Мезальянсова уходит.
Чудаков. Ну, вот, теперь эту пропустили! Товарищ, да поймите ж вы – никакая научная, никакая нечистая сила уже не может остановить надвигающееся. Если мы не вынесем опыт в пространство над городом, то может даже быть взрыв.
Оптимистенко. Взрыв? Ну, ето вы оставьте! Не угрожайте государственному учреждению. Нам нервничать и волноваться невдобно, а когда будет взрыв, тогда и заявим на вас куда следует.
Велосипедкин. Да пойми ты, дурья голова!.. Это тебя надо распрозаявить и куда следует и куда не следует. Люди горят работать на всю рабочую вселенную, а ты, слепая кишка, канцелярскими разговорами мочишься на их энтузиазм. Да?
Оптимистенко. Попрошу-с не упирать на личность! Личность в истории не играет особой роли. Это вам не царское время. Это раньше требовался энтузиазм. А теперь у нас исторический материализм, и никакого энтузиазму с вас не спрашивается.
Мезальянсова входит.
Оптимистенко. Расходитесь, граждане, прием закрыт. Мезальянсова (с портфелем). О баядера, перед твоей красотой! Тара-рам-тара-рам…
Сцена – продолжение театральных рядов. В первом ряду несколько свободных мест. Сигнал: «Начинаем». Публика смотрит в бинокли на сцену, сцена смотрит в бинокли на публику. Начинаются свистки, топанье, крики: «Время!»
[В начале действия используется прием устранения границы между пространством сцены и реальностью зрительного зала.
Режиссер просит публику не волноваться, потому что действие задерживается «по независящим обстоятельствам». В действительности он ждет Победоносикова, интересуясь его впечатлением от первого и второго акта, и готовится исправить спектакль по его рекомендациям. Победоносиков вместе с неким Иваном Ивановичем дает оценку постановке. Диалог посвящен рассуждениям о задачах и формах современного театра. Победоносиков говорит: «Остро схвачено. Подмечено. Но все-таки это как-то не то…»
Победоносиков обвиняет режиссера в том, что все «сгущено» и «в жизни так не бывает». Он возмущен, что в спектакле изображен «ответственный товарищ, и как-то его выставили в таком свете и назвали еще как-то «главначпупс»». Иван Иванович соглашается и собирается звонить некому Федору Федоровичу, чтобы внести изменения в спектакль, хотя во время действия это «неудобно». Оправдываясь, режиссер объясняет, что действие осуществляется в порядке «самокритики и с разрешения Гублита выведен только в виде исключения литературный отрицательный тип». Победоносиков возмущен, что «ответственного государственного деятеля» назвали «тип». Победоносиков предлагает показать свое образцовое учреждение или его самого. Его поддерживает Иван Иванович, называя отлаженный бюрократический «конвейер» «уголком социализма». Победоносиков недоволен тем, что чиновникам противопоставлен «изобретатель»: «Мечтателей нам не нужно! Социализм – это учет!» Режиссер оправдывается тем, что хотел поставить театр на «службу борьбы и строительства», но Победоносиков просит «от имени всех рабочих и крестьян» его «не будоражить».
Победоносиков и Иван Иванович воспринимают театральное действие как развлечение и отдых «после государственной и общественной деятельности». При этом Победносиков призывает: «Назад, к классикам!» Мезальянсова заявляет, что искусство «должно отображать жизнь, красивую жизнь красивых людей» и уточняет: «Показать, например, на сцене, что у них в Париже женотдела нет, а зато фокстрот, или какие юбки нового фасона носит старый одряхлевший мир…» Иван Иванович просит: «Сделайте нам красиво!» Он говорит, что был в Большом театре на «Красном маке» и восхищенно вспоминает: «Удивительно интересно! Везде с цветами порхают, поют, танцуют разные эльфы и. сифилиды».
