Алексей. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья, его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому. Ибо штаб князя дал ходу вместе с ним.
Гул.
Юнкера. Быть не может! Быть не может этого! Это ложь!
Алексей. Кто крикнул «ложь»? Кто крикнул «ложь»? Я только что из штаба. Я проверил все эти сведения. Я отвечаю за каждое мое слово! Итак. Вот мы, нас двести человек. А там – Петлюра. Да что я говорю – не там, а здесь. Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная армия, а у нас на месте мы, четыре пехотных дружины и три батареи. Понятно? Тут один из вас вынул револьвер по моему адресу. Он меня страшно испугал. Мальчишка!
3-й офицер. Господин полковник.
Алексей. Молчать! Ну, так вот-с. Если при таких условиях вы все вынесли бы постановление защищать. что? кого?.. Одним словом, идти в бой, – я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, и тем более, что за этот балаган заплатите своею кровью и совершенно бессмысленно – вы.
[Возмущение в дивизионе.]
Студзинский. Алексей Васильевич, верно, надо все бросить. Вывезем дивизион на Дон!
Алексей. Капитан Студзинский! Не сметь! Я командую дивизионом! Молчать! На Дон! Слушайте вы, там, на Дону, вы встретите то же самое, если только на Дон проберетесь. Вы встретите таких же генералов и ту же штабную ораву.
Николка. Такую же штабную сволочь!
Алексей. Совершенно верно. Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу. Я знаю, что в Ростове то же самое, что и в Киеве. Там дивизионы без снарядов, там юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях. Слушайте меня, друзья мои!.. Мне, боевому офицеру, поручили вас толкнуть в драку. Было бы за что! Но не за что. Я публично заявляю, что я вас не поведу и не пущу! Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец в Ростове-на-Дону, всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка! И вот я, кадровый офицер, Алексей Турбин, вынесший войну с германцами, чему свидетели капитаны Студзинский и Мышлаевский, на свою совесть и ответственность принимаю все, все принимаю и, любя вас, посылаю домой.
Рев голосов. Внезапный разрыв.
Срывайте погоны, бросайте винтовки и немедленно по домам!
Юнкера срывают погоны, бросают винтовки.
[Юнкера и офицеры разбегаются. Алексей остается один. Разговор Алексея со сторожем гимназии, Максимом. Попытка Мышлаевского уговорить Алексея покинуть здание гимназии. Появление Николки.]
Юнкера (пробегая). Конница Петлюры в Киев прорвалась! Конница за нами следом! Ходу!
Алексей. Юнкера! Слушать команду! Подвальным ходом на Подол! Срывайте погоны по дороге! <…> Бегите, бегите! Я вас прикрою! (Бросается к окну наверху.) Беги, я тебя умоляю. Ленку пожалей!
Стекла лопнули. Алексей падает.
Николка. Господин полковник! Алешка, Алешка, что ты наделал?!
Алексей. Унтер-офицер Турбин, брось геройство, к чертям! (Смолкает.)
Николка. Господин полковник, этого быть не может! Алеша, поднимись!
Топот и гул. Вбегают гайдамаки. [Николка скрывается от Урагана, Галаньбы и Кирпатого.]
Гармоника: «И шумит, и гудит…» За сценой крик: «Слава, слава!»
Трубы за сценой. Болботун, за ним гайдамаки со штандартами. Знамена плывут вверх по лестнице и оглушительный марш.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Квартира Турбиных. Рассвет. Электричества нет, горит свеча на ломберном столе.
[Елена и Лариосик в ожидании братьев Турбиных. Появляется Шервинский, затем Мышлаевский и Студзинский. Разговор о гетмане, бросившем армию. Возвращается раненый Николка и сообщает о том, что Алексей Турбин убит.]
Через два месяца. Крещенский сочельник 19-го года. Квартира освещена. Елена и Лариосик убирают елку.
[Разговор Лариосика и Елены, признание Лариосика в любви Елене; объяснение Елены и Шервинского; появление Мышлаевского и Студзинского, оба в штатском.]
