О Земля, о Земля, внемли: таковы богохульства твоих чад! И вот последнее, подчеркивающее их и подводящее им итог:

— «ТАВ! Мир плох, и если его сотворил Бог, то это Бог, возжелавший зла. Если же он возжелал зла, то это Бог «наоборот»: его имя — не ЙОД-ХЕВЕ, а ХЕВЕ-ЙОД, то есть Шатан!»

О Земля, ты услышала богохульства своих чад. Так восклицают Сыны Проклятого, позор твоей утробы. Выводы их человеческой логики сверкают зловещими молниями и гремят проклятиями Небу.

И Небо предает анафеме человеческий разум. Всевышний Бог отрекается от нижней Богини, Богини Разума… На утесе своей гордыни человек построил мятежную крепость. Огонь Небесный должен обратить во прах этот нечестивый храм, где восседает идол, соперничающий с Господом…

Но ты сама, земная Супруга, не восхваляла ли ты в своем бреду плод неискупимого блудодеяния: этот мысленный призрак, это дыхание дня — человека разумного? Противопоставив славе божественного Логоса бессвязную суетность человеческого глагола, не упивалась ли ты кощунственной надеждой? О Земля, не возжелала ли ты сравняться с Небом?

Тщетная надежда! Греховная мысль… Ты говорила себе: «Я сублимировала цветок своей виртуальной энергии; я дистиллировала эликсир своей собственной сущности; я породила Человека — этот живой Разум — единосущный Богу!

Но вот Человек разумный, проявив свой Разум, для того чтобы подтвердить эту химерическую личность, доказал, что Бога нет и что он сам не обладает сущностью, будучи становлением… С тех пор Небо и Земля нивелировались в равенстве небытия!

О Земля, вот твой шедевр — Человек! И ты, Человек, плачевная и дорогая иллюзия падшего сознания и упраздненного божества; ты, Человек, вот твоя неправедная матка — Земля!.. Внемлите мне оба!

Ты ошиблась, Земля, когда захотела выработать свою сущность по образцу небесного идеала. Возвращайся к своему инстинкту: спи и грезь!

Что же до тебя, Человек, которому лучше было бы не рождаться в иллюзии сознательной объективности; раз уж ты здесь, ложь низшей Натуры, жалкая подделка Эмпирея, то возвращайся к своему инстинкту. Кем бы ты ни был, наконец, возвращайся в Бессознательное: спи и грезь!

Видишь этот эфирный поток, бурный и ласкающий, грозный и спокойный, чье жидкое золото сверкает, неся через миры коллективное упоение потопленных существований? Приветствую сладострастный прилив безличной Жизни; приветствую универсальный растворитель искусственных существ. Погрузись в него. Постарайся в нем утонуть. Это освобождение! Это блаженная жизнь грезы, или греза о счастливой жизни!

Кто я, по-твоему? Голос, пришедший неведомо откуда, завораживающий и утешающий… в любом случае, вестник надежды!.. Если я — Иллюзия, то я всё же приношу неполноценной Реальности утешение грезой; если же я — Реальность, то затмеваю болезненные кошмары сатанинской Иллюзии.

Придите ко мне, страждущие и отчаявшиеся! И я убаюкаю вас нескончаемым сном, исполненным света и благоухания… Сон! Он иллюзорен лишь потому, что исключителен в земной жизни. Предположим, что бодрствование стало исключением, а сон — привычным, стало быть, нормальным состоянием… Тогда он был бы самой Реальностью, единственно верной и единственно длительной; тогда земная жизнь показалась бы лишь случайным и мимолетным кошмаром.

Ко мне, все безутешные, исстрадавшиеся и несчастные… ко мне! Ибо я несу жизнь Грёзы, или же Грёзу о жизни!

Голос Сатаны-Пантея изменчив и многообразен, подобно этой физической Веселенной, душой которой он является. Он говорит с каждым на знакомом ему языке: с художником он говорит об искусстве, об оккультизме — с мистиком и об интригах — с деятельным человеком. Но о чем бы он ни говорил — когда он глаголет — все эти смешанные понятия делают исступленную душу добычей одного-единственного убеждения, гложущего ее, словно рак: всё напрасно, ни в чем нет уверенности… И из этого хаоса неопределенности исходит последний повелительный, категорический концепт: настоятельная необходимость индивидуального нравственного отречения.

