– Не знаю, что вы намерены делать, – сказала мисс Алтея, – но только зря стараетесь. Меня не обманешь.

– О чем это она? – спросил Арти.

Я рассказал ему, что Агрикола мертв, а это – его дочь, она полагает, будто пришил его я.

– И ты это сделал! – завизжала она.

– Тихо! – прикрикнул я на нее.

Арти оглянулся на дом. Мы уже успели дойти до деревьев.

– Надо бы поторапливаться, – сказал он.

– Может, стоило забрать этот «континенталь»? – спросил я.

– Они еще и угонщики! – вскричала мисс Алтея.

– Я на колесах, – сообщил Арти, – не волнуйся.

– Убийцы! – возопила мисс Алтея. – Душегубы!

Арти пристроился ко мне, и с минуту мы шагали плечом к плечу. Он доверительным тоном спросил:

– Это ты, Чарли? Ты уделал старика?

– О, святой Петр!

– Он, он! А ты – соучастник!

– Ой, заткнись, – велел я ей. Иногда с этой девицей бывало чертовски трудно. – Господи, Арти, ты же меня знаешь.

– Думал, что знаю, малыш, – ответил он. – Но ты вдруг как с цепи сорвался, понимаешь, о чем я? Стал вдруг дрыхнуть на паласе ночи напролет, ссориться с важными мафиози, захватывать цыпочек в заложницы. Ты уже не тот Чарли Пул из Нью–Утрехта, знаешь ли.

– Приходится делать то, что тебя заставляют делать, – ответил я.

– Убийца! – выкрикнула девушка.

Я сжал ее руку, чтобы заставить замолчать, и сказал Арти:

– Наверное, она ничего не знает про своего папашу. О том, что он – из преступного мира.

– Ты что, псих? – заорала девица. – Мой папа был фермером! Вы – два психа, оба психи! Помогите! Помогите!

Она прекратила вопить, только когда я сильно выкрутил ей руку. Я не хотел этого делать, но другого выхода не было.

– Шагай быстрее, – велел я ей, – и держи рот на замке.

Сказав это, я заломил ей руку за спину, чтобы девица выполнила оба мои указания и не причиняла мне новых неудобств.

Мы подошли к проспекту Гугенотов, и Арти свернул вправо со словами:

– Сюда. Живее!

Возле поваленного дерева, на котором еще не так давно сидел я, стоял самый уродливый автомобиль, какой я когда–либо видел. По сравнению с ним черная машина убийц была прямо–таки церковной прихожанкой. Автомобиль Арти слегка урчал на холостых оборотах, над выхлопной трубой вилась струйка белого дыма. Это был черный лимузин «паккард» тридцать восьмого года выпуска, с грузным обтекаемым кузовом, разделенным надвое задним стеклом, длинным капотом, похожим на гроб, и фарами, торчавшими над широкими крыльями нагловатого вида. Машина была начищена до блеска, будто японская игрушка, белые боковые панели сияли, ярко блестели хромированные колпаки, а дверные ручки пускали солнечные зайчики. И в придачу ко всему этому внутри сидела Хло, держась за руль, словно отличник–бойскаут, отправляющийся в грабительский рейд по садам из лагеря в Сент–Триниане.

– Это? – спросил я. – Ну и ну.

– Теткина, – объяснил Арти. – Мне ее иногда дают покататься.

– Вы можете сесть на электрический стул за похищение, – заявила мисс Алтея.

– Все лучше, чем быть застреленным, – ответил я.

Мы подошли к машине, и Арти распахнул заднюю дверцу.

– Запихивай ее сюда, – сказал он.

Так я и сделал. Арти захлопнул дверцу и забрался на переднее сиденье.

– Поехали отсюда, быстро, – велел он Хло.

– Привет, Чарли, – сказала та и, не задав ни единого вопроса, тронула машину.

– Лучше всего отправиться в Джерси, – сказал Арти. – Первый поворот налево.

– Хорошо.

– Закон Мэнна, – проговорила мисс Алтея.

– Да плевать мне, – ответил я. – Все равно ведь кончу электрическим стулом.

Мне доводилось бывать в квартирах, уступавших размерами салону этого «паккарда». Между передним и задним сиденьями хватило бы места, чтобы сыграть в крэп. Внутри было идеально чисто, всюду лежали коврики, нигде ни пятнышка. Обивка была еще «родная», из шершавого серого плюша, и имела такой же свежий вид, как и эта разъяренная девица, угрюмо сидевшая рядом со мной.