Режиссер предлагает различные варианты, как оживить спектакль согласно вкусу и указаниям начальства. Так, он предлагает актеру, играющему Победоносикова, взять для жонглирования ручку, подпись, бумагу и партмаксимум: «Бросайте ручку, хватайте бумагу – ставьте подпись, берите партмаксимум, ловите ручку, берите бумагу – ставьте подпись, хватайте партмаксимум. Раз, два, три, четыре. Сов-день – парт-день – бю-ро-кра-та.» Победносиков реальный одобряет «легкость телодвижений». Затем режиссер предлагает посмотреть пантомиму об угнетении рабочего класса капиталом на тему: «Труд и капитал / актеров напитал». Пантомима нравится Победоносикову: «Вот это подлинное искусство – понятно и доступно и мне, и Ивану Ивановичу, и массам». А Иван Иванович хочет открыть широкую, а лучше узкую «кампанию» между собой и понравившейся ему молодой «артисточкой». На все готовый Моментальников обещает это устроить.
Капельдинер не пропускает лезущего в первый ряд Велосипедкина.]
Капельдинер. Гражданин, а гражданин, в театр для удовольствий ходют, а не по делу. Вам вежливо говорят, катись отсюда колбасой!
Велосипедкин. Удовольствие дело послезавтрашнее, а я по делу по сегодняшнему, и, если будет надо, не только первый – мы вам все ряды переворотим с ложами. […]
Велосипедкин. Да я не смотреть пришел. С моим делом и я по партийному билету сюда пройду. Я к вам, товарищ Победоносиков!
Победоносиков. Чего вы кричите? И кто это такой? Какой-то Победоносиков?!!
Велосипедкин. Шутки в сторону, бросьте играться. Вы и есть он, и я к вам, который и есть главначпупс Победоносиков.
[Победоносиков просит его не беспокоить, так как находится в отпуске. Иван Иванович также заступается за Победоносикова, который находится «в отпуску». Режиссер уговаривает Велосипедкина не устраивать скандала, потому что Победоносиков «…не из пьесы. Он просто похож…»]
Победоносиков. Прощайте, товарищ! Нечего сказать, называетесь революционным театром, а сами раздражаете… как это вы сказали?.. будоражите, что ли, ответственных работников. Это не для масс, и рабочие и крестьяне этого не поймут, и хорошо, что не поймут, и объяснять им этого не надо. Что вы из нас каких-то действующих лиц делаете? Мы хотим быть бездейственными… как они называются? – зрителями. Не-еет! В следующий раз я пойду в другой театр!
Иван Иванович. Да, да, да! Вы видали «Вишневую квадратуру»? А я был на «Дяде Турбинных». Удивительно интересно!
Режиссер (Велосипедкину). Что вы наделали? Вы чуть не сорвали весь спектакль. Пожалте на сцену! Пьеса продолжается!
Сцена переплетена входными лестницами. Углы лестниц, площадки и двери квартир. На верхнюю площадку выходит одетый и с чемоданом Победоносиков. Пытается плечом придавить дверь, но Поля распахивает дверку и выбегает на площадку. Кладет руку на чемодан.
[Победоносиков собирается на отдых. Его жена Поля, которую он считает гораздо ниже себя, поднявшегося по «умственной, социальной и квартирной лестнице», хочет ехать с ним, но он ей отказывает. Она говорит, что никогда ему не мешала.]
Поля. Когда я твоей стенографии мешала? Смешно! Ну, хорошо, ты перед другими ханжишь, стараешься, но чего ты меня обманываешь? Не смешно. Чего ты меня ширмой держишь?! Пусти ты меня, ради бога, и стенографируй хоть всю ночь! Смешно!
Победоносиков. Тсс… Ты меня компрометируешь своими неорганизованными, тем более религиозными выкриками. «Ради бога». Тсс… Внизу живет Козляковский, он может передать Павлу Петровичу, а тот знаком домами с Семеном Афанасьичем.
Поля. Чего скрывать? Смешно! […]
[Победносиков говорит Поле, что их конфликт может разрешить ее «доброе желание» и намекает, что она должна застрелиться из браунинга, который он «забыл спрятать». На площадку перед квартирой Победоносикова Велосипедкин с Чудаковым приносят невидимую машину времени. Им помогают Двойкин и Тройкин. Машина времени взрывается огнем фейерверка.]
Грохот, взрыв, выстрел. Победоносиков распахивает дверь и бросается в квартиру. На нижней площадке фейерверочный огонь. На месте поставленного аппарата светящаяся женщина со свитком в светящихся буквах. Горит слово «Мандат». Общее остолбенение. Выскакивает Оптимистенко, на ходу подтягивает брюки, в ночных туфлях на босы ноги, вооружен.