— По ирландским законам ты имеешь право молчать, и я уверен, что именно этого от тебя ждут твои хозяева… — он помолчал, и Сасаде показалось, будто этот человек с легкостью читает его мысли.

— Однако, — продолжал бородач, — с тобой случай особый. Ты ввязался в очень непростую игру, где общие правила и законы не действуют.

Сасада захотел сделать что-нибудь, чтобы разозлить своего врага, но во рту слишком пересохло, и он не мог плюнуть, а говорить он не желал, чтобы проклятый полицейский, или кто он там, не воображал, будто одержал первую победу.

— А тебе известно, что говорят мои друзья в Великобритании, — я имею в виду СВДС — специальную воздушно-десантную службу, — о нашей с тобой весьма специфической деятельности?

Сасада почувствовал, что на лбу у него выступил пот. Что-то кольнуло его в левое предплечье. Резко повернув голову вбок, он увидел шприц для подкожного впрыскивания, воткнутый в его руку. Сасада попытался бороться, однако рейнджеры крепко удерживали его на месте. Перед глазами японца все поплыло, а ноги вдруг ослабли настолько, что стали не в состоянии поддерживать его тело.

Разум, казалось, медленно плыл куда-то. Сасада понимал, что ему говорят, но не мог ответить. Он был в отчаянии: его миссия провалилась. К тому же японец понимал, что этот страшный человек прав.

Он будет говорить. Захватившие его люди не остановятся ни перед чем, чтобы развязать ему язык, и он бессилен им помешать. Он не мог даже сопротивляться.

— Какая игра, такие и правила, — сказал безжалостный голос.

Глаза Сасады закатились, он напрягся в последней отчаянной попытке преодолеть действие наркотика, и обмяк.

При мысли о том, что ему предстоит сделать с этим человеком и с теми, кого он захватил или еще захватит, Килмара почувствовал легкий приступ тошноты, однако дело зашло слишком далеко и требовало решительных мер. Смерть сержанта Моллоя также оказалась в числе причин, почему Килмара решился на крайнюю меру.

Террористы заговорят, их решимость ничего не говорить ничего не изменит. Напротив, она может им даже повредить, поскольку от сильных психотропных наркотиков можно было окончательно свихнуться. Промывка чужих мозгов была грязным делом, но альтернатива была еще хуже.

Тело сержанта Моллоя вынесли из госпиталя в специальном мешке, и Килмара провожал товарища, пока его несли в морг, расположенный с задней стороны госпиталя. Генерал помнил, что сержант был женат и что у него осталось трое детей. Самый младший из них родился всего несколько месяцев назад, л Килмара даже был приглашен на крестины.

Какова игра, таковы и правила.

“У меня еще нет ответов, — подумал Килмара, — но мне нужно очень многое сделать”.

Вертолет летел над центральными районами японской столицы, держа курс на юг.

Ночная темнота сгустилась над Токио, скрыв унылое бетонно-серое однообразие современной архитектуры. Теперь над городом сверкали и переливались тысячи и миллионы живых огней, и упирались в облака недавно выстроенные небоскребы Ниси Шинджуку.

Редко кому удавалось добиться разрешения на полеты над центральной частью города, однако Ходама-сэнсей договорился обо всем еще пять лет назад, когда частные вертолеты только-только входили в моду среди японской деловой элиты. Зато теперь президент “Намака Индастриз” мог совершить путешествие от самой “Намака Тауэр”, расположенной в Саншайн-Сити, до “Намака Стил” всего за сорок минут вместо обычных двух с половиной часов. Кроме того, что этот маршрут был короче, он частично пролегал над морем, что было особенно приятно после суеты урбанистического мегаполиса.

