Понимая язык-эргон как систему материальных знаков, Гумбольдт поднимает вопрос о соотношении языка и мира представлений, или содержания мысли. Язык по отношению к мысли является формой, он связан с духом народа. Язык «всеми тончайшими нитями своих корней сросся поэтому с силой национального духа, и чем сильнее воздействие духа на язык, тем закономернее и богаче развитие последнего» [Гумбольдт 1984: 47].
В статье «О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей» (1822) высказываются мысли о зависимости грамматического строя языка от психического склада народа, а также о зависимости мышления от особенностей конкретного языка и отраженном в нём национальном «духе».
Интересны мысли Гумбольдта о формах языка – внешней (звуки, грамматические формы) и внутренней, отражающей духовный мир народа и его историю через специфику образования представлений и понятий в словах и грамматических формах (категориях). Он приводит пример с обозначением одного предмета (слона) через разные понятия: в санскрите было три обозначения слона – «двузубый» (наличие бивней), «однорукий» (наличие хобота), «дважды пьющий» (слон сначала берёт воду хоботом, потом отправляет её в рот).
10. Гумбольдту принадлежит честь обнаружения на материале языка (языков) антиномий. Так, им сформулировано неразрешимое противопоставление (антиномия) всеобщего (универсального) и индивидуального, специфического для каждого из языков. Напомним, что грамматика Пор-Рояля выделяла лишь первую, общую, сходную, универсальную часть сопоставляемых языков, истолковывая всё остальное как «отступление» от нормы, неправильность, как своего рода нелогичность. Современный американский лингвист Н. Хомский в своей порождающей грамматике через введение понятий внешней и внутренней грамматики в последней видит лишь универсальное. В. Гумбольдт поясняет, что универсальное в языках – это логикоязыковая система, образуемая общими логическими положениями, являющимися и не логическими, и не языковыми.
Указанная антиномия Гумбольдтом разрешается введением двух видов грамматик – логической и реальной. Реальная – это грамматика конкретного языка; она делится на частную и общую. Частная должна заниматься соотношением категорий конкретного языка с логическими, а общая должна указать, какие из этих логических категорий встречаются в других языках мира.
11. Гумбольдт намечал широкие перспективы для развития типологии языков – выявление и описание всех лексических значений и составление каталога всех грамматических форм, встречающихся в языках мира.
12. Идейное влияние В. Гумбольдта на языкознание XIX в. шло по многим направлениям (историко-сравнительному, социологическому, логическому, психологическому, типологическому и др.). По этим же направлениям оно продолжалось и в XX в., давая не только новые разветвления, но и вполне самостоятельные отрасли знаний – этнолингвистику (нео-гумбольдтианство), структурализм, современную логическую лингвистику и генеративную лингвистику, когнитологию и лингвистику дискурса.
1.6. Август Шлейхер (1821–1868)
Деятельность этого немецкого лингвиста «в течение некоторого времени означает высшую точку и в то же время завершение первого периода истории нового сравнительного языкознания» [Томсен 1938: 80–81].
