Он остановился перед столом мистера Смелла, сам протянул руку и только сморщился, когда толстый кожаный ремень стегнул его пониже локтя.
— Еще! — сказал мистер Смелл, когда Эдгар опустил руку.
Он ударил Эдгара по правой руке шесть раз.
— Теперь другую!
Мистер Смелл держал ремень крепко и уверенно, и когда Эдгар протянул левую руку, ударил со всего размаха, движимый не гневом, но справедливостью, не жестокостью, но чувством долга; не глядя на мальчика, он снова заносил ремень, это воплощение печальной необходимости, и снова хлестал, думая лишь о пользе, которую принесет ребенку суровый урок.
Обычно он ограничивался десятью ударами, но на этот раз какое-то внутреннее побуждение заставило его добавить еще два. После этого он взглянул на мальчика и увидел две прозрачные слезы на его грязных щеках. Грязь — вот что огорчило его; впрочем, сейчас он готов был простить Эдгару грязь и ничего не сказал; Эдгар повернулся и вышел из кабинета. Закрывая дверь, он слышал, как мистер Смелл вздохнул.
Эдгар всхлипнул, проглотил слюну, сплюнул и вошел в класс, встреченный благоговейным молчанием тех, кому удалось избежать кары. Он остановился у дверей, ожидая разрешения сесть; мисс Хармсворт, казалось, сама была готова расплакаться. Однако никто из детей не заметил ее минутной слабости, а Эдгар, разумеется, видел в ней только виновницу беды.
— Садись, Эдгар, — сказала мисс Хармсворт, и мальчик пошел на место. — Я… — начала она и тут же осеклась. — Я не люблю, когда детей бьют…
— Это не больно, мисс, — заверил Скотти Кэмпбелл. Скотти попадало чаще других, но чем больше его били, тем пренебрежительней он к этому относился.
— Если все вы станете хорошо вести себя, наказаний не будет, — в отчаянии проговорила мисс Хармсворт, но ей не удалось выразить свое глубокое отвращение к насилию, и собственные слова показались ей лишь повторением надоевшей учительской морали. — А теперь продолжим.
Урок пошел своим чередом, и Пэтчи Уайт, открывая учебник Эдгара, шепотом спросил: «Больно было?» — а Эдгар мотнул головой и ответил: «Нет!» — после чего товарищи по безмолвному уговору оставили его в покое, и он просидел до конца урока, уткнувшись в книгу, в то время как мысли его разбегались. Он остро ощущал свое одиночество, чувствуя, хотя и бессознательно, что обижен судьбой, наградившей его отцом, над которым смеется весь город, и заброшенным домом у реки, где никто не позаботится накормить его, когда он вернется. Эдгар впервые заглянул в собственную душу, ему было жалко себя, и он обрадовался, когда прозвенел звонок и урок мисс Хармсворт кончился.
— Так вот… — попыталась она снова заговорить с классом. — Надеюсь, больше это не повторится.
Ее слова заглушили крик и суматоха, поднятые юными разбойниками. Шумный поток плескался у самых ее ног; она поспешила выйти и с облегчением затворила за собой дверь.
3
Эдгар досидел до конца уроков и с вызывающим видом прошел через весь город, словно нарочно напрашиваясь на новые насмешки. Но большинство не обратило на него внимания, не находя ничего забавного в том, что по улице идет маленький мальчик, хотя бы даже и в рубахе, выбившейся из штанов. Эдгар был разочарован: от этого равнодушия вчерашние насмешки казались еще более обидными, а наказание, полученное в школе, как ни странно, еще более несправедливым.
Тем не менее он забыл обо всем, очутившись у реки, и весь вечер посвятил поискам первых за эту весну сетей Пита Поттера, но Пит был ловкий браконьер, и, чтобы разгадать все его хитрости, Эдгару пришлось бы искать до самой осени. Потерпев неудачу и тут, он пошел домой.
Эдгар напился чаю и сидел в темноте, прислушиваясь к доносившимся из-за реки звукам городской жизни. Эта близость города, раскинувшегося на другом берегу, нестерпимо угнетала его. Он встал, натянул свитер и, взяв лодку, переправился через реку.
