— Мы с овещкой желаем, щёб тебе всегда шли монеты и пруха была во всем, — пропищал Энано, — и щёб рыбка без труда ловилась из пруда.

Наконец подошла очередь монаха. Перекрестив Витуса, он степенно произнес:

— Я, сын мой, не могу подарить вам много своего времени, ибо пути наши вскоре разойдутся. Но я тоже дарю вам нечто бесценное: мое преклонение перед вами и вашим медицинским искусством. Я всегда буду молиться за вас, чтобы вы были здоровы и благополучны.

Витус так смутился, что не знал, куда глаза деть. Наконец, севшим от волнения голосом он провозгласил:

— В путь, друзья мои!

На подступах к Алесону друзья вдруг увидели толпы людей, спешивших к большому пустующему лугу, на котором было возведено что-то вроде деревянного помоста. Сморщенный старикашка прыгал на нем и ругался на чем свет стоит.

— Да-да, смейтесь над стариком, который не может постоять за себя! Невежественный, безмозглый сброд — вот вы кто! Старость уважать надо! Я уже сражался за Карла Пятого, царство ему небесное, когда вы еще дристали в пеленки!

Кое-кто засмеялся. Раздались выкрики:

— Ну-ну, не заливай, дед!

— Тебе легко брехать, абуэло[56], нас ведь там не было!

— Кто такой вообще Карл Пятый? Мы о таком не слыхали. Ха-ха-ха!

Магистр, бывший не в состоянии рассмотреть происходящее, буркнул:

— Смех без причины — признак дурачины, так ведь говорится, святой отец?

Эрнесто кивнул:

— Per risum multum debes cognoscere stultum.[57]

Среди потешающихся зевак было трое молодых, хорошо одетых состоятельных молодых людей, расположившихся у самой сцены и забавлявшихся тем, что кидали камешки в старика. В основном снаряды летели мимо цели, но некоторые все же попадали, и тогда старик с воплями «ай! ой!» смешно подпрыгивал, словно блоха.

Это еще больше веселило зрителей. Трое молодых людей чувствовали поддержку и продолжали швырять камни, вызывая новые потоки брани сморщенного старичка. Самый здоровый из трех олухов заорал:

— Ты разеваешь свою пасть, дед, потому что старый. Ха-ха-ха! Был бы ты помоложе, уж я бы тебе показал, как разговаривает мой клинок!

— Что? — завизжал старик. — Люди добрые, вы слышали? У парня есть одна штука, которая может разговаривать!

Толпа взвыла от хохота. Только что дарившая свою благосклонность молодым людям, она тут же обратила ее на старика. Парень состроил кислую мину.

Старик еще больше распалился:

— Это же великолепно! О таком я еще никогда не слыхал. Скажи, дружок, он у тебя разговаривает в твердом состоянии? Впрочем, что я! Разумеется, нет. Посмотреть на тебя, так сразу ясно, что там у тебя мало что происходит!

Витус с друзьями уже подошли достаточно близко, чтобы во всех подробностях наблюдать за перепалкой. Они оказались зажаты в толпе и уже не могли двинуться ни вперед, ни назад, а лишь вытягивали шеи. Только Коротышка не полез в гущу народа, а остался в стороне, опасаясь за свою «овещку».

— Эй, давай, залезай на сцену и спусти штаны! — продолжал изощряться старик. — Мы хотим посмотреть, как он разговаривает. Не так ли, люди добрые, мы ведь хотим поглядеть на него?

Толпа взревела в знак согласия.

— Мы правда хотим поглядеть, как он разговаривает?

Новый вопль ликования.

Крепко сложенный парень теперь уже рассвирепел:

— Заткни пасть, дед, а то я и впрямь поднимусь, и тогда тебе не поздоровится! Получишь пару таких тумаков, что отлетишь до рыночной площади!

— Что?! Ты грозишь мне кулаками? Эй, люди, вы слышали? Сопляк обещает распустить руки! Как прикажешь это понимать? Он у тебя вовсе не умеет разговаривать, или, еще хуже, ты не умеешь им пользоваться?

Народ опять взвыл от удовольствия. Такого развлечения они давно не получали.

— Ну, погоди! — Одним прыжком парень взлетел на сцену и обнажил шпагу. Приставив острие клинка к горлу старика, он прохрипел: — Если хочешь сразиться, старый, пожалуйста, я готов. Но за твою жизнь я не дам и ломаного гроша.

