— Да. А как вы думаете, Елена?

— Да, — сказала она, ничего не подозревая. — Тэп тоже был в очень плохом состоянии, когда вернулся.

Квейлю не понравилось, что она называет Тэпа по имени.

— А все остальные о-кэй? — спросил Квейль.

— Да. Ты бы посмотрел, как напился Хикки в тот день, когда тебя сбили. Я не видел, но мне рассказывали. Он глотал стакан за стаканом.

— Не осталось случайно какого-нибудь «Гладиатора» на аэродроме?

— Нет, что ты. Я бы давно уже улетел отсюда, — сказал Тэп.

— Ну хорошо, а теперь я пойду узнаю, можно ли выбраться отсюда.

— Куда ты пойдешь? — спросила Елена.

— В штаб. Я скоро вернусь — не беспокойся.

Квейль ушел. Елена осталась с Тэпом. Квейль спустился по лестнице и вышел на улицу. Перед госпиталем была суета.

Он прошел сквозь эту суету. На улицах были развалины, кучи земли и воронки от бомб, и все это напоминало заброшенный огород.

Он прошел сквозь все это.

В том месте, где дорога к штабу огибала скалу, высоким штабелем были сложены деревянные гробы. Несколько гробов было разбито бомбой, оставившей неглубокую воронку на каменистой дороге.

Предъявив бумаги часовому, который отдал ему честь, Квейль поднялся по ступенькам в пещеру. Здесь было то же самое, что и в госпитале. Даже еще большая сумятица. Квейль прошел в небольшое помещение вроде прихожей, где обычно сидел английский переводчик. Но переводчика не было. Он искал его глазами. К нему подошел какой-то грек и спросил:

— Что вам угодно?

— Я хотел бы вызвать по телефону Афины, — сказал Квейль, поглядывая на усталых греков, работавших в этой кутерьме.

— Вы, собственно, кто такой?

— Я летчик. Меня сбили над итальянскими позициями недели две назад, и я хочу поговорить по телефону со своим командиром, который находится в Афинах. Как можно это сделать?

— Минутку. Я доложу полковнику.

Он вышел и вскоре привел с собой длинноногого офицера с подстриженными усами, выделявшимися на небритом лице, в долгополом, чуть не до пят мундире с высоким стоячим воротником и в щегольской фуражке.

— Алекс Меллас! — воскликнул Квейль. Он вспомнил, как Меллас встречал эскадрилью в Янине.

— Ха — инглизи! В хорошую переделку вы попали! Где вы были? Что вы здесь делаете?

Квейль рассказал Мелласу, как его сбили и как он добрался до Янины.

— Мне надо связаться с командиром нашей эскадрильи в Афинах. Не можете ли вы оказать мне содействие? — спросил Квейль.

— Вы опоздали. Связь с Афинами прервана.

— Почему?

— Возможно, что немцы заняли уже Триккала. А может быть, парашютисты перерезали провода. Мы не знаем. Мы здесь ничего не знаем.

— Я должен непременно вернуться в Афины. Поможете вы мне достать автомобиль?

— Ха! Послушать только этого инглизи. Это все равно что сказать: можете вы мне достать самолет?

— Неужели дело так плохо?

— Вы пребываете в блаженном неведении. Пойдемте пройдемся, и я вам кое-что расскажу.

— Но у вас ведь дела.

Квейлю не хотелось напрасно тратить время.

— Какие теперь дела…

— Тем более мне надо выбраться отсюда поскорее.

— Ладно, пойдемте.

Они спустились по ступенькам, и усталый часовой бойко отдал честь Мелласу. Меллас кивнул головой и улыбнулся часовому, и тот улыбнулся в ответ почти дружески.

Меллас и Квейль шли по улицам разрушенного бомбежкой городка.

Кое-где им встречались солдаты, бесцельно слонявшиеся по улицам.

— Видите? — Меллас указал на группу таких солдат.

— Да. А что с ними?

— Заблудшие. У нас, знаете, замечательные генералы.

— А что генералы?

— Генералы приказали солдатам разойтись по домам. Вы видите — они без винтовок. Им приказали сдать оружие и разойтись. Генералы — наша трагедия. Когда итальянцы вторглись в Грецию, генералы не пожелали воевать. Офицеры прямо говорили солдатам: «Не надо воевать. Метаксас все устроит. Он поладит с итальянцами. Не надо воевать». Но у солдат были винтовки и на худой конец голые руки, и они дрались с итальянцами. Им пришлось все-таки отступать, потому что у них не было боеприпасов. Я в то время был полковником, но так как я ругал наших генералов и офицеров, то меня понизили в чине, разжаловали в капитаны. Говорили, что я занимаюсь только ухаживанием за английскими летчиками. Наш генеральный штаб отъедается в Афинах и ни черта не делает. А у солдат нет боеприпасов, и они отнимают их голыми руками у итальянцев. Ха!.. Все время наше командование делает непоправимые ошибки. За исключением — вы помните того… с бакенбардами? Он настоящий вояка. Его все боятся. Даже Метаксас. Метаксас очень боялся этого генерала. И когда в Грецию вторглись немцы, генерал высказался за то, чтобы дать им отпор. Но остальные были за немцев, потому что они были за Метаксаса и Мениадакаса. И они велели солдатам расходиться по домам. Они говорили, что немцы уже разбили англичан и, значит, будет мир. Солдаты, конечно, ничего не знали. Ну, тут в Афинах испугались. Меня опять произвели в полковники. Но теперь уже поздно, мы разбиты. Вот так мы и воюем. Все наделали генералы. Они — наш главный грех.

Меллас умолк. Они прошли через весь город и вышли на дорогу, идущую по берегу озера. Квейль спрашивал себя, зачем он гуляет здесь, когда он должен быть уже на пути в Афины. Но он видел, что Мелласу нужно высказаться. И он не хотел обидеть его.

— А где сейчас немцы? Что делают австралийские войска?

— Задача им не под силу. Немцев слишком много. Они прут вовсю. Сначала австралийцы заняли линию у Принципе. Но немцы обрушили на них массированные удары с воздуха. Что могли сделать австралийцы? Они отошли за вторую линию у Металены, и сейчас там идут бои. Австралийцы уже отступают. Мы узнали об этом вчера, когда говорили с Афинами. Скоро немцы будут в Триккала — это между Яниной и Афинами. И тогда мы здесь окажемся между двух огней. Когда они займут Триккала, нам будет отрезано отступление на Афины. А они уже близко.

Это Квейль чувствовал и сам.

— Что вы будете делать, когда немцы займут Триккала?

— Ничего. Если они придут, мы будем драться. Мы не сложим оружия. Мы уйдем в горы. Там мы для них недосягаемы.

Они повернули назад. Был уже вечер, и Квейлю показалось, что он слышит отдаленную артиллерийскую канонаду.