По бокам были приделаны кожаные ремни, чтобы пожилые дамы и гангстеры могли за них держаться, а на панелях между дверцами в проволочных корзинах стояли вазы с искусственными цветами.

Руль этого чудовища лишь немного уступал размерами водительнице, которая мчалась вперед как лихач, убежденный в своем бессмертии. У меня не было такой уверенности на собственный счет, поэтому я сидел и трусил, как и подобало такому трусу, как я. Если смерть не догонит меня сзади, в лице Кларенса, мистера Гросса и остальных мелких мафиозных сошек, то наверняка она подкараулит меня впереди, приняв облик какой–нибудь твердой, громадной и неподвижной штуковины, на которую Хло налетит, не снижая скорости.

– Вам это даром не пройдет, – сказала мне мисс Алтея. Как будто я нуждался в напоминании!

***

Возле будок сборщиков пошлины перед мостом Джорджа Вашингтона мисс Алтея высунула голову в окно и закричала:

– Помогите! Меня похитили!

Человек в кителе, взимавший плату за проезд, скривился от омерзения, давая понять, что он думает о современной молодежи, которая утратила истинные ценности и только и знает, что бесится да устраивает шумные дурацкие выходки. Он принял от Хло пятьдесят центов, и мы покатили дальше.

– Этот парень заодно с нами, – сказал я.

– Заткнись ты, – ответила девица. Она откинулась на спинку сиденья, сложила руки и злобно уставилась в затылок Хло.

Мы возвращались в Нью–Йорк самым окольным из всех окольных путей, покинув Стейтен–Айленд по Аутербридж–Кроссинг и проехав по туннелям Холланд и Линкольн, а потом – по мосту Джорджа Вашингтона. Это на случай, если кто–то заприметил нашу машину и рассказал о ней мелюзге из организации.

Мафия уже наверняка вовсю ищет нас и нашу заложницу.

Что касается заложницы, то мы не отпускали ее, дабы иметь возможность в случае чего спрятаться у нее за спиной. Вряд ли даже самому крутому бандюге придет в голову стрелять в дочь Фермера Агриколы, чтобы добраться до ничтожного племянничка вроде меня.

По пути вдоль побережья Нью–Джерси я подробно рассказал Арти и Хло, какие события произошли со мной со вчерашнего вечера (то, что все это случилось за каких–нибудь шестнадцать часов – включая сюда и время, которое я провел на полу в спальне Арти, уже само по себе было удивительно), а потом предпринял основательную, но безуспешную попытку объяснить мисс Алтее Агриколе, что представлял из себя ее папочка и почему я приперся на ферму, ища встречи с ним. Девица не пожелала поверить ни одному моему слову, и, что бы я ни говорил, мне не удавалось поколебать ее твердой убежденности, основанной на неведении.

То, что она не подозревает об истинной сущности своего отца, поначалу казалось мне невероятным, но по мере того, как девица опровергала мои утверждения, на свет выплывали сведения о ее жизни, благодаря которым я смог хоть что–то уразуметь. Во–первых, мать девушки умерла, когда мисс Алтея была еще совсем ребенком, и Фермер Агрикола растил дочь один. Во–вторых, девочка почти все время жила в интернатах, а на родной стейтен–айлендской ферме бывала только наездами. На лето она уезжала с какими–нибудь родственниками в дальние страны. Алтея и сейчас–то была в доме лишь потому, что недавно вернулась от дядьки с теткой из Южной Калифорнии, а до начала осеннего семестра в колледже для девочек в Коннектикуте, куда она поступила в этом году, оставалось еще целых две недели.

Так почему Алтея не должна была верить, что ее отец фермер, если он сам ей так сказал? Может, он заявил ей, что все деньги вложены в ценные бумаги и недвижимость, которые приносят большой доход. Что в этом такого? Кларенса он мог представить ей не как телохранителя, а как управляющего фермой. Тот был похож на управляющего ничуть не меньше, чем любой актер, играющий эту роль в кино. А людей, время от времени приезжавших пошушукаться с ним, вроде той парочки в черной машине, Агрикола вполне мог выдать за старых приятелей или деловых партнеров. И почему девушка должна была не верить ему?