— И принцессы?

— Быть может, и принцессы… Расти, малыш!

Сердце принцессы Будур чуть оттаяло. Быть может, это будущий великий поэт… А может быть, и император… Кто знает, какая судьба его ждет!

— А теперь, гости, я задам вам третью загадку. Она будет и сложнее, и проще своих сестер. Не торопитесь, слушайте голос своего разума…

«Зачем я это говорю? Ведь у них есть только одно желание — власть, только одна жажда — нажива, только одна любовь — золото. А разумом им служат счетные книги их казначеев».

И прозвучала под сводами дворца третья загадка:

— Она дает лишь себя и берет лишь от себя. Она ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею. Ибо она довольствуется лишь самой собой… Не думай, странник, что ты можешь править ее путями, но если она сочтет тебя достойным, то будет направлять твой путь.

Высокий голос Будур отзвенел.

Суровые дайсё тяжелыми взглядами следили за молодыми мужчинами, что стояли сейчас перед императорским помостом. Наконец у сына персидского шаха сдали нервы и он жалобно спросил:

— А сейчас о чем ты говорила? Твои слова слишком мудры для нашего разума…

— О да, глупец, слова эти действительно слишком умны для тех, чей разум спит вечным сном… Умная принцесса говорила о любви. Ибо только любовь движет жизнью всего в этом мире. И стать достойным любви не так просто.

Жаль, что юный Мераб беседовал лишь с книгой. Быть может, если бы он беседовал с самой принцессой, книга бы закончилась совсем иначе.

Или сейчас в прохладе беседки на свет рождался великий мудрец, славе которого дано будет пережить века?..

Будур и представить не могла, сколько сил потребовалось сыну восточного правителя, чтобы признать превосходство женщины.

— Последняя загадка спрашивала о любви. Лишь любовь довольствуется любовью. Настоящая любовь дарит любовь и принимает дар лишь любовный. Но если любовь сочтет тебя достойным, она будет направлять твой путь.

— Ну, это слишком умно для меня, — не выдержал толстяк из Райпура. — Отец, мне не нужна такая жена! Я хочу, чтобы мое слово было в доме самым весомым. А эта…

И тут сын магараджи уперся взглядом в блестящий клинок дайсё. Всякое желание говорить сразу же пропало. И он, переваливаясь, отправился туда, где в ужасе застыл сам магараджа Райпура. Отец ясно представлял, каких бед мог натворить скверный язык его сына. И потому возблагодарил своего многорукого бога за то, что мальчишка вовремя замолчал.

— Что ж, отец мой, — в праздничном воздухе зазвучал решительный голос Будур, — благородный император, и ты, моя прекрасная мать! Я сдержала свое слово! Если бы хоть один из наших гостей смог отгадать мои загадки, я назвала бы его своим мужем. Но их душа спит, а разум замутнен низкими желаниями. И они недостойны дочери императора великой страны Канагавы.

И принцесса спустилась с помоста. Ее шаги вскоре стихли, а гости по-прежнему стояли безмолвно.

Свиток пятый

— Аллах всесильный! — Голос отца вернул Мераба из прохлады весеннего вечера в послеполуденный жар лета. — Этот мальчишка опять уединился с книгой!

Юноша вскочил, книга упала на пол и закрылась. Он хотел было начать оправдываться, но увидел, что отец улыбается, что в глазах его прыгают веселые огоньки и суровое восклицание было лишь игрой.

— Мераб, сын мой, — визирь и в самом деле вовсе не сердился. Более того, его радовало усердие сына, ему было лестно, что именно его мальчик вырос столь умным и жадным до знаний. — Прости, что отрываю тебя, но в главные ворота вошло посольство из княжества Райпур. Кроме тебя, лишь один старик толмач знает их удивительный язык. Царь дал свое высочайшее соизволение на твое присутствие и на то, чтобы помочь нашему усталому Али-Ахмету-аге с переводом.

— Слушаю и повинуюсь, — только и смог пробормотать Мераб.

