— Ну тогда прощайте, — заторопился Зайцев. Он сделал несколько шагов, затем обернулся и неуверенно проговорил: — Кто знает, может ещё свидимся. А Таньке передайте большое спасибо.

Песчанный пустырь был столь огромен, что края его, обрамленные лесом, с трех сторон едва–едва виднелись на горизонте. И только болото, откуда пришел Алексей, начиналось где–то в полукилометре, но туда он больше не собирался. Кое–где небольшими островками виднелись отдельные кучки деревьев, и не один предмет здесь даже не напоминал о присутствии людей. Крышка лабиринта захлопнулась за детьми, и Зайцев остался один. Правда, ещё до того, как на пустырь опустилась ночь, он успел заметить у дальней кромки леса бледную серую полоску, которая, впрочем, на поверку могла оказаться чем угодно: обрывом, барханом или завалом бурелома.

По мере удаления от кудияровских владений, Алексей ускорял шаг. Он собирался уйти подальше, чтобы, не дай бог, недавние мучители не застали его спящим врасплох и не утащили назад. Ему противно было вспоминать о днях, проведенных в вынужденном заточении, и он мысленно пообещал себе, что никому не станет рассказывать о кудияровцах, сразу же отправится в Москву и больше никогда сюда не вернется. Раньше он никогда не задумывался о том, что люди могут жить не только в городах и деревнях, но и черт знает где, чему ещё не присвоено название. До сих пор он считал, что ему хорошо известны все виды поселений и способы выживания. Здесь же он испытал нечто вроде погружения в невозможное. Это был даже не один из фантастических внутрипланетных миров Обручева, а скорее головокружительный скачок то ли в глубокой прошлое человечества, то ли в другую солнечную систему. И тем более было жутко, что кудияровцы варили отвратный, но все же вполне земной самогон и имели реальную историю исхода из нормального мира. Чего стоил один «Устав вооружнных сил СССР».

В такой темноте нечего было и думать искать дорогу, и ночевать Зайцев улегся прямо на песке. Он не рискнул подойти вплотную к лесу. Почему–то было страшновато, как–будто Алексей опасался наткнуться на таких же дикарей, но обосновавшихся на деревьях.

Засыпая, Зайцев наконец до конца осознал, что вырвался на волю и с грустью подумал о Таньке, которой был обязан своим освобождением. «А ведь я чуть было не сломался, — осторожно расчесывая израненную голову, вспомнил он. — Несчастная баба…»

Спалось Алексею куда хуже, чем в кудияровской пещере с Танькой под боком. Блохи на свежем воздухе как–будто стали ещё кровожаднее. Ночи уже стояли холодные, хотя и сухие, и на стылом песке Зайцев окоченел в какие–нибудь пятнадцать минут. Чтобы окончательно не замерзнуть и не простыть, он несколько раз поднимался, энергично размахивал руками и топтался на небольшом пятачке. Для развлечения Алексей придумывал правдоподобную легенду, которую собирался рассказать родственникам в Разгульном, куда должен был заехать за вещами и попрощаться. «Скажу, проплутал все это время по тайге, — подпрыгивая на месте, сочинял он. Слишком далеко отклонился и вышел к Кудияровке. Должна же здесь быть деревня или поселок с таким названием. Невозможно, чтобы они её придумали. Хотя, с них станется. Появилась же с легкой руки Платона — Атлантида. До сих пор всему миру головы морочат. А эти, так даже собираются вернуться. Воображаю, как будет выглядеть встреча сегодняшних кудияровцев со вчерашними». И Зайцев действительно очень ярко представил нашествие, как со стороны леса по проселочной дороге в деревню вползает армия человекообразных пресмыкающихся. Жаждущих вернуться на землю обетованную, напуганные мужики и бабы реальной Кудияровки конечно же расколашматят дрынами и колунами, а все газеты мира ещё долго будут обсасывать подробности кровопролитной битвы невесть откуда взявшихся упырей с мирными жителями сибирской деревни.

«Нет, лучше никому ничего не говорить, — снова укладываясь на песок, подумал Алексей. — А ребятишек все–таки жалко. Ладно, отправлю местному начальству из Москвы письмо.»