Откровенно говоря, иного выхода и не было. Уличное движение Токио могло подстроить — и подстраивало — самые неожиданные каверзы. Использовать же более скоростное сочетание подземки и пригородного поезда не представлялось возможным как из соображений безопасности, так и из соображений престижа. Вертолет был единственным средством сообщения, которое снимало сразу все проблемы. Одновременно он же служил одним из наглядных свидетельств могущества и успеха, которого добились братья. Глядя на город сверху вниз, Кеи Намака вспоминал безысходность и отчаяние первых послевоенных лет, голод, страх и — прежде всего — унижение, которое они испытывали, не имея ничего и будучи никем и ничем.

Вертолет пролетел над портовыми доками, в которых еще кипела жизнь, над темными и грязными водами Токийского залива, которые традиционно становились последним пристанищем для жертв якудза. Залив был все еще популярен, хотя в последнее время появились более научные способы заметать следы.

Глядя вниз на неподвижную воду, Кеи Намака вспоминал огромное количество самых разных лиц, искаженных страхом. Восхождение на вершину было для братьев нелегким и кровавым, но и удержаться наверху оказалось совсем непросто. Приходилось постоянно принимать меры, чтобы соответствовать своей репутации. Для этого необходимы были наглядные примеры.

Впереди показались огни Кавасаки, и вскоре вертолет повис над градирнями и индустриальным лабиринтом, который воплощал в себе мощь “Намака Стил”.

Завод был велик и не прекращал работу круглые сутки, выплавляя все виды и сорта стали. Предметом особой гордости братьев был прекрасно охраняемый внутренний цех “Намака Спешиал Стилз” — длинное, ультрасовременное здание бежевого цвета, в котором выплавлялись специальные сорта металла. Здесь готовились высокотехнологичные сплавы с заранее заданными свойствами для аэрокосмической промышленности, а заодно и кое-какие изделия для японских Национальных сил самообороны. Благодаря этому последнему обстоятельству цех считался совершенно секретным, и его охрана получила от правительства официальное разрешение на ношение оружия. В этом цеху работали лишь отборные, неоднократно проверенные служащие “Намака Корпорейшн”.

Этот цех идеально подходил для целей, которые преследовал Кеи Намака. В грубой мощи многочисленных производственных процессов он черпал вдохновение и решимость, а некоторые из приспособлений, кроме всего прочего, были удивительно удобны. Из оборудования цеха ему особенно нравились ковочный пресс, который формовал раскаленные добела сорокатонные стальные болванки с такой легкостью, словно они были из мягкой глины, а также закалочные печи. Эти печи, размерами своими превосходящие размеры товарного железнодорожного вагона, использовались для изменения молекулярной структуры металла путем его разогрева и могли развивать температуру в 1400 градусов Цельсия. Их приоткрытые створки, пышущие непереносимым разрушительным жаром, напоминали собой ворота в огненный ад.

На одном из верхних этажей здания “Спешиал Стил” Кеи Намака оборудовал себе небольшой зал для занятий боевыми искусствами. Одна из стен этого зала была целиком сделана из стекла с односторонней прозрачностью и занавешена циновками. Их можно было приподнять словно шторы, и тогда прямо из зала открывался величественный вид на закалочные печи и ковочный пресс. Целый ряд телевизионных мониторов и один огромный настенный экран позволяли в подробностях рассмотреть всевозможные технологические процессы, не спускаясь вниз.

Стремление Кеи изучить боевые единоборства родилось из стремления выжить в равнодушном и жестоком мире, каким были токийские трущобы в 40 — 50-х годах. Конечно, даже тогда большинство его противников были неуклюжими головорезами, с которыми Кеи справлялся без всякого труда благодаря лишь своей природной ловкости, силе и быстроте реакции. Однако столкновение с якудза старой школы, закаленным бойцом, в совершенстве владевшим боевым искусством, научило Кеи, что молодости и грубой силы бывает недостаточно.

Седой гангстер, почти старик, без труда обезоружил Кеи и наверняка убил бы его, если бы Фумио не поразил его выстрелом в бедро. В то время огнестрельное оружие было редкостью, и его мало кто применял, однако Фумио постоянно носил с собой ствол, который хотя бы отчасти компенсировал его физические недостатки. Стрелял он превосходно.