Изменить стиль страницы

Меркуцио

Ax, факельщик, своей любовью пылкой
Ты надоел, как чадная коптилка!
Стучись в подъезд, чтоб не истлеть живьем.
Мы днем огонь, как говорится, жжем.
(Перевод Б. Пастернака, С. 371.)

MERCUTIO

Tut, dun's the mouse, the constable's own word:
If thou art dun, we'll draw thee from the mire
Of this sir-reverence love, wherein thou stick'st
Up to the ears. Come, we burn daylight, ho!

Ромео, поддавшись уговорам друзей явиться на празднество в масках, одержим дурными предчувствиями. Он вспоминает пророческий сон-предсказание о смерти, и все-таки отдает себя в руки судьбы. Фортуна в пьесах Шекспира играет роковую роль, и уйти от нее невозможно.

Предчувствует душа, что волей звезд
Началом несказанных бедствий будет
Ночное это празднество.
Оно Конец ускорит ненавистной жизни,
Что теплится в груди моей, послав
Мне страшную, безвременную смерть.
Но тот, кто держит руль моей судьбы,
Пускай направит парус мой. Идем.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 330.)

Пастернак, один из лучших переводчиков Шекспира, вероятно, тоже проникся этим роковым чувством неизбежности судьбы. В стихотворении «Гамлет», во многом автобиографическом, своего рода завещании потомкам, пастернаковском «Памятнике», он пишет в духе шекспировского чувства судьбы:

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.

И еще выразительней в стихотворении «Гефсиманский сад»:

Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь,
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.

Подобное чувство испытывает Ромео, а потом и Джульетта. Они не смогли противостоять злой Фортуне.

Мрачный колорит смертельных предчувствий Ромео усиливается издевательскими выпадами Меркуцио по поводу любви Ромео. В шутках Меркуцио полно не менее мрачного юмора смертника (кстати, он тоже вскоре умрет, о чем пока не подозревает).

Меркуцио

Но ты влюблен. Займи же пару крыльев
У Купидона и порхай на них!

Ромео

Стрелой его я ранен слишком сильно,
Что на крылах парить, и связан так,
Что мне моей тоски не перепрыгнуть.
Любовь, как груз, гнетет меня к земле.

Меркуцио

Чтобы совсем ты погрузился, надо
Любви на шею камень привязать.
Но груз тяжел для этой нежной вещи.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 327–328.)

Если настоящая любовь существует, то она подобна вспышке молнии, она озаряет темноту мира несказанной, немыслимой красотой. В ее ослепительном свете меркнет все происходящее, в том числе обыденная красота Розалины. Метафора света, пронзающего мрак, – вот впечатление Ромео от красоты Джульетты.

Она затмила факелов лучи!
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный.
Редчайший дар, для мира слишком ценный!
Как белый голубь в стае воронья —
Среди подруг красавица моя.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 333.)

Ромео влюбляется сразу, в одно мгновенье, но и Джульетта отвечает ему взаимностью. В огне настоящей любви сгорают без остатка все условности отношений между мужчиной и женщиной: лицемерие, кокетство, жеманство, сентиментальная или рискованно-чувственная любовная игра, равно как и непримиримая вражда родов Монтекки и Капулетти.

Ромео в маскарадном костюме монаха-пилигрима забрасывает Джульетту душеспасительными метафорами святости и поклонения святыне – все для того, чтобы обменяться с нею поцелуем. Ромео одновременно боготворит Джульетту и страстно желает ее. В этом чувстве нет ни малейшей фальши: оно естественно и гармонично. Истинная любовь шутя сметает все преграды на своем пути.

Любовь Джульетты к Ромео тоже сильна, как смерть. И эта любовь словно взывает к смерти. Джульетта просит у кормилицы узнать имя того, в которого внезапно влюбилась.

Если он женат,
Пусть для венчанья саван мне кроят.
(Перевод Б. Пастернака, С. 381.)
И если он женат,
То мне могила будет брачным ложем.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 338.)

В оригинале:

.. if he be married.
My grave is like to be my wedding bed.

(grave – могила.)

В сцене в саду, когда Ромео перед балконом Джульетты слышит от нее слова любви и в ответ изливает горячее чувство, шекспировские метафоры набегают друг на друга, точно торопливые волны. Среди них, разумеется, есть и метафоры смерти. Джульетта пугается смелости Ромео, который преодолел высокие враждебные стены дома Капулетти.

Джульетта

Смерть ждет тебя, когда хоть кто-нибудь
Тебя здесь встретит из моих родных. (..)

Ромео

В твоих глазах страшнее мне опасность,
Чем в двадцати мечах. (…)
Мне легче жизнь от их вражды окончить,
Чем смерть отсрочить без твоей любви.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 344.)

Джульетта сравнивает их тягостное прощанье с игрой девочки-шалуньи. К ее руке шелковой ниткой привязана птица, и она готова придушить любимицу, рвущуюся на свободу.

Джульетта

Светает. Я б хотела, чтоб ушел ты
Не дальше птицы, что порой шалунья
На ниточке спускает полетать,
Как пленницу, закованную в цепи,
И вновь к себе за шелковинку тянет,
Ее к свободе от любви ревнуя.

Ромео

Хотел бы я твоею птицей быть.
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 349.)