— О Господи! — сказала она, воздев руки вверх. — Да самые разные. Он ненавидел отца, он ссорился с родными, ему не нравилось наше правительство, у него не ладилась половая жизнь. — Она улыбнулась. — Но так ли уж это необычно для тинэйджера?
Фицдуэйн попробовал вытянуть у Эрики еще что-нибудь, относящееся к ее погибшему пасынку, но его старания практически не принесли успеха. Разговор перекинулся на других членов семьи. Здесь Эрика была ненамного более откровенна. После кофе и ликеров она извинилась и вышла. Откинувшись на спинку дивана, Фицдуэйн потягивал “куантро” [18]. До сих пор ему не слишком везло с фон Граффенлаубами — во всяком случае, в том, что касалось самого главного.
Все лампы в комнате были потушены Эрикой. От двух свечей на столе лился неверный золотистый свет. Эрика вернулась в гостиную. Он слышал ее мягкие, приглушенные толстым ковром шаги, обонял ее мускусный аромат. Она подошла и встала рядом.
Он повернул к ней голову и начал было говорить.
— Уже поздно, — сказал он. — Наверное, мне лучше… — Слова замерли у него на губах.
Она нагнулась, прижала его к себе и поцеловала. Он почувствовал, как ее соски скользнули по его щекам, потом ее язык нырнул к нему в рот, заигрывая с его языком, и она уселась к нему на колени, абсолютно голая.
Она покрыла поцелуями его лицо и шею, затем потянулась рукой к ширинке, и Фицдуэйн почувствовал, как разъехалась молния. Он испытывал нестерпимое желание. Она расстегнула ему рубашку, пробежалась языком по груди — все ниже, ниже, — и наконец поймала губами его набухший член.
По телу Фицдуэйна прошла судорога; затем он с недоумением уставился на подпрыгивающую перед ним голову. Ее волосы были такого же цвета, как у Руди, хотя их и не связывало кровное родство. Желание в нем улеглось. Он попытался отодвинуться. Она схватила его рукой, не прекращая своего занятия. Он оттолкнул ее насильно.
— Эй, милая, ты что, рехнулась? — сказал он. Наверное, можно было подобрать и более удачные слова.
— Ты очень симпатичный мужчина, Хьюго, — сказала она. Ее губы были мокры, помада на них смазана. — Я хочу тебя трахнуть.
Фицдуэйн кое-как поднялся на ноги — они у него подкашивались. Затем потряс головой. Говорить было нечего. Он посмотрел на нее. Она уже выпрямилась и стояла перед ним с величественным видом, точно живое воплощение сексуальности. Потом рассмеялась.
— Добро пожаловать в Берн, — сказала она. Он торопливо застегнул штаны, попрощался и выскочил на улицу. Прохладный ночной воздух освежил его. Вполне вероятно, подумал он, что из ушей у него идет пар. Он побрел обратно к гостинице, ополоснув по дороге лицо в фонтане Правосудия. Гигантская раскрашенная статуя женщины с завязанными глазами и полуобнаженными ногами, маячившая в полутьме у него над головой, чем-то напомнила ему Эрику.
Полицейский сержант первого ранга Хайнц Рауфман, более известный как Медведь, сел на трамвай номер три, идущий в Саали, пригород Берна: именно там, всего в пятнадцати минутах езды от центра, находилась его новая комфортабельная квартира.
Если быть честным перед самим собой — а он всегда старался быть честным, — стоило признать, что он еще легко отделался. Наказание он, конечно, заслужил. А ему всего-навсего погрозили пальчиком и фактически дали отпуск с сохранением зарплаты. Расследование мелких преступлений может быть довольно приятным: оно позволяет спокойно, в свободном временном режиме поизучать хитросплетения преступного мира Берна.
— Тилли, лапочка, — сказал он, насыпая корм своим любимым золотым рыбкам Густавусу и Адольфусу, — оказывается, я поступил не так уж глупо, когда стукнул этого хулигана-немца. — Приходя в свою пустую квартиру, он часто обращался к Тилли вслух. Они поселились здесь меньше чем за год до ее смерти. Она была так счастлива, когда убирала и украшала комнаты, стараясь создать настоящий домашний уют. “Жилье должно быть уютным, Хейни, — повторяла она, — не просто удобным, а именно уютным”.