— Это ты, Эдгар? — окликнул его кто-то.
Мальчик узнал старого Боба, бывшего капитана, который жил на берегу в старом пароходном котле. Эдгар охотно поболтал бы с ним. Но на Боба никак нельзя было положиться. Своенравный старик мог вдруг встретить его самым недружелюбным образом, хотя по натуре был добр и великодушен.
— Да, это я! — ответил Эдгар и скрылся в темноте, зная склонность Боба к злым шуткам и не желая испытывать их на себе.
Секунду он простоял в нерешительности; не хотелось ни возвращаться домой, ни видеть кого-либо из горожан. И все-таки нужно было как-то закончить этот день, чтобы успокоиться. Будь Спит Макфи дома, Эдгар бы пошел к нему; но Спит уехал к дяде на ферму, а больше, Эдгар знал, идти некуда.
Когда он пересекал железнодорожную насыпь, взошла луна; при ее холодном призрачном свете Эдгар наполнил карманы камешками, добавив к ним два или три куска серого песчаника.
Был только один способ достойно завершить этот день. Эдгар набрал боеприпасы, а затем, дойдя до ближайшего дома, начал бомбардировать камнями крыши.
Все это были низенькие крыши из оцинкованного железа, словно специально предназначенные для такого обстрела. Эдгар начал с крыши мясника мистера Ми, а затем продолжал швырять уже без разбора. Он запустил камнем в высокую крышу церкви и кинулся прочь со всех ног, а позади него слышался грохот и загорались огни. Он мчался мимо лавок, гаража, гостиницы и кидал, кидал, кидал, поднимая шум и переполошив весь тихий городок. Он петлял, укрываясь за деревьями и заборами; замирал и прятался, когда отворялись двери и лаяли собаки; бежал что есть духу при малейшей опасности. Он хорошо знал дорогу и мог не бояться, что его поймают, тем более ночью. Он пробежал через весь город и наконец добрался до почты. Эту крышу Эдгар обычно щадил, но сейчас он вспомнил о вчерашнем поступке мистера Пула, и почту постигла судьба остальных домов.
Теперь он расквитался почти со всеми и раздумывал, не бросить ли камешек-другой на крышу полицейского участка, но потом решил, что это было бы уже безрассудством. Он поднялся на холм и зашагал через пастбище к школе. Здесь он выпустил остаток камней в темное и пустое здание школы. Но один самый крупный обломок Эдгар приберег: дойдя до дома мистера Смелла, он размахнулся, и камень, мелькнув в лунном свете над эвкалиптом, над электрическими проводами, обрушился на металлическую крышу с таким грохотом, что Эдгар встрепенулся и скачками бросился вниз, под прикрытие забора.
Домой он пошел самой длинной и неудобной дорогой и незаметно для себя набрел на дом доктора Медоуза. В лунном свете зеленая черепичная крыша казалась ему прекрасной, и на какую-то секунду восхищение взяло верх над жаждой мести. Но он уже не мог пересилить себя и стал шарить по обочине в поисках снаряда; найдя подходящий камень, мальчик метнул его в крышу. Черепица разлетелась с треском, который ничем не напоминал тарахтенье камней по железным крышам, и Эдгар был разочарован; замешкавшись, он чуть не попался, забыв, что жена доктора Медоуза угрожала ему еще утром.
Он переправился через реку успокоенный, — день был закончен.
— Ты ужинал, Эдгар?
Это кричал с того берега старый Боб.
— Ужинал! — ответил ему Эдгар и вошел в дом.
Он разделся и лег в свою кровать в теплой кухне, чтобы спокойно насладиться местью. Но теперь, когда все было кончено, он уже не чувствовал той радости, какую доставили ему минуты мщения. Приятнее всего было вспоминать, как он забросал камнями здание школы. В его ушах вновь зазвучал грохот обломка, скатывающегося по железной крыше пустого и замершего дома; этот камень никому не причинил вреда, ничего не доказал, и все-таки, даже вспоминая об этом, он засмеялся от удовольствия и уснул с чувством, что одержал победу — и над побоями учителя, и над насмешками горожан.