Едва на востоке заря разбелила небо, Зайцев сразу же отправился дальше. До леса оставалось каких–нибудь триста метров, ночная мгла быстро отступала, и вскоре Алексей смог наконец разглядеть, что представляет собой серая полоска, которую он увидел ещё на закате дня. Это была полуразрушенная бревенчатая стена, стрельбище и, судя по всему, военные здесь не появлялись несколько лет. «Время великого затишья», — вспомнил Зайцев.

Немного дальше, у самой опушки леса располагались останки то ли сарая, то ли армейской раздевалки. С остова, очевидно, давно уже были сорваны все доски, и Алексей сразу же подумал о полах и потолке в кудияровском трактире и аккуратно обтесанных брусьях креста, на котором он едва не лишился одной из конечностей. «Да, много бы я дал, чтобы посмотреть, как они с бревнами на спинах верницей переползают полигон, — проходя мимо, подумал он. Энтомологический шедевр».

Проселочную дорогу Зайцев обнаружил сразу за постройками. Она проходила вдоль леса, совсем заросла травой и кустарником, но разбитая тяжелыми грузовиками колея все же сохранилась, несмотря на дожди и ветры.

— Все! — выбравшись на дорогу, громко воскликнул Алексей. — прощайте, кудияровцы! Прощай underground kingldom! Прощай cloaca maxima! Ур–ра!

Солнце так и не сумело пробиться из–за высокого хвойного леса. Брюхатые тучи сначала затянули весь восточный горизонт, затем половину неба, и Зайцев прибавил шагу. Ему мало улыбалось попасть под холодный затяжной дождь и перед самым отбытием в Москву слечь с простудой. Он почти бежал и даже не старался огибать густые заросли незнакомого кустарника и ещё более высокую траву. А когда впереди, вначале тихо, а затем все громче и громче, затарахтела автомашина, Алексей едва не заорал от радости. «Как хорошо, что глобальный план Мишки–дурачка всего лишь сивушный бред подземного пьяницы и неуча, — перейдя на мелкую рысь, думал он. — Как хорошо, что кудияровцы никогда не выйдут за пределы своей маленькой Сахары. Как хорошо, что мир такой большой, и можно выбирать, где жить».

Шум мотора нарастал, и через несколько минут Зайцев понял, что навстречу ему движется не одна машина и не какой–нибудь деревенский трактор или двухтонный грузовичок, а целая колонна. Затем впереди, из–за поворота показалась зарешеченная морда головного «Урала» с мутными запыленными стеклами, за ним, в сизых клубах гари и пыли — колесная пушечка, примерно так, тридцать шестого калибра, и следом — самоходка.

От неожиданности Алексей остановился и с каким–то нарастающим раздражением подумал: «Кажется Время великого затишья закончилось.» Эта мысль поначалу вызвало у него замешательство, но потом Зайцев медленно двинулся дальше. «Да пошли они к чертовой матери! — принялся уговаривать себя Алексей. — Ничего страшного, жили же они во время божьего гнева. Им не привыкать. Попрячутся по своим норам, надерутся самогонки, а там глядишь, и стрельбы закончатся».

Мимо Зайцева проследовала первая автомашина, а из–за поворота появлялись все новые и новые тягачи с зачехленными пушками на прицепе. Воздух наполнился гулом и металлическим лязгом, который после стольких дней, проведенных в тишине подземелья, уже показался Алексею пушечной канонадой. «А ведь мальчишки у них гораздо умнее взрослых, — вспомнил он своих вшивых избавителей. — Жаль, что скорее всего, многие из них тоже когда–нибудь сопьются и от скуки начнут вылезать под снаряды.» «По пьяни выползешь на плироду посмотреть…», — всплыли у него в памяти слова кудияровца. «Вернусь в Разгульное, зайду в сельсовет или… что у них там сейчас? Может, хотя бы детей спасут.»

Зайцев снова подумал о том, что этим людям помочь уже нельзя, даже если их вытащить на поверхность и расселить по деревням. «Да не было никакого великого затишья! — в сердцах Алексей сплюнул и с тоской посмотрел назад, откуда он так торопился уйти. — Вся их жизнь — это Время божьего гнева, и они обречены жить в этом времени до самой смерти. И нет никакого смысла пытаться им помочь, трогать то, что устоялось, даже если тебе это кажется нелепым. Мы же всегда рвемся помогать, в сущности, не понимая, чем все обернется. Как с той таежной семьей — вымерли от гриппа и все. Так пусть лучше спиваются и дохнут сами по себе… А детей все же жалко.»