— Спасибо, хватит. Как вы его готовите? Наверное, покупаете экстракт?
— Нет, из ржаных сухарей.
— А то вот сейчас экстракт хороший продается…
— Вы дома тоже делаете квас? — спросила мать.
— Нет. Вы знаете, — засмеялся Виктор Сергеевич, — нас, мужчин, больше пиво волнует!
— У нас пива нет, — развела руками Настасья Степановна, расстроилась, будто допустила губительную оплошность, которую теперь уж и не исправишь. — Кабы мы знали…
— Нет, вы меня не так поняли, — нахмурился Виктор Сергеевич и еще сильнее прижал подбородок к груди.
Теперь он сидел молча и теребил пальцами жесткие белые волосы надо лбом. Вера держала в руке стакан и отпивала квас глоточками, словно это был кипяток.
— Вы, Вера, на самом деле, — сказал Виктор Сергеевич, — не обижайтесь на мои вопросы. У меня профессия такая. Вы уж терпите.
— А я терплю, — сказала Вера.
— Ну вот и ладно. А то я еще один вопрос приготовил, а спросить не решаюсь. Про одно деликатное обстоятельство… Можно спросить?
Тут Виктор Сергеевич остановился и посмотрел на Веру своими голубыми глазами, и в них Вера почуяла намек: мол, сами знаете, какие такие деликатные обстоятельства, и если не хотите сейчас говорить про них, так и не надо. Намек Вера не поняла, пожала плечами, сказала:
— Если надо, так спрашивайте.
— Мне в Никольском уже пришлось кое-что услышать. Возможно, что многое из того, что я услышал, сплетни и так, пустое… Но одну вещь мне хотелось бы уточнить. Слышал я, что вы находитесь… как бы это сказать… находитесь в близких отношениях с неким Сергеем Ржевцевым. Так ли это?
Вера вспыхнула, поставила стакан, покосилась на мать.
— Ну и что? — сказала Вера угрюмо. — Я дружу с Сергеем… Ну и что из этого? Кто вам чего наболтал?.. Я с ним дружу… Ну и что из этого?
— Ничего, — сказал Виктор Сергеевич.
Он видел, как Верин испуганный взгляд метнулся в сторону матери и как насторожилась, утеряла вежливую улыбку Настасья Степановна, он видел это и, замолчав, опять прижал подбородок к груди. Настасья Степановна теперь смотрела на дочь и ждала от нее объяснений, и следователь со своими вопросами ее не интересовал, то есть интересовал, но как некое подсобное средство, которое могло бы прояснить неизвестные ей стороны жизни дочери. Вера же сидела воинственная и надувшаяся.
— И все же, Вера, вы обязаны мне ответить, — строго сказал Виктор Сергеевич, — была ли у вас с Сергеем Ржевцевым половая связь?
— Да! Я жила с ним! — с вызовом выговорила Вера. — Ну и что?
— Ладно… А какого числа вы родились? — спросил Виктор Сергеевич.
— В декабре, семнадцатого числа, — сказала Вера. — Была холодная погода и еще что-то было. Дождь не шел.
— Угу, — кивнул Виктор Сергеевич, не оценив ее дерзости.
Потом он еще что-то спрашивал, о каких-то пустяках, говорил опять вяло, словно стараясь успокоить Веру, а она не успокаивалась, думала о Сергее и о том, что о ней судачат сейчас в Никольском, досадовала, что сказала: «Я дружу с Сергеем», — может быть, сглазила их с Сергеем отношения, надо было сказать: «Я дружила с Сергеем до вчерашнего дня»; она боялась новых вопросов о Сергее, но и хотела, чтобы следователь спрашивал ее о нем.
— Ну, хватит на сегодня, — сказал Виктор Сергеевич. — Остается мне составить протокол, а вы прочтите и подпишите.
Когда Настасья Степановна подписала протокол, он встал, и лицо у него было такое, что неизвестно еще, кто кому надоел, он ли Навашиным или Навашины ему. Папку свою из гладкого черного кожзаменителя с незастегнутой «молнией» он взял со стола неаккуратно, и из нее на пол посыпались бумаги, ни одной из которых во время разговора Виктор Сергеевич не вытаскивал. «Вот черт!» — проворчал Виктор Сергеевич и неуклюже присел к своим бумажкам, стал запихивать их в папку. Вера не сдвинулась с места, а мать тут же нагнулась в ретивом стремлении помочь. «Ну что вы, Настасья Степановна, я уж сам, я сам!»
Потом Виктор Сергеевич долго стоял у двери, не говоря ни слова и как бы вспоминая, все ли он задал вопросы и все ли поднял бумаги.
Вера с матерью проводили Виктора Сергеевича до калитки, руку ему пожали, обменялись вежливыми словами.
— Вот уж, — сказала мать, вернувшись в комнату, — как одно началось, так все и пойдет.
— Что? — рассеянно спросила Вера.
— Непутевый следователь-то. Хитрый не хитрый, а непутевый.
— Откуда ты сразу поняла?
— Сразу-то и поймешь…
— Брось ты это.
— Я тебе вот что скажу. В милицию мы опоздали. Там уж побывал кто-то до нас. Может, от Колокольниковых, может, от Чистяковых. И с деньгами. Вот и сунули тебя в прокуратуру, и следователя подобрали на ихнюю сторону…
— Опять ты за свое.
— А за чье же, как не за свое! К нам он явился только к вечеру, а с утра облазил Никольское да все, что ему хотелось, повыспросил.
— Напрасно ты…
— Что ж я, слепая, что ли, или еще какая? Я вижу… А ведь ему такое могли навыдумать… Одних Монаховых возьми. Или Чугуновых. Или Творожиху!
— Мне бояться нечего. Я не виновата.
— Виновата не виновата, а так все повернут, так ославят! Им своих защищать надо…
— Мать, я тебя прошу, давай кончим думать об этом следователе. Ну его к лешему. Хуже, чем есть, мне не будет. Выкарабкаемся как-нибудь. Главное — нам с тобой живыми быть. И здоровыми. Ты меня поняла?
— Поняла, — печально сказала мать.
Потом она спросила:
— Может, отцу написать?
— О чем?
— О тебе. Может, приедет или поможет. Он хотя и беспутный, но деловой…
— Не надо, — нахмурилась Вера. — Нечего унижаться. Слушай, мне эти разговоры надоели. Хватит мне следователя. Я ни в чем не виноватая, и мне на все наплевать. А как тех накажут, посмотрим, спешить некуда. И хватит. Нервы побереги, поняла? И давай перекусим. Девки под окном как голодные кошки ходят…
Мать проворчала что-то в ответ, может быть, Верин резкий тон обидел ее, но спорить она не стала, а вздохнув, пошла на кухню. Жара томила по-прежнему, грозовая туча, обещанная следователем, так и не явилось. Ужинали молча, и младшие сестры молчали, даже Надька, хоть она и ерзала нетерпеливо на стуле и поглядывала со значением на Веру с матерью, будто знала то, о чем они не знали, однако побаивалась открыть рот — вдруг старшая сестра своей тяжелой рукой оборвет ее высказывания. В глазах Надьки были ехидинки, и Вера понимала, что Надька слышала какой-нибудь разговор про нее, но расспросить младшую сестру следовало где-нибудь наедине.