Толпа перестала смеяться. Радость обернулась тревогой. Со всех сторон полетели крики:

— Оставь его, абуэло.

— Не связывайся, ты ему и так задал.

— Не перегибай палку.

— Лучше помиритесь.

Всеобщее желание мира разделял и отец Эрнесто. Подняв руку, он выкрикнул:

— Угомонитесь, забияки! Господь не для того создал людей, чтобы они пробивали друг другу головы!

Смягчившись, парень уже собирался сойти с помоста, однако старик бросил ему в спину:

— А с тобой, молокосос, я еще поквитаюсь. Даже если мне подвяжут левую ногу, я тебе задам такую взбучку, что на всю жизнь запомнишь!

У парня даже дух захватило.

— Вы сами слышали, люди! Старик непременно хочет, чтобы я задал ему трепку. Прекрасно, обещаю не тянуть, чтоб побыстрее отделаться. — Он снова вынул шпагу, уже вложенную в ножны, и встал в боевую стойку. — Ну, где твое оружие, дед?

— Не так быстро, не так быстро, молокосос.

— Ага, все-таки наложил в штаны? — Юноша пару раз разрезал воздух клинком — раздался угрожающий свист. — Скажи честно, если идешь на попятный.

Старик распрямил плечи, неожиданно став ростом почти со своего противника, но тут же снова обмяк и выкрикнул надтреснутым голосом:

— Напротив, молокосос, готов с любым заключить пари, что одолею тебя! Если же мне это не удастся, получишь от меня четвертной. Раз уж ты так уверен в себе, то в противном случае заплатишь мне в пятьдесят раз больше. Или это слишком много для тебя?

— Ну, разумеется, нет! — парировал парень, в лице которого появилось нетерпение охотника, подстерегающего дичь. — Клянусь, я отдам тебе пятьдесят четвертных, если ты одолеешь меня. Но предупреждаю: многие уже пытались сделать это.

— Тогда по рукам, у нас много свидетелей!

Когда события на помосте приобрели такой оборот, Магистр встревоженно произнес:

— Пожилой господин либо не в себе, либо устал от жизни. Ты не находишь, что нам пора вмешаться?

Витус, обладавший зорким зрением, покачал головой:

— Нет, не надо. У меня такое впечатление, что все не так просто, как кажется. Не удивлюсь, если мы сможем заработать в мой день рождения неплохие деньжата. — Он громко выкрикнул: — Эй ты, орел, там, наверху, я тоже заплачу тебе четвертной, если ты победишь. А ты дашь мне тоже в пятьдесят раз больше, если проиграешь?

Маленький ученый зашипел в испуге:

— Ты что, сдурел, сорняк? У нас ведь нет четвертного! У нас не осталось и четырех жалких мараведи!

Но тут уже юнец звонко прокричал ему в ответ:

— Разумеется, сеньор! Запомни мое лицо, чтобы потом принести мне деньги!

— А ты запомни мое! — крикнул в ответ Витус, отмахиваясь от возмущенного Магистра.

Отец Эрнесто придерживался того же мнения, что и маленький ученый. Он сердито нахмурился:

— Заключать пари и бросать жребий, кирургик, — это не богоугодное дело. — Но никто уже не обращал на него внимания, потому что события на сцене приняли серьезный оборот. Противники встали друг против друга: юноша с обнаженной шпагой, а старик, как ни странно, всего лишь с палкой в руке.

— Я почти ничего не вижу, — ныл Магистр. — Будь проклят генуэзский шлифовальщик, подсунувший мне такие негодные бериллы! Ну что, молодой петух уже выиграл? О Господи, где мы только возьмем четвертак? Да скажи же, Витус, что там происходит?

— Пока еще ничего не произошло. Парень стоит в безупречной исходной позиции фехтовальщика, а дед опирается на свою палку.

— Провалиться мне в преисподнюю! Я так и знал, что старик хочет свести счеты с жизнью. Какой бес в него вселился?

Тем временем парень сделал несколько выпадов, каждый раз тут же уходя назад. Вероятно, он всего лишь хотел проверить реакцию противника. С этим у деда дела обстояли не лучшим образом. Старик увертывался, но как-то неуклюже, и парень был на волосок от попадания.