И разве, если бы мне довелось овладеть Веном, мое отношение к нему изменилось хоть на йоту? Стал бы я его любить меньше только оттого, что он мне отдался? Перестал уважать потому, что он подставился мне и даже, возможно, получил удовольствие?
Я на секунду представил, как бы оно могло быть, и меня окатило волной возбуждения, смешанного с нежностью и трепетом. Ох, Вен… Я бы в любом случае носил тебя на руках… если бы ты был немного поменьше и уже не делал этого со мной сам.
— Нет, отец, — ответил я на том уровне, на котором он способен был понять, — я не стыжусь. Ни себя, ни Вена, ни нашей связи. Извини, если разочаровал.
— Но это же… но ты же… все равно что баба! Это бабам природой предназначено раздвигать ноги!
— Что ж, значит, твой сын — баба. В какой-то мере, — не стал больше спорить я. — Потому что мне нравится все, что делает со мной мой любовник. Я с удовольствием раздвигаю перед ним ноги, а когда он меня трахает, кричу и прошу еще. И неизменно испытываю оргазм, — я намеренно озвучил такие интимные подробности, чтобы у отца не оставалось никаких иллюзий на мой счет. — И я не собираюсь это прекращать, если ты ведешь разговор именно к тому.
Покрасневший Адмирал шагнул ко мне, размахнулся и влепил хлесткую пощечину. Я резко замолчал, посмотрел на него, даже не пытаясь поднять руку к горевшей щеке, потом развернулся и вышел, печатая шаг.
Если он считал, что оплеуха способна что-то изменить, то глубоко ошибался.
За дверями Вен уже, кажется, готов был ломиться внутрь — по крайней мере, нервно кусал губы и сердито смотрел на невозмутимого Престона. Мне показалось, они успели слегка повздорить.
Когда Вен увидел меня, на его лице отразилось явное облегчение, а меня накрыло очередной волной нежности. Светлый Путь! Да этот балбес готов был вытаскивать меня даже от самого Адмирала, ни на секунду не задумавшись, что перед дверями стоит человек, уложивший в лазарет не одного обученного бойца.
Барк посторонился, давая мне дорогу.
— Спасибо, — машинально сказал я ему.
Он тихо хмыкнул у меня за спиной. Удивительный человек — всегда спокойный как Корабль, ко мне он относился даже с некоторой симпатией. Что еще более удивительно — кажется, его отношение не поменялось и теперь.
— Ты чего так долго? — нетерпеливо спросил Вен, потом присмотрелся внимательнее. — Тебя там что… били?
Наверное, заметил красный след на моей щеке.
— Нет, что ты! — искренне сказал я. — Это я неловко споткнулся. Наткнулся на адмиральскую ладонь, — и улыбнулся.
Вен застыл с совершенно непередаваемым выражением лица — смесь из целого букета чувств. Самое потрясающее, что все они имели отношение ко мне. Ко мне, который долгие годы боялся близко подходить к другим людям. А они в ответ держались на расстоянии от меня. И если что-то и испытывали — разве что зависть, как я совсем недавно выяснил.
Неужели отец и правда думал, что я смогу отказаться от Вена? От того, кто преодолел четыре с лишним тысячи футов подъема, лишь бы оказаться рядом? Просто потому что беспокоился. И, несмотря на усталость, готов был любить меня до умопомрачения. Адмирал серьезно верил, что я добровольно отвернусь от своего дылды, который пару часов назад довел меня до полного безумия в постели, бессовестно останавливаясь в самый последний момент?
…Он трижды ловил меня на самом краю, не давая выплеснуться, и в четвертый я готов был душу продать за оргазм. Мне кажется, на спинке кровати Мая остались вмятины от моих пальцев — так крепко я ее сжимал. А уж что вырывалось из моего рта — так это и вспомнить стыдно. Под конец я, кажется, просто изнемогающе скулил, с отчаянием пытаясь то глубже насадиться задницей, то ближе притереться пахом, к которому Вен не давал прикасаться мне и упорно не прикасался сам. И когда он вогнал в меня член до упора, а потом несколькими такими же сильными движениями завершил пытку — испытанное облегчение невозможно было передать никакими словами.
Я нужен ему. По-настоящему. Не меньше, чем он — мне. Это в чем-то сродни наркотической зависимости.