Первой работой, ставшей программной для всей его короткой, но исключительно интенсивной исследовательской жизни, было «Исследование языков с точки зрения сравнительного языкознания» (1848). В её первой части («О зетатизме») рассматривается воздействие j на согласные (в 13 разных языках: родственных – греческом, древнеперсидском, латинском, готском, литовском и др. и неродственных – манчжурском, китайском, венгерском, тибетском и др.), а во второй части («Языки Европы») дано обозначение древних и новых языков Европы и их распространения по другим континентам с точки зрения организации их грамматического строя. Накопив знания по славянским («Морфология церковно-славянского языка», 1856–1857) и балтийским языкам («Руководство по изучении литовского языка»), в 1861–1862 гг. он публикует свое главное произведение «Компендиум сравнительной грамматики индоевропейских языков», которое за 15 лет выдержало четыре издания (4-е вышло в 1877 г.). Книга содержала оригинальное описание всей совокупности индоевропейских языков и вызвала «целый переворот в языкознании» [Томсен 1938: 81]. Затем была издана «Хрестоматия индоевропейских языков» (1868) с краткими описаниями всех языков, рассмотренных в «Компендиуме». Всё внимание Шлейхера как исследователя было направлено на сравнение языков с целью реконструкции исходного источника – праформы и праязыка. Процедура сравнения и углубления в историю была отточена до мельчайших деталей как в фонетике (ею мало занимались Бопп и другие старшие индоевропеисты), так и в морфологии. Например, сравнив название пашни в четырёх языках, Шлейхер допускает праформу *agras. Поиск «пра-» (первоначальной системы индоевропейских гласных, первоначальной системы согласных, первоначального вида корня, первоначального значения «первобытных» корней и, наконец, первоначального праязыка как коммуникативной системы) так захватил Шлейхера, отточили изощрил его исследовательский метод, что сделался образцом при изучении родственных языков и их истории. Конструируемый таким методом праязык для самого Шлейхера казался такой реальностью, хотя и предполагаемой, гипотетической, что он даже не отказал себе в удовольствии сочинить небольшую басенку на индоевропейском праязыке (см.: [Звегинцев 1964: 110]).
Методологической основой праязыковых увлечений и других общелингвистических взглядов Шлейхера явилось понимание языка как природного, почти биологического организма. Увлекшись ещё в студенческие годы естествознанием (он родился в семье берлинского врача), Шлейхер переносит в науку о языке и терминологию естествознания (грамматический термин морфология введён им вместо прежнего этимология), но – что ещё существеннее – и… ошибочные истолкования строения и жизни языка, будто бы сходного с жизнью и функционированием живого организма.
Восприятие языка как живого организма у Шлейхера ещё более усиливается и расширяется, переносится на новые предметы анализа после знакомства с книгой Ч. Дарвина «Происхождение видов». Одну за другой Шлейхер пишет книги «Теория Дарвина и наука о языке» (1863) и «Значение языка для естественной истории человека» (1865). Сравнив язык с естественным организмом, он старается найти в языке и его развитии подтверждение этому. «Природная» концепция языка дополняется у Шлейхера некритическим восприятием философской триады Гегеля (тезиса, антитезиса и синтеза), якобы свойственной всеобщему духу и, в частности, духу языка.
В результате одновременного воздействия материалистического, дарвиновского естествознания и идеалистической схемы-триады, которая, по Гегелю, присутствует во всём объективном мире и в сознании человека, у Шлейхера формируется установка повсюду видеть модель из трёх составляющих. Так, в фонетике он находит звук, форму и функцию, для индоевропейского праязыка допускает три гласных a, i, и (поскольку в санскрите, считавшемся если не праязыком, то ближайшим к праязыковому состоянию, налицо только эти краткие гласные). Наидревнейшими корнями, по Шлейхеру, были односложные (однослоговые) комплексы, не имевшие морфологических показателей и дифференцирующие свою семантику (именную, глагольную и др.) в зависимости от места в речи, а также от прибавления к ним других слов-корней – глагольных или местоименных (например, в латинском перфекте amavi (я любил) основной корень ата-, а дополнительный – форма перфект от глагола esse (быть) fui; ama+fui > amavi). «В этом наидревнейшем периоде жизни языков, – допускает автор, – в звуковом отношении нет ни глаголов, ни имён, ни спряжений, ни склонений и т. д.» (см.: [Звегинцев 1964: 119]). Подтверждением такого представления о первичных корнях для Шлейхера стали разные типы слов в языках мира. Кстати, вслед за Фр. Шлегелем и В. Гумбольдтом типы слов становятся основанием для классификации и у А. Шлейхера, тоже трёхчленной, в которой выделены языки: 1) изолирующие (слова-корни без аффиксов; китайский язык); 2) склеивающие, в которых к неизменяющимся корням прибавляются другие корни (языки тюркские, финно-угорские – татарский, финский); 3) флектирующие (индоевропейские, семитские), в которых соединяющиеся элементы подвергаются более значительным изменениям (особенно конечный – в индоевропейских языках).