А вот к вам, Вячеслав Петрович, у меня отдельный вопрос.

Оба-на! Петрович-то тут при чем?

- Что за самурайский клан у ваших учеников? Чуть какая заварушка - они кучкой друг за друга, независимо от пола и возраста! Знаете... это не есть хорошо. Так они террор наведут по всей школе. Я бы этого очень не хотела. Вы уж проследите... Хорошо?

Я вот посчитал, что кучкой друг за друга, это совсем не плохо. Не подвернись Сапрыкина и мелкого, пришлось бы нам куда как худо. Но мнение свое оставил при себе.

В итоге вышло, что политической статьей только попугали. Пугали, правда, долго и основательно. Мама даже не осталась до конца разборки, ей надо было на работу, читать лекции у вечерников. Она тетю Нину попросила меня в обиду не дать, если что.

Парили нас долго, но всему есть конец. Выпустили нас из директорского кабинета. Всей толпой, видно, Тимофеевна надеялась, что мы при капитане милиции не передеремся. А уж как хотелось!

Но тетя Нина, едва вышли мы из школы, сразу взяла быка за рога:

- Вадя, я тебе знаешь что скажу, пока педагогов тут близко нету? Прогресс у тебя, явный прогресс. С пятиклассников перешел на девчонок, поздравляю. Растешь. Дальше на кого перекинешься, на старушек? Сегодня легко отделался, но учти, последний раз. Антон Николаевич, я и вас предупреждаю. Можете быть свободны.

Ушли, Цвеленев-старший подбадривал пошеямчиками Цвеленева-младшего. Потом тетя Нина повернулась к нам.

- Ваха Муслимович, проследите, чтобы ваши юные абреки не бросились мстить за сестренку. Не нужно нам провокаций, а девочку обидеть ребята не дали, как ни крути. Не знаю, правда, может, для вас это неприличным считается, когда за девушку вступаются посторонние парни?

Ваха махнул рукой.

- Нина Ивановна, я уже двадцать пять лет не горец, а степняк. Никогда тут не создавал проблем и дурных претензий предъявлять не собираюсь. Шалавиться мои девчонки сами не будут, воспитание не то. А за порядочную девочку вступиться - самое настоящее мужское дело. Мне их замуж отдавать. Вот за таких ребят, как ваш племянник, Нина Ивановна - я бы с радостью! За любого, кто ведет себя по-мужски, отдам любую дочку.

Вот это завернул! Блин, вот намякивает! У меня, я прямо чувствовал, как красные пятна по скулам поползли. Аминатка раскраснелась, как помидор. И как переспелый помидор готова была лопнуть, но в присутствии отца помалкивала. Воспитана хорошо, это факт. С чего бы это еще Васька так залился румянцем, хотел бы я знать? Тоже принял к сведению?

Кстати, про воспитание.

- Теть Нин, одна шалава там точно была, - и рассказал про Лильку. Начиная с прошлого года, продолжив днем рождения и картиной маслом около побоища.

- Клеопатра местного разлива, - комментировала та. - Видели мы тут таких не двух, не трех. Это ее еще саму никто ни разу не лупил. Но скоро нарвется: или приревнуют, или не поделят, или отомстят за измену. По-другому не бывает. Побьют, хорошо, если не порежут. Так что подальше от таких, легко доступных.

А отдельно, Вася, тебе респект и уважуха. Знаешь, за что?

Васька был уже красный, думал - дальше некуда, оказалось, нет, еще сильнее можно покраснеть.

- Надоело уже, что тебя туркают. Очень рада, что можешь сам постоять за себя. И за девочку. Так и продолжай!

Распрощались с ней почтительно, только что не приседали и шляпами не размахивали. Но едва скрылась в аллейке спина в форменном кителе, мгновенно сбежала у Петровича с лица улыбочка.

- Ребята, вы поняли, во что попали и что может отсюда проистекать?

- Дерьмо и проистекает, - заметил Ваха. - Так что, ребята, готовьтесь: эта драка не последняя.

- Ну да. Только, старина, ты своих огольцов тормозни. Иначе это как раз и будет кавказская война. Обойдемся своими силами. Так, вы! Вы, все трое! Баловство кончилось. Сегодня вечером ко мне, и будем браться за вас плотно.

Пока он с Вахой прощался, я спросил у Аминатки:

- Это что, нас без нас переженили?

Она вздохнула глубоко и сказала:

- У нас девчонок достают замужеством с пеленки. Но ты не парься. Ближайшие три года точно ничего тебе не грозит. А дальше, как говорил ходжа Насреддин, обязательно кто-нибудь помрет: или я, или эмир, или этот ишак.

Я не знал, кто такой ходжа Насреддин, но решил, что париться незачем. Тем более - ну вот никак не воспринимал Аминат как предмет для ухаживаний или приставаний. Как-то она у меня в мозгах не по тому ведомству проходила. Свой человек, что-то между братишкой и сестренкой. Обижать никому не дам. А клеиться и в голову не приходило.

После построения Петрович оставил Ваню проводить разминку, а нас отозвал в сторону.

- Нам придется форсировать подготовку. Это, конечно, плохо. Физуха у вас еще никакая, базовая техника не наработана. Самое главное, то, чем мы будем заниматься, к спорту отношения не имеет никакого. То, что я буду вам преподавать - не для татами, для улицы. Для непонятливых: это когда тебя бьют насмерть и ты бьешь насмерть. Без правил и стиля, когда одно правило - не дать себя убить. Просекли? Брысь в строй, после тренировки задерживаетесь.

Даже про мой фингал не съязвил, чего я боялся.

Нам всем пришлось обзавестись защитным снаряжением: щитки на ноги и на руки, бандажи, капы, шлемы. Я потряс свои премиальные фонды, Ваха, наверно, жизни лишил до срока пару-другую баранов. У Васьки со средствами было хуже, но, в общем, постепенно и он приобрел всю экипировку.

Нас в ускоренном темпе учили драться. Не бояться бить и не трусить перед чужим ударом. Технике и тактике боя. Умению подмечать и реагировать. Не замечать усталости и боли. Правда, боль тоже можно не чувствовать. Если в раж войдешь. Она тогда не воспринимается как боль - просто энергетический пробой. А усталость - это потом, после трех с половиной часов тренировки.

Сизые мы все ходили. Защита защитой, а по телу попадало хорошо. Особенно когда за дело брался Ваня.

- Если ты слабо ударил партнера по спаррингу, - говорил он, - значит, ты его не уважаешь. Значит, ты считаешь, что он не может выдержать сильный удар. Серега, я тебя уважаю!

Ну, уважал, относительно. Силу-то он соразмерял, Ваня доску-семидесятку пробивал что с правой, что с левой. Он удар дозировал с точностью до миллиметра. Так, чтоб уже мутило, но еще не падал. Ваську он тоже уважал. И Аминатку. Если Петрович еще мог ей какую-нибудь поблажку устроить, то Ваня скидок не делал. Веса в тебе пятьдесят кило - ну и получай на свои пятьдесят кило. Ими блокируйся, ими и бей. Или умри. Не умирала, держалась как стойкий оловянный солдатик. Я ей рассказал, за что Петрович Надюшку ценит и почему она редкий случай. Ее заело: отец-то велел быть не хуже. Вот и старалась.

В Ваське тоже было пятьдесят кило. Субтильный такой, по сложению - фунт бзники, горсть пшена, говорила бабуля Тоня. Но тоже упертый.

Я тогда весил шестьдесят пять. Ну, мне и прилетало крепче остальных. Единственное, чего я не мог делать наравне с остальными - физуху. Ловил момент, когда приходилось делать перерыв на рафинадку.

В школе мы по-прежнему держались вместе. Смотрели по сторонам. Ожидали провокации ежеминутно.

Ничего не происходило примерно месяц. Может, чуть побольше.

А потом Лилька с тремя подружаками подкараулила Аминат в том месте, куда мы ее сопровождать не могли: в девчоночьем туалете.

Ну, что сказать... Она порвала их на британский флаг. На сто лимонных долек. Как Тузик грелку. Всех четверых. Эти - после Ваниного уважения-то? Только косынку, сброшенную на пол в первую секунду стычки и затоптанную, не стала одевать. Досидела до конца уроков непокрытая, с непривычки поминутно трогая волосы руками. А Лилька на уроке не появилась. Личиком об стенку - не фунт изюма.

Петрович вздохнул спокойно и предложил вернуться в прежний режим тренировок. С уклоном в спорт.

- Если увлекаться этим, потом не сможешь выступить на соревнованиях. Там же надо себя жестоко ограничивать. Нет ударов на пронос, травмирующих, вообще эффективных. Дисквалифицируют на раз.