Мышлаевский. Здравствуй, Ларион! здорово, братцы, Петлюра город оставляет!
Студзинский. Красные в Слободке. Через полчаса будут здесь.
Мышлаевский. Завтра, таким образом, здесь получится советская республика. <…>
Николка. Апочему стрельбы нет?
Студзинский. Тихо, вежливо идут. И без всякого боя!
Лариосик. И главное – удивительнее всего, что все радуются, даже буржуи недорезанные. До того всем Петлюра осточертел!
Николка. Интересно, как большевики выглядят.
Мышлаевский. Увидишь, увидишь. Лариосик. Капитан, ваше мнение?
Студзинский. Не знаю, ничего не понимаю теперь. Лучше всего нам подняться и уйти вслед за Петлюрой. Как мы, белогвардейцы, уживемся с ними? Не представляю.
Мышлаевский. Куда за Петлюрой?
Студзинский. Пристроиться к какому-нибудь обозу и уйти в Галицию.
Мышлаевский. А потом куда?
Студзинский. А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками.
Мышлаевский. Так, опять, стало быть, к генералам под команду. Очень остроумный план. Жаль, жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог рассказать про генералов. Но жаль, успокоился командир.
Студзинский. Нетерзай мою душу, не вспоминай.
Мышлаевский. Нет, позвольте, его нет, так я говорю. Опять в армию, опять биться?.. «и прослезился»?.. Спасибо, я уже смеялся. В особенности, когда Алешку повидал в анатомическом театре.
Николка заплакал.
Лариосик. Николашка, Николашка, что ты, погоди!
Мышлаевский. Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество! А когда это отечество бросило меня на позор? И я опять иди к этим светлостям! Ну, нет, – видали? (Показывает шиш.) Шиш!
Студзинский. Изъясняйтесь, пожалуйста, словами.
Мышлаевский. Я сейчас изъясняюсь, будьте благонадежны. Что я, идиот, в самом деле? Нет. Я, Виктор Мышлаевский, заявляю, что больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею. Я кончил.
Николка. Капитан Мышлаевский большевиком стал.
Мышлаевский. Да, ежели угодно, я за большевиков, только против коммунистов.
Лариосик. Позволь тебе сказать, что это одно и то же. Большевизм и коммунизм.
Мышлаевский (передразнивая). «Большевизм и коммунизм». Ну, тогда и за коммунистов…
Студзинский. Слушай, капитан, ты упомянул слово «отечество». Какое же отечество, когда большевики. Россия – кончена. Вот, помнишь, командир говорил, и был прав командир: вот они, большевики!..
Мышлаевский. Большевики… великолепно, очень рад!
Студзинский. Да ведь они тебя мобилизуют.
Мышлаевский. И пойду, и буду служить.
Студзинский. Почему?!
Мышлаевский. А вот почему. Потому. Потому что у Петлюры, вы говорите, – сколько? Двести тысяч! Вот эти двести тысяч пятки салом смазали и дуют при одном слове «большевик». Видал? Чисто! Потому что за большевиками мужички тучей… А я им всем что могу противопоставить, рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут. Сейчас же за пулеметы берутся. Не угодно ли?.. Спереди красногвардейцы, как стена, сзади спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посредине. Слуга покорный. Мне надоело изображать навоз в проруби. Пусть мобилизуют! По крайней мере, я знаю, что буду служить в русской армии.
Студзинский. Они Россию прикончили. Да они нас все равно расстреляют.
Мышлаевский. И отлично. Заберут в Чека, по матери обложат и выведут в расход. И им спокойнее, и нам.
Студзинский. Я с ними буду биться.
Мышлаевский. Пожалуйста, надевай шинель! Валяй, дуй! Шпарь к большевикам, кричи им – не пущу! Николку с лестницы уже сбросили. Голову видал? А тебе ее и вовсе оторвут! И правильно – не лезь! Теперь пошли дела богоносные.
Лариосик. Я против ужасов гражданской войны. В сущности, зачем проливать кровь?