Никольская история была серьезной, дела подобного рода находились в ведении областной прокуратуры, и материалы дела должны были поступить теперь туда. И в том случае, если бы Колесов согласился с мнением Шаталова, и в том случае, если бы он посчитал выводы Шаталова неверными и попросил у области разрешение передать дело другому следователю. Три дня Колесов никольские материалы не отсылал в Москву. Сам он уже был убежден в том, что оснований для прекращения дела нет. Однако мало приятного было поставить под сомнение действия следователя, к которому Колесов ощущал приязнь. Но что же было делать? Наконец Колесов вызвал Шаталова к себе и объявил о своей позиции.

— Я прошу тебя, Виктор Сергеевич, — сказал Колесов, — отнестись к моему решению со всей серьезностью и без обид. Как тут быть иначе? Такая у нас профессия. Мнение свое о тебе как о работнике я, естественно, не меняю. А никольское дело очень тонкое и сложное.

— Если не секрет, Анатолий Васильевич, — спросил Шаталов, — кому вы поручите доследование?

— Ну, а может, доследования и не будет? Может быть, областная прокуратура посчитает, что ты прав, а не я? Если же посчитает теперь, что не прав ты, именно теперь, а не после каких-либо жалоб и пересмотров, то, думаю, выйдет меньше бед и для меня, и для тебя, а возможно, и для героев никольской истории. Ты понимаешь меня?

— Понимаю… — неуверенно сказал Шаталов. — Однако вряд ли буду глядеть на дело иначе при любых обстоятельствах… И все же, кто будет вести доследование?

— Полагаю, что Стрепетов или Десницын. Как ты к этому относишься?

— Десницын — хороший следователь.

— Он редко работает с подростками. Но ведь и никольские, судя по их делу, не совсем юнцы.

— Да, они во многом взрослые, — кивнул Шаталов.