И все-таки в трагедии торжествует любовь, а не ненависть. Король Лир превращается из властителя и тирана в человека. Он прозревает истину любви и сострадания к людям. Он мог бы после всего случившегося стать справедливым королем, любящим своих подданных, если бы не смерть.

От духовной слепоты избавляется также и Эдгар, любовь которого к умершему отцу не прервется теперь никогда.

Любовь «отцов» и «детей» – закон человеческого существования. Жаль, что часто только трагедия и смерть способны открыть этот закон в сердцах ослепших от ненависти или равнодушия людей.

Есть большая разница между Шекспиром, которого читаешь, и Шекспиром, которого видишь в театре или на киноэкране. У каждого, конечно, свой Шекспир. Кинорежиссер Григорий Козинцев дает свою версию шекспировской трагедии «Король Лир», и эта версия очень далека от тех образов, что представлялись мне во время чтения трагедии.

Умом я понимаю, что громадная по объему шекспировская трагедия никак не укладывается в формат фильма или спектакля: текст, к сожалению, требует сокращений, чтобы зрители, по крайней мере, могли досмотреть трагедию до конца. Сокращения – это неизбежное зло, с которым сталкивается любой режиссер, задумавший поставить Шекспира.

Во времена Шекспира было не так. Судя по тому, что я читала о шекспировском театре, люди приходили в лондонский театр «Глобус», где Шекспир был актером, режиссером и автором для театра, заранее; они занимали места, общались друг с другом, обменивались шутками, даже ели. Народ собирался в партере (сидячие места могли позволить себе только богачи) и следил за действием пьесы около пяти часов. Значит, пьесы Шекспира шли без купюр.

В наше время – время сериалов и «мыльных опер» – режиссеры могут позволить себе поставить Шекспира полного, без всяких сокращений, с подлинным текстом. Увы! этого не происходит. Не исключение также и фильм Григория Козинцева с Юрием Ярветом в роли короля Лира, Олегом Далем в роли шута, Донатасом Банионисом в роли герцога Альбанского, Галиной Волчек в роли Реганы.

Я смотрела фильм сразу после чтения трагедии. Во мне еще свежи были воспоминания об огнедышащих монологах короля Лира, о страстных сценах трагедии, где борьба, ненависть и любовь героев выражались ярко, сочно, красноречиво. Меня захватил энергичный и стремительный ритм Шекспира. Во время чтения мне ни разу не пришло в голову, что трагедия Шекспира затянута, многословна или утомительна. Наоборот, у Шекспира все хитросплетения сюжета объяснены в тексте. Всё кристально ясно. Возникает ощущение естественности и простоты.

В фильме Козинцева, напротив, все непонятно, сжато, скомкано, сокращено до предела, и при этом все-таки появляется ощущение занудства и скуки. Если бы я до этого не читала трагедии глазами, я бы почти ничего не поняла в фильме. Что происходит? О чем идет речь? Что они хотят друг от друга? Если бы не блестящая игра Юрия Ярвета, Олега Даля, Баниониса и Галины Волчек, поставленных в жесткие условия отсутствия текста, а также монументального, но скучного замысла режиссера, фильм вообще не стоило бы смотреть. Да, наверно, этот старый фильм 1970 года сейчас никто и не смотрит.

Трагедия «Король Лир» у Шекспира начинается с сути, стремительно и динамично. Она лишена длинного пролога или экспозиции. Глостер и Кент, которые потом окажутся в числе главных героев трагедии, обсуждают будущий раздел государства королем Лиром, которому внезапно пришло в голову это странное решение. Глостер знакомит Кента со своим незаконным сыном Эдмундом. Потом Эдмунд станет предателем отца и брата. Почти все главные герои в начале пьесы появляются на сцене, читатель догадывается, что это завязка трагедии, и ему легко понять, что из чего в дальнейшем вытекает. Король Лир – отец своих дочерей, две из которых его предают. Граф Глостер – отец незаконнорожденного Эдмунда, который с помощью измены и предательства, стремится завладеть богатствами отца и титулом графа. Вот почему ему нужно уничтожить родного брата, законного наследника, а заодно с ним и родного отца.

Родители беззащитны перед нелюбовью детей. Хотя королю Лиру и Глостеру изменяет отцовское чутье любви: они выбирают не достойных детей, а выродков, только потому, что те льстят им и лицемерят. На самом деле они ненавидят отцов, однако ради выгоды и корысти готовы играть в пылкую дочернюю или сыновнюю любовь, чтобы после выбросить отцов прочь, на улицу, как ненужный балласт с корабля.

У Козинцева львиную часть времени, которую можно было бы сохранить для шекспировского текста, занимают длинные безмолвные и нудные проходы массовки. В прологе сотни каких-то оборванных нищих с уродливыми и изможденными лицами идут по пустынному берегу моря, по песчаным дюнам, еле передвигая ноги. Наверное, Козинцев хотел символизировать этими кадрами страдающий народ, подданных короля Лира, о которых никто не заботится и которых властители бросили на произвол судьбы. Тревожная музыка Дмитрия Шостаковича усиливает это впечатление.

Козинцев выбирает фоном, на котором разворачивается трагедия, пустынный, без единого кустика приморский пейзаж. Тяжелая и давящая на зрителя стена средневекового замка подобна Эльсинору в «Гамлете» (тоже фильм Козинцева со Смоктуновским в главной роли). Суровый и мрачный бесцветный фон. Фильм черно-белый, как будто режиссер хочет подчеркнуть непримиримую борьбу черного и белого, зла и добра в душе человека и в природе. Фильм чужд оттенков цвета, нюансов человеческих взаимоотношений. Козинцев словно мажет героев одними черными или белыми красками.

У Шекспира даже в трагедии есть юмор, и смешное появляется в самых трагических обстоятельствах. Например, когда Эдгар, законный сын графа Глостера, как поводырь ведет своего ослепленного отца в Дувр. Граф Глостер хочет покончить самоубийством и просит сумасшедшего Тома, за которого принимает сына, привести его на высокий утес, откуда он намерен спрыгнуть в бездну и разбиться насмерть. Эдгар ставит отца на малюсеньком холмике или даже на ровном месте и убеждает слепого, будто они стоят на краю опасного и страшного обрыва:

Эдгар

Шекспир смеется в таких обстоятельствах, в каких менее талантливый художник никогда бы не решился даже улыбнуться, больше того посчитал бы это святотатством. Разве допустимо смеяться в момент самоубийства и накануне смерти? А Шекспир это делает и восхищает нас своей писательской смелостью. Эдгар говорит себе: «Пародиею этой на прыжок \\ Я вылечить его хочу».

Эта сцена, кроме того, дает Шекспиру простор для яркой театрализации, для блестящей игры актера, способного в этом эпизоде показать чудеса перевоплощения. Как только слепой граф Глостер прыгнул на одном месте, он упал и очнулся не сразу. Эдгар меняет голос и выдает себя за моряка, который якобы ошеломлен воскрешением Глостера, оставшегося в живых после падения с такой чудовищной высоты: