Шекспир иронизирует над обыденным представлением о небесных чудесах. Спасает от смерти графа Глостера не какой-нибудь ангел с крыльями или святой угодник, а сам дьявол. Вместо безумного Тома именно он сделался поводырем Глостера. Нарисованный облик сатаны в передаче Эдгара – свидетельство потрясающего чувства юмора Шекспира, тем более что престарелый Глостер безусловно верит нелепым россказням своего сына.

Эдгар

Глостер

Эдгар

Глостер

Козинцев эту сцену изъял из фильма. Она ему не нужна, потому что не вписывается в его мрачно-трагический замысел. Эдгар у Шекспира предстает поэтом, фантазии которого можно только позавидовать. У Козинцева Эдгар (актер JL Мерзин) – сутуловатый, придурковатый и малозначительный малый. Козинцев придумывает целый ряд кинематографических сцен, безмолвных кадров, по-видимому с его точки зрения эффектных, которых в трагедии Шекспира вообще нет.

К примеру, Эдгар в фильме бежит из дома отца, перепрыгивая через заборы, падает на землю и прячется от слуг, которые посланы графом Глостером, чтобы найти и убить его. Эдгар лежит в грязной канаве на пустынном морском берегу. Мимо безмолвно идут нищие. Эдгар рвет на себе одежду, вымазывает грязью лицо и тело и голый, босиком шлепает по грязи вслед за нищими. Козинцев, наверно, рассчитывал, что зритель будет плакать от сочувствия несчастному, уподобившемуся нищим. Но зритель вряд ли оценит эти назидательные режиссерские образы в лоб.

Вообще Козинцев, с одной стороны, додумывает Шекспира, а с другой стороны, безжалостно его «режет». У Шекспира герои красноречивы, они не боятся говорить с собой и с другими. Козинцев создает молчащих героев, голос которых слышится в основном за кадром: они говорят внутренними монологами, но монологи эти тоже сильно порезаны, поэтому без предварительного чтения трагедии невозможно понять, о чем они сами с собой беседуют. Возникает странное впечатление, что вместо Шекспира Козинцев инсценировал Чехова. Он хочет быть лаконичным, а выходит скучно и непонятно.

У Шекспира Эдмунд пишет подложное письмо самому себе от лица брата Эдгара, где тот якобы предлагает Эдмунду отравить отца, графа Глостера. У Козинцева Эдмунд уже оказывается с письмом в руках, и ни один зритель не догадается, что Эдмунд написал письмо сам с целью предательства брата. Как будто Эдмунд вовсе не изменник, а действительно благородный человек (его невнятные монологи перед этим с литовским акцентом вообще никак не воспринимаются – актер Р. Адомайтис).

В Эдмунда влюбляются обе старшие дочери короля Лира, Гонерилья и Регана. Регану, плотную, страстную, в пышном теле, готовую преследовать своей любовью любимого, убедительно играет Г. Волчек. Но опять у Шекспира об этой любви косвенным образом рассказывают персонажи, а в фильме Козинцев придумывает несколько, по его мнению, ярких сцен, в которых эта любовь показывается, так сказать, кинематографически. Слуга убивает герцога Корнуэльского, мужа Реганы. Тот умирает. В фильме его умершее тело лежит на столе. И пока оно лежит, Регана бежит по длинным коридорам замка графа Глостера, врывается в комнату Эдмунда и распахивает на груди рубашку: я, мол, твоя. Дальнейшее подразумевается: кадр обрывается. Одобрил бы Шекспир подобную доработку?! Неизвестно.

Любовь к Гонерильи у Эдмунда в киноварианте Козинцева рождается и вырастает в момент их совместной поездки на лошадях вдоль пустынного морского берега (свита Гонерильи куда-то бесследно исчезает). Они долго и счастливо скачут как влюбленные в замок графа Альбанского. Подразумевается, что по дороге они сговорились о своей крепкой любви.

Даже король Лир у Козинцева иногда совершает странные, необъяснимые поступки. В первой сцене, когда его младшая, самая любимая дочь Корделия отказывается льстить отцу, король Лир почему-то выбегает из замка на деревянный помост, возвышающийся над холмом, на котором стоит королевский замок, и обращается к народу, проклиная Корделию. Массовка числом до пятисот безмолвно внимает королю Лиру. Множество монологов короля Лира Козинцев сокращает до минимума (например, монологи во время бури, когда Лир один на один со стихией клянет своих неблагодарных дочерей), зато маленький Лир под трагическую музыку Шостаковича, которая заглушает его слова, оказывается снятым один в приморской пустыне, на песке, покрытом промоинами и лужами, с высоты птичьего полета, когда серое тяжелое небо, покрытое тучами, давит на маленького человечка, а ветер жутко и злобно завывает, так что опять-таки услышать слова Лира зритель не способен.

У Шекспира есть сцены, когда действие происходит в шалаше. Туда Кент приводит короля Лира, чтобы укрыться от непогоды. Там же они встречают сына Глостера Эдгара под видом сумасшедшего Тома. У Козинцева этот шалаш – громадное сооружение, в котором снова умещается целая массовка, играющая нищих. В числе нищих и Эдгар. Он укрывает свое голое тело соломой и очень неудачно юродствует. Король Лир в монологе Шекспира говорит о бедняках, которые страдают в эту непогоду, и он впервые понимает их страдания, потому что из короля вдруг превратился в нищего. У Козинцева бедняки и нищие предстают воочию (кинематограф здесь явно осуществляет принцип наглядности). К ним непосредственно и обращается король Лир – Юрий Ярвет. Козинцев, вообще, настойчиво вводит массовку в трагедию. Народ, по его замыслу, должен непременно сопровождать главных персонажей и участвовать в их конфликтах. Например, во время высадки французских войск, предводительствуемых Корделией, когда происходит сражение с англичанами, управляемыми Эдмундом, народ (старики, женщины, дети) бежит, спасается, плачет. Горят дома, крыши. Люди, одним словом, страдают от этой войны. Шекспир, таким образом, дополняется и подправляется сценаристом Козинцевым.

И все-таки в фильме есть безусловные удачи. Образ короля Лира, который создает Юрий Ярвет, был для меня неожиданным и незнакомым. Читая Шекспира, я представляла себе короля Лира взбалмошным и вздорным, только под влиянием страданий становящимся человеком. Его безумие – это и его прозрение. Юрий Ярвет сразу делает короля Лира любящим отцом, маленьким, тщедушным, смешным в своей любви. От этой безмерной любви он и хочет отдать дочерям царство. Велико его отчаяние, потому что Корделия, ради которой он в основном это все и затеял, не поддержала его любви, предала его нежность. В короле Лире Юрия Ярвета много человеческого, совсем не королевского. Он, прежде всего, отец, пораженный болью ненависти и нелюбви.

У Шекспира король Лир старческой рукой убивает мечом подосланного Эдмундом наемного убийцу, повесившего в темнице Корделию. Король Лир – Юрий Ярвет не мог бы этого сделать, да это и не нужно (здесь Козинцев прав, убирая этот эпизод из своего фильма), так как отвлекает от отчаяния короля Лира, потерявшего любимую дочь.

Безусловная удача фильма – образ герцога Альбанского, созданного Д. Банионисом. В пьесе Шекспира я почти не обратила внимания на этот персонаж. Для меня он прошел фоном. Банионис делает его важнейшим в фильме. Это настоящий, страдающий интеллигент. Мы видим герцога Альбанского с книгой в руках, в то время как его жена Гонерилья с гримасой злобы на лице, точно мегера, обвиняет мужа в слабости и безволии, поскольку тот отказывается гнать короля Лира, не одобряет ее предательство отца. Герцог Альбанский – Банионис страдает при виде злобы своей жены. Он понимает ошибочность своего выбора: он не разобрался в ее лицемерии и женился на нравственном чудовище. Герцог Альбанский – соратник короля Лира. Он вступает в борьбу за добро и побеждает. Он бросает перчатку предателю и изменнику Эдмунду, как бы восстанавливая справедливость и настоящие нравственные ценности. В мире, где все вывернулось наизнанку, где зло выдают за добро, он защищает добро и, как Гамлет, «вправляет сустав мира» на место. В нем есть что-то от Гамлета Смоктуновского.