, что на колесно-гусеничном танке невозможно добиться сколько-нибудь значительного увеличения снарядостойкости бронезащиты. Да и должной надежности механизмов ходовой части — тоже…
Я хочу напомнить о том, что именно решение о разработке нового гусеничного танка (он получил тогда заводской индекс А-32) и привело в итоге к созданию знаменитого танка Т-34.
И ещё.
Подвёл…
Радоваться, кажется, должен военный человек, что не один танк ему предложат, а два на выбор.
Так нет, обиделся «знакомый военный инженер». Хлопот-то ему лично добавилось после сталинского решения с подачи Ветрова…
Интересно. Если дожил его «знакомый» до пятидесятых годов, клеймил ли Сталина за его неграмотные решения? Или скромно промолчал?
Как думаете?
Попробую прокомментировать решение Сталина.
Дело, естественно, не только в позиции Ветрова. Целенаправленный, я бы сказал, подчеркнутый интерес Сталина к этому вопросу имеет, конечно, более глубокие причины. Совершенно очевидно, что этот вопрос, и поиски его решения занимали Сталина и раньше. Ведь не зря же именно он задал вопросы о недостатках колёсно-гусеничной схемы.
В то время, когда всех других участников заседания она устраивала.
Обратим внимание и на то ещё, что Сталин явился единственным членом Комитета Обороны, отдавшим свой голос чисто гусеничной схеме. Не полностью, согласен. И не мог он полностью согласиться, так как категорически против выступили специалисты, которые, вроде бы, должны были разбираться в узкоспециальных вопросах лучше него.
Но дорогого стоит, что в хоре единогласия авторитетных на тот момент военных, он заметил, услышал, учел мнение единственного участника заседания, всего лишь майора по званию. Более того, обратите внимание на то, как дотошно смог он добраться до личного мнения специалиста.
Но и это еще далеко не все по этому вопросу.
В августе 1938 г. и феврале 1939 года состоялись два заседания Главного военного совета РККА при Наркомате обороны, рассматривавшие технические проекты, чертежи и макеты танков А-20 (колесно-гусеничный) и А-32 (гусеничный), разработанные КБ Харьковского завода под руководством Кошкина.
На обоих заседаниях присутствовавшие военные единодушно высказывались за А-20. Кошкин отстаивал А-32.
И на обоих совещаниях его, в конечном итоге, поддерживал Сталин, не давая прихлопнуть перспективную модель.
Именно по предложению Сталина решили произвести для испытаний опытный образец модели гусеничного А-32.
Давайте себе представим, с какими танками встретила бы 1941 год Красная Армия, если бы Сталин не прислушался к мнениям единиц вопреки хору единогласного мнения специалистов? С какими танками пришлось бы воевать под Москвой, Сталинградом, Курском?
Это при том, заметьте, что до сих пор бытует (и обязательно будет бытовать в дальнейшем) благородное негодование по поводу того, что танк Т-34 был создан вопреки мнению Сталина, чуть ли не втайне от него. Что за этот танк его создателей Сталин «почти репрессировал», поскольку те осмелились воспротивиться его мнению о непревзойдённости колёсно-гусеничной схемы.
Дальше можно рассказывать еще много. Я не буду — литературы по этой теме множество.
И про А-32, А-34, Т-34.
Я и так здесь сильно отклонился от темы своей работы.
Возвращаясь же к ней, хочу обратить ещё раз ваше внимание на знакомое уже обстоятельство. То, что Сталин постоянно склонялся к «гусеничной» схеме, не мешало ему внимательно выслушивать представителей иного мнения. Внимательно, терпеливо, не перебивая.
Можно возразить, что тогда участники совещания ещё не знали его мнения, поскольку высказался он последним. Это действительно так.
Но и на последующих совещаниях, когда решался вопрос о судьбе моделей А-20 и А-32, большинство участников всё равно высказывались за колёсно-гусеничный вариант. Ошибочный, как показала жизнь. Но они тогда всё равно на этом варианте настаивали, несмотря на то, что видно было, что Сталин то и дело явственно склонялся к «чисто гусеничной» схеме.
О чём это говорит?
А говорит это о совсем простой вещи. О том, что такой характер обсуждения был вполне естественным в атмосфере совещаний в присутствии Сталина.
Чем ещё это можно объяснить?
Далее я хочу привести еще один пример, который, кажется, лежит в стороне от рассматриваемого вопроса.
Но иллюстрирующий, по-моему, несколько иначе манеру Сталина выслушивать чужие мнения.
Речь пойдет о случае, связанном с разгромом под Керчью в мае 42-го.
Напомню, что Крымский фронт, которым командовал генерал-лейтенант Д.Т. Козлов, превосходил противостоящую немецкую группировку генерал-полковника (в то время) Эриха фон Манштейна в живой силе в два раза, в танках — в 1,2, в артиллерии — в 1,8 раза. Немцы, правда, располагали большей по численности авиацией — в 1,7 раза.
И вдвое меньшие по численности немецкие войска наголову разгромили Крымский фронт.
Это был разгром полный, катастрофический, унизительный, наконец.
При этом из имеющейся в его подчинении 250-тысячной группировки, командование фронтом потеряло с 8 по 19 мая 1942 года убитыми, умершими от ран, пропавшими без вести, пленными свыше 162 тысяч человек (то есть безвозвратные потери войск составили 65 процентов от их общей численности).