Увы, и это умозаключение не помогло. Мудрый внутренний голос, который временами куда умнее разума и к которому всегда прислушивалась почтенная Мариам, все время шептал: «Немедленно отправляйся к нему! Если он столь плох, как это утверждает молва, то он не будет прятаться от тебя в лавках. Он наверняка лежит дома, а его дочь, твоя тезка, Мариам, суетится у его ложа».

— А это здравая мысль, — пробормотала почтенная женщина, вновь закалывая шаль изящной брошью. — Надо не бежать к нему домой, а просто пройтись по его лавкам. Спорю на динар, что я найду его за несколько минут.

— Любопытно, — проговорил Алим, — что ты сказал ей?

— Всего несколько слов, уважаемый…

— И все? Но почему так всполошилась эта достойная женщина?

— Потому что она влюблена, маг. Должно быть, ты забыл, какой может быть женщина, когда ее сердце поет от любви.

— Быть может, мальчик, я и забыл. Но откуда ты знаешь об этом?

— Сотни и тысячи страниц толкуют о прекрасной и коварной любви на все лады. Я просто запомнил. Мне уже и самому интересно, что будет далее.

Так и осталось неясным, с кем именно собиралась поспорить почтенная Мариам. Но уже через несколько минут она вновь вернулась в шумные ряды базара, уверенно переходя от одной лавки, принадлежащей Нур-ад-Дину, к другой. Каково же было ее удивление, когда оказалось, что нигде его нет! Более того, всего одного осторожного вопроса хватило, чтоб узнать, что «уважаемый Нур-ад-Дин» сегодня вовсе не появлялся на базаре. Что было еще удивительнее, так это то, что с запиской к приказчику на базаре с утра появилась дочь хозяина Нур-ад-Дина, красавица Мариам.

Дальнейший рассказ одуревшего от жары приказчика Мариам-ханым слушать уже не стала. И без того было понятно, что с Нур-ад-Дином случилось какое-то несчастье.

— Быть может, он вчера простудился, спасая меня из огня. И теперь страдает дома, считая часы, которые остались ему до кончины…

О, обычно Мариам была вполне здравомыслящей женщиной. Быть может, она и посмеялась бы, увидев себя со стороны. Но сейчас тревога за дорогого ее сердцу человека сжигала душу, и потому разум молчал.

Мариам возвращалась куда более спорым шагом, чем шла на базар. Правильнее было бы сказать, что она почти бежала. А по дороге прикидывала, найдутся ли у нее дома все необходимые снадобья для того, чтобы излечить Нур-ад-Дина от любой мыслимой хвори, кроме, конечно, «печали коленного сустава» и «мечтаний коротких волос».

Решив, что дома она найдет почти все, Мариам начала собираться. Одной корзины ей показалось мало, и она вытащила вторую, более объемистую, хотяи более старую. Зато теперь можно было складывать отдельно мази и притирания, отдельно — травы и порошки.

— Мальчик мой, остановись! Ни слова больше!

— Увы, почтенный Алим, я был нем как рыба. Настоящую женщину, как всегда говорит моя матушка, не должно застать врасплох никакое бедствие! Должно быть, уважаемая Мариам из той же породы, и ее тоже не может застать врасплох ни болезнь, ни землетрясение, ни гнев небес.

Забив обе корзины до отказа, женщина решительно повязала шаль, закрыла за собой двери и отправилась к дому Нур-ад-Дина. Конечно, такое путешествие заняло совсем немного времени, ибо дома, как известно, стояли почти рядом. Поэтому всего через минуту, не растеряв решительности, Мариам уже стучала в калитку соседа.

— Тетя Мариам! — радостно воскликнула Мариам-младшая, дочь Нур-ад-Дина, который должен был страдать от никому не известных хворей.

— Да хранит тебя Аллах всесильный и всемилостивый, девочка! Как отец? Он сильно страдает?

— Отец? — озадаченно переспросила Мариам. — Страдает? Но почему он должен страдать?

Но Мариам не обратила на слова девушки никакого внимания. Она отдала корзину, что была полегче, своей тезке, а сама решительно направилась в комнаты.

— Тетя Мариам, — пыталась окликнуть ее девушка, — почему отец должен страдать?