Да, ему было лестно, что отец помнит все, что он умеет, но было, положа руку на сердце, немного боязно — ведь сейчас он впервые должен был переводить… И не слова учителя другому учителю, а слова настоящего посла настоящей далекой державы. Кто знает, к каким тайнам будет он причастен всего через миг!

Действительность, как это часто бывает, оказалась куда скучнее даже самой скромной мечты, и в последующие три часа Мераб не узнал ровным счетом никаких тайн, за исключением, быть может, состояния здоровья магараджи Райпура и его сына, уважаемого принца-магараджи.

Но он, мальчишка Мераб, оправдал доверие отца: перевел все, до самого последнего бормотания самого затюканного писаря посольства, не упустил ни слова и даже — Аллах великий, клянусь, что так и было на самом деле — удостоился целых двух одобрительных кивков самого повелителя.

«Должно быть, — думал визирь, наблюдая за сыном, — время прошло слишком быстро. Я и не заметил, что мальчик вырос и теперь готов стать…»

Вот тут визирь задумался: до сей поры было неясно, кем же готов стать его сын Мераб. Юноша спокойно владел дюжиной языков. Науки о земле и небе, о тайнах, сокрытых в царстве подводном и в царстве подземном, ему давались одинаково легко, и он давно уже превзошел в познаниях наставников царской школы. Увы, даже богатейшая, достойная лишь блистательной Кордовы царская библиотека была для Мераба делом прошлым, равно как и все книжные лавки по обе стороны быстротекущего Потока Судьбы — главной реки столицы великой Джетрейи.

И вновь как страшное напоминание о мудрости и глупости отцовской перед визирем встала двойная статуя целующихся юноши и девушки. Он никогда не видел ее, однако очевидцы столь ярко и страшно описывали это недостойное всякого правоверного зрелище, что представить ужасное изваяние не составляло ни малейшего труда.

— Аллах великий, да пусть он будет хоть метельщиком, хоть водоносом, хоть колдуном!

— О чем ты, достойный визирь? — Голос повелителя, великого халифа Заура, раздался словно ниоткуда.

— О, мой господин, — визирю удалось быстро привести в порядок мысли. — Размышлял я о будущем своего сына…

— Увы, мой друг, размышления отцов далеко не всегда интересны детям. Даже если это размышления о таком предмете, как их, самих детей, будущее. Дети столь редко слушают родителей…

— Однако, мой государь, дело даже не в том, что мой сын не слушает моего совета, а в том, что я и сам не ведаю, какой же совет дать сыну. Ибо знания юноши обширны, и он не выделяет особо ни одну сферу знаний.

— Счастлив ты, мой визирь, имея такого сына!

— Да, мой повелитель, это так. Но вот какое будущее ему избрать — не ведаю.

— Думаю, друг мой, самым разумным будет просто пустить юношу, как лодочку по ручейку… Пусть его несут волны судьбы — они уж точно прибьют его к тому берегу, для которого юноша предназначен самим Аллахом великим.

— Но в чем же будет тогда моя, отцовская, роль в выборе его судьбы?

— В том, воистину неопытный отец, что ты дал ему самому право выбора, вооружив на любой случай всем, что только можно.

Визирь подумал, что это совсем немало — знать и уметь… А еще визирь подумал, что иногда и сам повелитель может дать советнику и мудрецу совет более чем мудрый.

— Я видел, как ярко горели глаза твоего Мераба, когда он беседовал с посольством. Позволим же ему бывать на всех собраниях дивана, присутствовать на встречах со всеми послами.

— О Аллах всесильный и всемилостивый! Но…

— И возьмем с него клятву в том, что ни одного слова он не промолвит вне стен дворца. Это будет и испытанием и, думается мне, неплохим уроком для юного разума. Быть может, так твоему сыну станет проще выбрать.

— Повинуюсь с благодарностью и почтением. Халиф улыбнулся, подумав, что легко быть мудрым, когда речь не идет о собственных детях.

Визирь же, педантично исполняя повеление халифа, следил за тем, чтобы сын его не пропускал ни одного дня в диване, ни одного посольства. И Мераб с удовольствием переводил, вполголоса задавал вопросы второму советнику первого мудреца самого халифа и с не меньшим удовольствием слушал ответы.