Все подлинные описания в этом вопросе совпадают. Что же касается извлекаемых отсюда выводов, то мы верим в проницательность читателя, которому хорошо известно и о чудесах самовнушения[334], и о столь частых случаях истерической анестезии.

Пагубное воздействие колдуна вовсе не ограничивается гибелью людей и скота. Как говорится в пословице, вредить — его удел: и он стремится оправдать это изречение всеми способами. Порча, которую он наводил на урожай, считалась встарь далеко не последним свидетельством его всеобъемлющей недоброжелательности. Одному лишь его взгляду приписывали зловещее свойство делать землю бесплодной и вредить любому одушевленному существу; отсюда популярное выражение: «У него дурной глаз».

Кроме того, этот мерзавец, искусный в самых скверных занятиях, держал лавку с «порошками наследования», заразными вирусами и подкрепляющими эликсирами. Его цель? — Устранять всякое счастливое плодородие; мешать созреванию урожая и вызывать выкидыши у женщин; сеять смерть как в жилище, так и в хлеву. Творец этих «ценных» дел являл, подобно Янусу, две личины на выбор: отравителя или колдуна — двойная «специальность»!

Плесень, собранную ночью с черепов повешенных, он вымачивал в банках или перегонял в ретортах вместе с жабьей и гадючьей слюной. Растительное царство поставляло ему вперемешку свои яды, а животное — свои: и можно было видеть, как этот непримиримый враг людей и вещей, истощенный, оборванный и грязный, употреблял со смертоносными или кощунственными словами это губительное соединение разнородных компонентов, пораженных тем, что они смешаны вместе по случайной прихоти его безумия.

Выше мы уже указывали на смехотворное происхождение эликсиров, которые сам Дьявол, если верить Легенде, раздавал своим адептам на черной мессе. «Одна колдунья рассказывала в 1583 году, что она бросила в воздух немного порошка, переданного ей ее Хозяином, и из него родились эти зверьки, которые в короткое время истребили плоды земли»[335]. Само собой разумеется, ее сожгли.

Можно было бы без труда умножать аналогичные примеры, но я предпочитаю рассказать иную историю, поведанную несколькими демонографами[336].

Некий крестьянин из Трирской епархии, наблюдая за своей дочерью (не старше восьми лет), сажавшей капусту на огороде, заметил, что она очень хорошо справляется с работой и поздравил ее с такой ловкостью. «У меня и другие дела спорятся, — загадочно сказал ребенок. — Погляди: погода ясная, на небе — ни облачка. Так покажи мне место в саду, где бы ты хотел, чтобы пошел дождь…» Ошеломленный отец указал на небольшую лужайку, расположенную за оградой; затем он увидел, как девочка отошла в сторонку. С растущим изумлением он наблюдал за тем, как она вырыла в земле ямку с помощью ветки орешника; после этого она наполнила выемку особой жидкостью, о происхождении которой я позволяю вам догадаться самим: дело в том, что ей не пришлось далеко ходить и нужно было всего лишь присесть для этого упражнения… Наконец, крестьянин увидел, как она бьет прутиком по поверхности этой искусственной лужицы, бормоча слова, которых ему не удалось расслышать. Внезапно зрителя, чей скепсис не могли поколебать эти странные приготовления, охватила дрожь: ему померещилось, будто над квадратной лужайкой сгустилось невесомое облачко; сомнений быть не могло: ведь солнце, по-прежнему сиявшее в прозрачной лазури, устремило свои лучи на эту легкую пелену и вызвало чудесную радугу — и вдруг этот сгусток рассыпался на множество мелких капель… Чудесным образом дождь шел только в установленных границах, и ни одна капля не упала за их пределами. Добрый малый, потрясенный тем, что у него в семье появилась столь ранняя колдунья, пожелал узнать, кто же был ее учителем в этом явно подозрительном искусстве. Засыпанная вопросами дочь, в конце концов, созналась, что мать отвела ее на Шабаш; что же касается ее умения, то она поклялась хранить тайну своего доброго дружка, Господина с раздвоенным копытом. Понятно, что эти откровения не могли умерить страха отца, к которому уже примешивались жгучие угрызения совести… Одним словом, он долго сомневался, но затем все же принял окончательное решение и, как добрый христианин, выдал собственную жену судье, умыв руки, подобно Пилату. «И была сожжена заживо», — так заканчивается хроника. Нет ничего проще и естественнее.

Град, бурю, засуху или грозу, в зависимости от случая, вызывали посредством аналогичных рецептов. Это, по крайней мере, вытекает из соответствия между признаниями и добровольными показаниями, которые давали в суде обвиняемые в колдовстве.

Не углубляясь в обсуждение фактов, мы не можем не отметить мимоходом внешнее сходство, связывающее эти виды колдовства с явлениями, которых ежедневно добиваются индусские факиры, даже по признанию самых скептически настроенных очевидцев[337].

Эти чародеи, похоже, воздействуют с относительным всемогуществом на огненный флюид (АКАШУ), более тонкий, чем молния, которая сама широко известна в анналах сверхъестественного.

Если верить демонологам, Небесный огонь служит любимым посредником для злых духов, привыкших использовать всю природу для нашей погибели. Пасквили на колдовство непрестанно приводят убедительные истории на данную тему — и в этих легендах другой эпохи, похоже, нет ничего, что должно было бы нас удивлять.

На самом деле, всем хорошо известно, с каким рвением наши предки наделяли сознанием все безличные или попросту инстинктивные силы natura naturata: так у этих простодушных христиан выражался крайний протест против идолопоклонства, отвергнутого как язычество, но весьма изобретательно принимающего наиболее ортодоксальные формы и вечно живого, несмотря на внешний облик.

Боги, свергнутые с Олимпа, укрылись в Аду; с тех пор они стали простыми демонами и получили «право гражданства» в новой вере ценой двойного принесения в жертву своего себялюбия: правда, это было принятием подчиненной роли и позора потенциальных мук, усиленным разрушительным потоком непрерывных анафем и экзорцизмов.

Среди всех природных факторов молния, несомненно, была самым загадочным и роковым по внешнему виду. С давних пор любая вспышка, более яркая и ослепительная, чем другие, становилась с точки зрения средневекового воображения поводом для внезапного рождения бесенят — ив этом тоже для нас нет ничего удивительного.

Но что нам думать о серьезных и волнующих признаниях, которые один довольно известный современный ученый, наверняка, являющийся простофилей только по фамилии[338], сделал недавно «Другу паук», обозрению г-на Виктора Менье? Вот буквальные слова этого физика: «Я сделал открытие, которое меня напугало!.. Существует два вида электричества: одно из них, сырое и слепое, производится при соприкосновении металлов и кислот; а другое — умное и ясновидящее. Электричество «раздвоилось» в руках Гальвани, Нобили и Матекки: сырой ток последовал за Якоби, Бонелли и Монселем, тогда как интеллектуальный ток следовал за Буаробером, Тилорье и шевалье Дюпланти… Шаровая молния, или шаровидное электричество, содержит в себе мысль, которая не подчиняется Ньютону и Мариотту, но поступает по-своему.

В «Анналах Академии» есть тысячи доказательств разумности молнии… Но я вижу, что увлекся и чуть было не дал вам ключ, который откроет для нас Универсальный принцип, управляющий двумя мирами: материальным и интеллектуальным»[339].

Что может быть более странно, нежели подобное признание из серьезных уст, если только не намеренное умолчание, которое допускает человек такого веса, ученый, славящийся на всю Европу твердостью своего духа, широтой своих познаний и многими открытиями в области естественных наук?