Один из пайщиков. Смерть предателю интересов нашей прослойки!

Первая служащая. Ах, это ужас!.. Этот неофициальный музыкант оказался примиренцем, он нашу идеологию упростил!.. Вы понимаете?

Разговор среди собрания.

– Кошмар!.. Я говорил, что интервенция будет..

– Документы! Документы проверьте!.. хватай его за документ!

– Окружите их несокрушимым единством рядов!

– Это формальное заблуждение – он должен отречься от своего безобразия!..

– Дайте ему плюху, кто поближе! <…>

– А-а, давай-давай-давай погорячей!.. Потеха, сукины сыны!

– Теперь, товарищи, нам нужно сплачиваться!

– Следите друг за другом!

– Не доверяй себе никто!

– Считай себя для пользы службы вредителем!

– Карайте сами себя в выходные дни! <…>

Алеша. Отчего я не стал железным! Я был бы верен вам навсегда! <…> Вы правы кругом! А я ничто, меня больше нет на этом организованном свете. <…>

Щоев. Ты выдумывал без руководства, и твои предметы работали наоборот. Где ты раньше был – я б возглавил тебя!

Алеша. Я сознаю себя ошибочником, двурушником, присмиренцем и еще механистом. Но не верьте мне. Может быть, я есть маска классового врага! А вы думаете редко и четко, вы – умнейшие члены! А я полагал про вас что-то скучное. Что вы плететесь в волне самотека, что вы бюрократическое отродье, сволочь, кулаческая агентура. Фашизм. Теперь я вижу, что был оппортунист, и мне делается печально на уме. <…>

Мюд. Зачем ты испугался этой гнусной прослойки? Ведь я осиротею без тебя. Я не подниму одна шарманку и не дойду по такой жаре до социализма!.. Алеша, товарищ Алеша!..

Алеша плачет. Все молчат.

[Неожиданно для всех Мюд вынимает револьвер, подаренный ей Сереной, и направляет его на собрание.]

Мюд. Кончайтесь! Вы социализм будете мучить!.. Лучше я вас замучаю!

Щоев. Сейчас, товарищ женщина. Дай бумажку – я заявление напишу. Что отрекаюсь от ошибок.

Евсей (ничтожным голосом). У нас чернила нету, Игнат Никанорович. Попроси гражданку девушку обождать. Мы ей расписку дадим, что согласны кончаться.

Щоев. Печального хочу. Алеша. Сыграй нам марш.

Мюд. Скорее. У меня рука уморилась.

Щоев. Евсей, поддержи руку гражданке.

Евсей бросается к Мюд. Мюд стреляет в него. Евсей падает и лежит неподвижно. Мюд направляет револьвер на Щоева. Собрание инстинктивно делает шаг в сторону Мюд.

Мюд. Спокойно. У нас некогда могилы рыть!..

Собрание замирает.

Щоев. От лица пайщиков выражаю благодарность товарищу женщине за смерть этого (указывает на Евсея) тайного гада.

Мюд(Щоеву). Я тебе слова не давала.

Щоев. Извиняюсь. Но разрешите мне тогда попечалиться. Алеша, отпусти мне, пожалуйста, что-нибудь из музыкального напева! <…>

Евсей(лежа). Чтой-то, Игнат Никанорыч, я не кончусь никак.

Щоев. А ты, Евсей, помаленьку. Ты не спеши – как-нибудь управишься. Тебе что: помирать неохота?

Евсей. Да ведь раз я гад, то приходится, Игнат Никанорыч. Глядите только – не скучайте без меня.

[Алеша запевает любимую песню Мюд («По трудной веселой дороге / Идем мы, босые, пешком»). Но Мюд протестует, считая, что Алеша предал их дело и их песню. Трусливый Евсей просит Мюд взять его в товарищи, обещая стать ударником и энтузиастом. В это время входит агент из соседнего совхоза. Он просит помощи у артельщиков: загнать разлетевшуюся птицу и вырвавшуюся из загонов рыбу назад, в свой совхоз. Евсей немедленно предлагает ему свою помощь. Мюд позволяет ему уйти. Затем она с трудом взваливает на спину шарманку и уходит.]

Стерветсен. Граждане района, я поражен наличием вашего духа!.. Я высоко оценил вашу прохожую девушку Мюд! <…> Слушайте меня, маленькая госпожа. Разрешите приобрести вас для Европы. Надстройка – это вы! (Мюд смеется.) Но я вас прошу. Вы ум и сердце всех районов нашей земли. В вас влюбится Запад.