— Малышка, когда люди больны, они страдают. Вот я и спрашиваю, так ли плох твой отец, как говорит об этом молва.

Сейчас Мариам-ханым была не соседкой, а лекарем. И потому некая отрешенность появилась на ее лице. Она прикидывала, с чего начать и куда послать Мариам, если ее усилия не принесут успеха.

— Мой отец болен? — Лица Мариам-младшей не покидало озадаченное выражение, и наконец Мариам-старшая обратила на это внимание.

— Конечно болен, болен жестоко. Добрые люди опасаются, что он не протянет и до следующего Рамадана.

— Кто, о прекраснейшая, не протянет до следующего Рамадана? — раздался сильный и звучный голос Нур-ад-Дина. Оказывается, Мариам-младшая привела свою почтенную тезку в гостевую комнату, где за щедро накрытым столом удобно расположился тот самый, смертельно больной купец Нур-ад-Дин.

— Ты, почтенный Нур-ад-Дин… — несколько неуверенно ответила Мариам-ханым.

Свиток — о нет, только не это! — тринадцатый

— Что ж, мой усердный Мераб, — удовольствие в голосе невидимого Алима звучало более чем отчетливо, — теперь тебе осталось придумать, как уважаемая ханым выберется из этого неловкого положения.

— Полагаю, незримый маг, что мне и придумывать ничего не придется, ибо уважаемая ханым не из тех женщин, которых просто смутить.

Незримый Алим в который уж раз за это утро удивился и тому, как легко Мераб смог привыкнуть к своему необыкновенному умению и к тому, с каким удовольствием юноша оживляет кем-то придуманный мир.

Мариам недоуменно осмотрелась по сторонам. Ничто в этих уютных покоях не напоминало приютстрадальца. Шелковые яркие подушки, накрытый низкий столик, еще один, на котором стояли шербет в высоком ярком кувшине и поднос с фруктами. Запах яств смешивался с ароматом стоящей в углу курильницы. Напротив Нур-ад-Дина сидел мужчина, удивительно на него похожий, но чуть моложе. Этот неизвестный тоже с немалым удивлением слушал почтенную ханым.

— Мне кажется, уважаемая, что это ты несколько нездорова, — мягко заметил Нур-ад-Дин.

— Я здорова! Я пришла излечить тебя от смертельной болезни, которая грозится уложить тебя в могилу меньше чем за год.

— Аллах всесильный, женщина! Да если я от чего-то и страдаю, так это от твоей воистину болезненной глупости! Вчера ты едва не загнала меня в могилу, спалив весь хлеб в доме, а сегодня прибежала врачевать меня от какой-то хвори.

— Я?! Спалила весь хлеб в доме? А кто вчера едва не утопил меня? Скажешь, что это был сам халиф багдадский?

— Я всего лишь пытался спасти тебя из огня.

— А я всего лишь хотела вылечить тебя.

Мариам испуганно переводила взгляд с отца на гостью, не решаясь вмешаться в их перепалку. Голоса Нур-ад-Дина и Мариам-ханым становились все громче и… И в этот миг заговорил второй мужчина, который доселе молчал в изумлении:

— Брат, прекрасная незнакомка! Не соблаговолите ли вы замолчать? — Видя, что его никто не слушает, он тоже закричал: — Замолчите! Оба!

От неожиданности Мариам действительно замолчала. От негодования замолчал и Нур-ад-Дин. Мгновение стояла тишина, а потом они оба гневно обрушились на обидчика:

— Да как ты посмел закричать на меня, глупец!

Два голоса, мужской и женский, слились в один. А тот, кто столь неучтиво прервал перепалку, лишь удовлетворенно рассмеялся.

Рассмеялся, о нет, расхохотался в голос и Мераб. Он наслаждался своими новыми ощущениями: так может почувствовать себя хозяин балагана с марионетками, который вдруг понял, что его куклы вовсе не вырезаны из дерева и украшены цветными лоскутами. О нет, в мгновение ока его куклы стали живыми людьми, а он, кукловод, теперь может более не делать ни одного движения, лишь любоваться тем, сколь причудливы судьбы героев им же самим созданного мира.