— Вы хотите отравиться?

— Разве я могу не выполнить приказ моего господина? — спросила Долони.

Мухаммед Таки готов был умереть со стыда.

— Что было, того не вернешь. Но вам не нужно умирать. Я найду способ избежать этого, — сказал он.

В глазах Долони сверкнул гнев. Поднявшись, она решительно произнесла:

— Тот, кто согласится принять спасение от такого негодяя, как ты, станет подлее тебя. Неси яд!

Мухаммед Таки не мог оторвать от нее глаз. Прекрасная, словно цветок, благоухающий в разгар весны, словно волшебная река, наполняемая дождем юности. Мухаммед Таки смотрел на нее и думал: «Вот она передо мной, убитая горем, но как приятно она радует взор! Великий создатель! Зачем ты создал горе таким прекрасным? Что мне делать с этой несчастной девочкой, с этим цветком, вырванным ураганом, с этой лодкой, которую бросает из стороны в сторону бушующее море? Где ее спрятать?» И будто дьявол шепнул ему: «Спрячь ее в своем сердце».

— Послушай, красавица, — сказал Мухаммед Таки, — если ты полюбишь меня, тебе не нужно будет пить яд.

Тогда Долони (мне стыдно писать об этом) ударила предателя ногой. Однако Мухаммед Таки все-таки не дал ей яда. Взглянув на нее исподлобья, он медленно вышел из комнаты. Долони зарыдала.

— О раджа раджей, о повелитель, — шептала она сквозь слезы. — Ты приказал своей несчастной рабыне выпить яд? Если ты хочешь этого — я готова. Твоя любовь для меня нектар, твой гнев — яд. Когда ты сердишься, я пью яд. Какой же яд может быть страшнее этого?! Раджа раджей, свет мира, надежда слабых, избранник создателя, океан милосердия, где ты? Я с улыбкой выполню твой приказ, но мне будет тяжело не видеть тебя в эту последнюю минуту.

У Долони была служанка по имени Коримой. Долони позвала ее и отдала все оставшиеся у нее украшения:

— Пойди к лекарю и попроси у него такое лекарство, от которого я могла бы заснуть навсегда. Продай эти украшения и заплати за лекарство. Что останется — возьмешь себе.

Выслушав Долони, Коримой все поняла. Сначала она не соглашалась, но Долони стала ее упрашивать, и в конце концов глупая и жадная женщина, польстившись на деньги, согласилась.

Лекарь дал снадобье, о котором просила Долони. Один из слуг Мухаммеда Таки тотчас же донес своему господину:

— Служанка Коримой купила яд у лекаря Мирзы Хабиба.

Мухаммед Таки позвал служанку. Та призналась ему во всем.

Мухаммед Таки тотчас же отправился к Долони. Она сидела на полу с запрокинутой назад головой, ее прекрасные, как лепестки распустившегося лотоса, глаза были широко раскрыты, по щекам катились крупные слезы. Возле нее стояла наполовину пустая чашка: Долони выпила яд.

— Что было в чашке? — испугался Мухаммед Таки.

— Яд, — ответила Долони. — Я не похожа на тебя, я выполнила приказ господина. А тебе следовало бы допить то, что осталось в чашке...

Мухаммед Таки молчал. Долони легла, закрыла глаза и погрузилась в темноту... Так прекрасная Долони-бегум навсегда покинула этот мир.

Повелитель и его приближенные

После поражения у Катвы армия Мира Касима стала отступать. В сражении при Гирии она снова потерпела неудачу: превосходящие численностью и силой англичане разгромили армию мусульман, смели ее, как ураган сметает пыль. Оставшиеся в живых мусульмане укрылись в Удайнале. Они окружили город глубоким рвом, и благодаря этому им удалось остановить наступление англичан.

Когда Мир Касим прибыл в Удайналу, Амир Хуссейн доложил ему, что какая-то пленница просит свидания с ним; она знает нечто важное и может сообщить об этом только навабу.

— Кто она? — спросил Мир Касим.

— Эта женщина прибыла из Калькутты, — ответил Амир Хуссейн. — Уоррен Гастингс[121] прислал ее с письмом. По сути дела, она даже и не пленница. Она привезла письмо, которое было написано еще до начала войны с англичанами. Если я виноват, накажите меня.

Вот что писал Гастингс.

«Кто эта женщина, я не знаю. Взволнованная, пришла она ко мне, умоляла сжалиться и отправить ее к навабу — там ей будет хорошо, а в Калькутте она совершенно одинока и беспомощна. Между нами скоро начнется война, но мы, англичане, не воюем с женщинами. Поэтому отправляю ее к вам. Не знаю, хорошо это или плохо».