Что же, в конечном счете, утверждает этот голос? Отрицание, небытие человеческого глагола — вот что он доказывает; регресс к инстинкту — вот что он предлагает; апофеоз бессознательного[593] — вот что он прославляет. И в качества средства достижения этого ложного идеала, губительного для души, он советует погрузиться в безбрежный и бездонный поток вселенской физической жизни.

В этом самоубийстве состоит «альфа и омега» Гоэтии (см. гл. III, стр. 195). Поэтому, чтобы подтолкнуть нас к нему, Сатана-Пантей — также являющийся Сатаной-Протеем — ухитряется скрыть свое приглашение под самыми неожиданными и наиболее притягательными формами. Гоэтия не ограничивается грубо-выразительными делами вульгарного колдуна; мы определили ее как использование во зло скрытых сил природы: готовая проникнуть, подобно неуловимому вирусу, во все видимые и невидимые сферы, — повсюду, где человек проявляет свою энергию, эта «чума» сеет опустошения.

И в самом деле, искусства, литература, философия и даже богословие во все времена были в той или иной степени пропитаны едкой «закваской» пессимизма, которую великий Искуситель «прививает» поколениям как самое верное средство для того, чтобы заставить их внять своему голосу, подстрекающему к нравственному самоубийству.

Способный к всевозможным «переодеваниям», Сатана-Пантей неустанно преображается во Христа во славе — и даже в Будду. Разве мы не видели, как недавно в Индии он заимствовал чары экзотического квиетизма последнего и всю магию его вековых традиций, для того чтобы околдовать неискушенные взоры коварными миражами и сбить с пути эти души, день ото дня всё более многочисленные, которые, испытывая отвращение к трясине материализма и устав от узких горизонтов университетского эклектизма, пытались ориентироваться по едва заметному проблеску мистического идеала? Некая теософия, в действительности, извратившая самые возвышенные понятия эзотеризма, очевидно, постаралась перемешать искры истины и «блуждающие огоньки» заблуждения. Так, многие так называемые толкователи загадочных Махатм распространяли полезные учения; но можно было видеть, как другие братья искажали понятие Абсолюта и даже делали из него основу атеистического синтеза, сводя бездонную Парабрахму к небытию. И, дабы их мораль была достойна их теодицеи, они превозносили под видом альтруизма самоубийство истинной личности: таким-то образом они интерпретировали Нирвану (состояние дольных человеческих единиц, реинтегрированных в божественное Единство), так что на пути к этому виселичному идеалу вместе со своей когортой избранных они напоминали мясников, проходящих со своим стадом по дороге на бойню!..

Итак, определенная литература, подобно определенной философии, определенному мистицизму и определенному искусству, относится к Гоэтии непосредственным или опосредованным образом. Это означает, что мода, в которой осуществляется деятельность человека, вовсе не требует, чтобы сатанизм не был способен наводнять и пропитывать; подобно тому, как она не требует, чтобы божественное Вдохновение не могло наделять силой и облагораживать. Глубинная причина этого кроется в сущности человеческого Слова, демиургического и срединного Агента между абсолютным и относительным, между духом и материей, между Богом и Сатаной.

Магическое Могущество — доброе либо злое — заключается на этом свете целиком в человеческом Слове. Человеческое Слово предстает промежуточным и обращаемым агентом: связующим звеном между землей и небом, средним термином всех крайностей, универсальным субстратом отношения.

В своих взаимоотношениях с Абсолютной Истиной человеческое Слово выражает себя в виде активной добродетели: Веры. В своих взаимоотношениях со случайной реальностью он проявляется в виде пассивной добродетели: Знания. В своих же взаимоотношениях с божественным Словом человеческое Слово выражает себя в способности отождествления относительного с абсолютным, конечного с бесконечным, дольной единицы с единством: в Сознании, которое нейтрально, то есть активно по отношению к Знанию и пассивно по отношению к Вере.