Мюд (серьезно). Нет. Мне любовь не нужна. Я сама люблю.

Стерветсен. Разрешите узнать – кто у вас на груди?

Мюд. Товарищ Сталин.

Собрание (почтихором). Приветствуем.

Стерветсен. Но вашему государству необходимы дирижабли, а мы можем подарить целую эскадру воздушных кораблей.

Опорных. Бери, девка.

Мюд. Не хочется что-то. Мы пока пешком будем жить.

[После ухода Мюд разгневанный Стерветсен обвиняет всех в обмане. Он швыряет в лицо артельщикам их циркуляры и вместе с Сереной сдирает с присутствующих свои вещи. Пока они раздевают Щоева, тот равнодушно читает одну из бумаг, выброшенную Стерветсеном.]

Щоев. Остановитесь граждане, нас, оказывается, уже нету. <…> (Читает.) «…Ваша Песчано-Овражная коопсистема с сего апреля месяца обращается к ликвидации. Заброска промтоваров, равно и хлебофуража, прекращается. Основание: означенный населенный пункт сносится, ради промышленной эксплуатации подпочвы, в которой содержится газовый угар…» (К собранию.) Не понимаю. Как же мы были, когда нас давно нет?!

Клокотов. Так ведь мы утром, стало быть, дышали, Игнат Никанорович! Как же тут поймешь: сознательно ты существуешь или от угара?!

Щоев (задумчиво). Газовый угар!.. Вот она, объективная причина несознательности районного населения.

Головалов. А что ж теперь нам-то делать, Игнат Никанорович? Ведь объективных причин, люди говорят, нету, а есть одни субъекты.

Щоев. Объектов нету, говоришь?.. Тогда организуй самобичевание, раз ты субъект. <…>

[В это время на улице раздается стук топоров, и задняя часть учреждения падает. Появляются двое рабочих, которые упрекают собрание («А нам говорили, что тут давно чистое место и никого нету… Вы нам весь путь загородили»). Где-то вдалеке торжественно звучит шарманка. Торжественная музыка.]

Мюд (поет вдалеке).

В страну далекую Собрались пешеходы, Ушли от родины В безвестную свободу. Чужие всем – Товарищи лишь ветру… В груди их сердце Бьется без ответа.

<…> Стерветсен и Серена одиноко стоят средиликвидированного, поверженного учреждения.

Серена. Папа, что все это такое?

Стерветсен. Это надстройка души. Серена, над плачущей Европой.

1930

Н.Ф. Погодин (1900–1962)

Родился Н. Ф. Погодин[19] в крестьянской семье. С 14 лет вынужден был зарабатывать себе на жизнь. Первые публикации относятся к 1920 году. В качестве корреспондента сначала газеты «Трудовой Дон», затем «Правда» и др. пишет очерки о героях-современниках, которые потом перешли и в его пьесы. Образ коллективного героя представлен в пьесе «Темп» (1929) о строительстве Сталинградского Тракторного завода. Публицистическое начало его пьес было отмечено современными критиками. Его пьесы стали называть «сценическими очерками» и соотносили их с его же газетными материалами на ту же тему. «Поэма о топоре» (1930) показывает борьбу за выработку нержавеющей и кислотоупорной стали на Златоустовском заводе. Композиционная структура пьес напоминала газетную полосу, самостоятельные короткие эпизоды связаны единой целью. Сам драматург расценивал это свойство сценического очеркизма как синоним правды в искусстве.

Обращение к современности требовало индивидуального героя: появляются пьесы «Мой друг» (1932) – о пуске автомобильного завода, «Аристократы» (1934) – о «перековке» бывших бандитов и вредителей на Беломорском канале. Колхозному строительству посвящена пьеса «После бала» (1934). При постановке этой пьесы ведущим в спектакле стал мотив народного бала. Драматург разрабатывает образ современника, новый образ «положительного героя». Эти «обыкновенные» люди, их героизм – будничное явление. Судьба страны – для них личная судьба.

Критика отмечает, что Погодин «движется от документального к комедийному фантазированию», но время диктовало иные приоритеты. Так, пьеса «Шуба английского короля» (1936), выполненная в трюковой манере, была переделана в строго реалистический сценарий фильма «Тайга золотая».