Со мной никогда такого не случалось.
А еще — рядом с Веном я переставал быть одним из тысяч обезличенных терминалов Скайпола. Нет, меня уже нельзя встроить в эту закостеневшую чопорную систему. Похоже, я научился быть собой и отвечать за себя сам. И теперь могу противостоять человеку, чье слово всю жизнь являлось для меня законом. Без Вена я бы никогда не посмел.
Я шагнул к нему — большому, с белой длинной косой и надежными руками, до сих пор пахнущему нашим сексом и этой вонючей дрянью из душевой Мая, — и понял, что сам его вид рушит во мне все чертовы настроенные кем-то барьеры и заставляет забыть обо всем, кроме…
— Пошли отсюда скорее, — сказал я, хватая его за руку.
— Куда? — спросил он.
— К атриуму. И бегом!
— Зачем бегом-то? — поинтересовался Вен, подчиняясь мне. — За тобой что, погоня?
— Нет, — замотал я головой. — Просто я несколько минут назад обещал Адмиралу, что не буду нарушать общественный порядок в Скайполе своим предосудительным поведением. А если мы не поторопимся, я его обязательно нарушу. Потому что поцелую тебя прямо под дверями адмиральского рабочего кабинета.
81
Планету неофициально назвали Гебой. Об этом мне в первый же вечер рассказал Нор, вернувшийся сверху после занятий. Она находилась еще слишком далеко, чтобы можно было делать какие-то выводы, но главное на Корабле уже знали. На Гебе имелись вода, кислородная атмосфера, и отсутствовала активная вулканическая деятельность. Мощные радиотелескопы Корабля — то немногое, что продолжало исправно работать, — непрерывно ощупывали пространство, пытаясь обнаружить чужой разум, но в системе Мелеты не было ничего, кроме планет, пояса космической пыли, астероидов и нескольких комет.
— У Гебы два крупных спутника, — рассказывал мне Нор, уминая ужин. — Значит, там очень высокие приливы и довольно светлые ночи. Если брать основные параметры, то Геба практически двойник Земли, вероятно, там выше сила тяжести, но ненамного. Пока сложно сказать, какое соотношение суши и воды, какие формы жизни существуют, но раз есть кислородная атмосфера — значит, есть растительность, есть фотосинтез. А процентное содержание углекислого газа позволяет с уверенностью говорить о наличии планетарной биомассы.
— А если там уже есть разумная жизнь? — осторожно спросил я. — Хотя бы самая примитивная? Что тогда?
Нор мотнул головой.
— Вен, у нас нет выбора. Если жизнь на зачаточно-разумном уровне, то это нам не помешает, пройдут тысячи лет, прежде чем она сможет конкурировать с нашим уровнем техники. Если там жизнь в стадии религиозных общин, станем для них богами, явившимися с небес. Но, скорее всего, там нет разумной жизни. Мы не фиксируем упорядоченных тепловых излучений, характерных для городов и больших поселений доэлектрической эпохи.
— А если там разумная жизнь сформировалась в океане? — я пододвинул Нору его любимые сахарные сухарики. — Нельзя же считать нашу форму жизни единственно возможной.
— А если в океане, — Нор кинул в рот лакомство и довольно улыбнулся, — то мы тем более друг другу не помешаем. Они в воде, мы на суше — все честно.
Конечно, я понимал, что у нас нет выбора. Нам нужна была эта планета — наверное, верхние давно уже шарили в пространстве радиотелескопами, разыскивая хоть что-то подходящее. Но землеподобные планеты — редкость. Слишком много факторов должны сложиться вместе, чтобы люди могли нормально жить. И хотя космос бесконечен, а, значит, бесконечно и количество подходящих нам планет, эта бесконечность очень относительная.
Способности мутантов могли позволить вернуть Кораблю маневренность. Я знал, что работы идут в три смены, круглые сутки. Мутанты проглядывали корпус, выискивая поврежденные участки электрических схем, двигали многотонные магнитные ловушки для антивещества, заставляя их встать на рабочие позиции, брали под контроль электронные системы, заменяя силой мысли нейроны искусственных интеллектов, управляющих Кораблем. И одновременно учились верхние — управлению десантными шлюпками.