Медведь слегка перекусил: кусок телятины в белом соусе с грибами, rosti [19], овощной салат, небольшая французская булка со сливочным маслом и камамбер, — запив все это каким-то жалким литром итальянского “мерло” вполне приемлемого качества. Он подумал, не поесть ли фруктов, и ограничился одной-двумя-тремя грушами. Потом сварил себе кофейку и завершил трапезу рюмочкой апельсинового ликера. Пожалуй, это могло даже сойти за ужин.
Затем он посмотрел по телевизору футбольный матч с участием бернской клубной команды, закончившийся ее проигрышем. Бернский характер и европейский футбол всегда казались Медведю несовместимыми вещами. Потом начались новости. Бобби Сэндс в Северной Ирландии объявил голодовку, да и вообще, в мире было неспокойно. Репортаж об Ольстере напомнил Медведю, что завтра надо бы заняться этим приезжим ирландцем. Он выключил телевизор и стал слушать радио. Густавус и Адольфус, похоже, питали слабость к классической музыке: они плавали с нею в такт. Медведь почистил свой пистолет. Пускай он немного ворчлив и тяжеловат, зато руки у него работают как надо. Сервант в его гостиной украшали призы за меткую стрельбу. Стрелять Медведь любил.
Потом он улегся в большую двуспальную кровать, подоткнул со всех сторон одеяло с электроподогревом, взял с ночного столика чашку горячего шоколада и неспешно проглядел кое-какие бумаги, чтобы подготовиться к завтрашней встрече с ирландцем.
— Доброй ночи, малютка, — пробормотал он, поворачиваясь на бок и смежая глаза: он еще ни разу не изменял своему обычному ритуалу ежевечернего прощания с Тилли.
Глава двенадцатая
Фицдуэйн был из тех людей, которые пристально изучают чужие верительные грамоты, — с такими Медведь сталкивался нечасто. Обычно ему стоило лишь помахать удостоверением, и человек сразу тушевался. На пластиковой карточке, которую рассматривал Фицдуэйн — а он мог считаться знатоком подобных документов, — стояло: “Sicherheits und Kriminalpolizei der Stadt Bern” [20]. Он вернул ее владельцу.
— Слова “уголовная полиция” способны отбить аппетит перед завтраком, — сказал он. Медведь заметно удивился.
— Так ведь уже девять, — сказал он. — Я думал, вы успели позавтракать. Отнюдь не собирался мешать вам. У нас в Швейцарии встают рано. Сам я завтракал часа два назад, а то и больше.
Фицдуэйн сочувственно поглядел на него.
— У каждого из нас свои причуды, — сказал он. — Сейчас вы, наверное, уже умираете с голоду. Составьте мне компанию.
Медведю не надо было повторять дважды. Честно говоря, он как раз направлялся в “Беренграбен”, чтобы попить там кофейку с печеньем: этот ресторан славился своей выпечкой. По дороге он сообразил, что его путь лежит мимо гостиницы ирландца, и решил заглянуть к нему не откладывая.
— Как вы меня нашли? — поинтересовался Фицдуэйн.
— По регистрационной карточке постояльца, — ответил Медведь. — Помните, вы заполняли ее, когда снимали номер? Каждый день их забирают из всех гостиниц и пансионов и сортируют в полицейском управлении.
— А если бы я остановился у приятеля?
— Если бы вы были в Берне, я отыскал бы вас, — сказал Медведь, — хотя, может быть, и не так скоро. — Он отвечал немного рассеянно, так как был занят: намазывал на булочку масло и мед. Фицдуэйн наблюдал за ним заинтригованный. Медведь продемонстрировал ловкость рук и конструкторскую смекалку. Он оценил результаты своих усилий критическим взглядом; затем, удовлетворенный, принялся жевать.
— Чему обязан честью вашего визита? — Фицдуэйн сделал официанту знак, показывающий, что приспело время подавать вторую корзинку с булочками.
— Ваш друг, полковник Килмара, знаком с моим шефом, — сказал Медведь. — Он сообщил, что вы приезжаете в Берн и что вам может понадобиться небольшая помощь в ознакомлении со здешними условиями. Разве полковник Килмара не говорил вам об этом?