Наваб приказал привести женщину, и, когда она вошла, сразу же узнал Кульсам.

— Тебе что, надоело жить?! — гневно спросил ее Мир Касим.

Кульсам, спокойно глядя ему в глаза, спросила:

— Наваб! Где твоя бегум? Где Долони?

Амир Хуссейн испугался, услышав столь дерзкий вопрос служанки. Он поклонился навабу и отошел в сторону.

— Ты скоро будешь там же, где эта грешница, — ответил наваб.

— Не только я буду там, но и ты! Поэтому я и пришла сюда! Мне говорили, будто Долони покончила с собой. Это правда?

— «Покончила с собой!» Она умерла, потому что так повелел я! А ты ей помогала в ее низких делишках, так пусть же собаки съедят тебя за это!

Кульсам упала ниц и зарыдала. Но потом она принялась осыпать наваба всеми ругательствами, которые только знала. На шум сбежались приближенные Мир Касима, слуги и стражники. Кто-то схватил Кульсам за волосы, но наваб остановил его. Удивленный поведением Кульсам, он приказал ей говорить.

— Хорошо, что все собрались здесь, — начала служанка. — Я расскажу вам удивительную историю. Кроме меня, вам никто ее не расскажет, а меня сейчас убьют. Так слушайте же! Наваб Бенгалии и Бихара, человек по имени Мир Касим — глупец. У него была бегум, которую звали Долони, сестра военачальника наваба Гургана Хана.

Больше никто не перебивал Кульсам. Все с любопытством слушали ее рассказ.

— Гурган Хан и Доулот Унниса в поисках средств к жизни приехали из Исфахана в Бенгалию. Когда Долони стала рабыней во дворце Мира Касима, брат и сестра поклялись всегда помогать друг другу.

Кульсам рассказала, как она вдвоем с Долони ночью ходила к Гургану Хану и о чем Долони говорила с братом. Она рассказала также, как им не разрешили вернуться в крепость, как они встретили брахмачари, как жили в доме Протапа, а потом напали англичане и похитили Долони, приняв ее за Шойболини. Поведала она и о том, как погиб Амиат и другие англичане, как ей с Долони пришлось оказаться в одной лодке с Фостером и, наконец, как Фостер высадил Долони на берег.

— Наверное, дьявол вселился в меня в ту минуту, иначе разве я оставила бы бегум одну? — продолжала Кульсам. — Но я увидела, как страдает этот проклятый англичанин и... да что тут говорить! Я думала, что следом плывет лодка наваба и она подберет бегум. Я достойно наказана! Когда бегум осталась на берегу одна, мне стало грустно и я попросила Фостера меня тоже высадить на берег, но он отказался. В Калькутте я умоляла каждого встречного помочь мне вернуться сюда, но никто не хотел меня даже слушать. От людей я узнала, что Гастингс-сахиб добрый человек, я пошла к нему, в слезах упала к его ногам, и он сжалился надо мной. Теперь можете убить меня, я не хочу больше жить. — Кульсам снова заплакала.

На роскошном троне, украшенном драгоценностями, опустив голову, сидел наваб Бенгалии. Жезл правителя уже выскальзывал у него из рук, и никакими силами нельзя было его удержать. Что стало с его могущественным государством, которым он правил без особых трудов? Мир Касим пытался сохранить шипы и забыл о самом цветке... Пожалуй, правду сказала Кульсам: он действительно глуп! И наваб обратился к своим приближенным:

— Слушайте меня! Я не могу больше защищать государство. Эта служанка сказала правду: наваб Бенгалии глуп. Если можете, спасайте Бенгалию сами, а я ухожу. Я буду отсиживаться в крепости Рухидас вместе с женщинами или стану нищим. — Сильное тело наваба дрожало, словно росток бамбука, попавший в стремительный поток. Сдерживая слезы, он продолжал: — Слушайте, друзья мои! Если я буду убит англичанами или их наемниками, как Сирадж-уд-Даула, пусть моя могила будет рядом с могилой Долони. Это единственное, о чем я прошу вас. Мне тяжело говорить, я ухожу... Впрочем, выполните мой последний приказ: я хотел бы увидеть Мухаммеда Таки Хана... Али Ибрагим Хан! У меня нет более преданного друга, чем ты. Прошу тебя: доставь ко мне Таки Хана.