- И что не будешь уходить отсюда, пообещай.
- Не буду.
- А если кто-то появится, обернешься медведем.
- Ладно.
Я готова обещать что угодно, лишь бы он остался еще ненадолго.
- Маленькая медведица... - его губы ласкают шею. - Моя медведица... Аану...
Черный Янгар ушел на рассвете. Я не стала спрашивать, забрал ли он с собой Печать.
Вилхо был недоволен.
Его недовольство прорывалась в трясущихся подбородках, в голосе, который сделался визгливым, в причитаниях и стонах, выводивших Пиркко из равновесия. Порой, когда ее супруг все же засыпал, она садилась рядом - ему нравилось, что Пиркко заботится о спокойствии его сна - и брала в руку подушку. На лице ее появлялась мечтательная улыбка, взгляд делался туманным, а мысли рассеянными. Она представляла, как берет подушку и кладет ее на круглое, расплывшееся от жира лицо Вилхо. И давит...
Порой Пиркко, отослав рабов прочь, подносила подушку к этому лицу. Лишенное краски, оно было отвратительно: желтоватая, какая-то осклизлая кожа с крупными порами, узкие губы, нос, почти исчезнувший меж пухлых щек, и подушки век, меж которыми скрывались мутные глаза.
Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.
Почти касалась широкого носа с вывернутыми ноздрями.
Почти прижимала атлас к губам.
И отступала.
Еще не время.
И надо набраться терпения, вот только иссякает оно.
Наступит утро, и Вилхо, очнувшись ото сна, примется изводить ее нытьем. Вода в ванной ему будет горяча, масла - чересчур ароматны, рабы - ленивы, сама Пиркко...
...по ее совету он отпустил Янгара.
И что теперь?
Ничего.
Талли потерял след. И десятки охотников, слетевшихся по зову Ерхо Ину, не сумели отыскать Белую башню.
Полозу вновь удалось выскользнуть.
И дав выход злости, Пиркко швырнула подушку через всю комнату.
- Что? - встрепенулся кёниг, подслеповато щурясь.
В его спальне отныне всегда горело с дюжину свечей: Вилхо начал бояться темноты. Мерещились ему тени.
- Ничего, дорогой, - она нежно коснулась потного лица, - показалось, что мышь пробежала. Я боюсь мышей.
Он закряхтел, переваливаясь на другой бок и, почесав вялый, расплывшийся по постели живот, сказал:
- Пить хочется...
- Сейчас, дорогой.
Она подала вина. И держала чашу, пока Вилхо пил. С трудом оторвав голову от подушки, он глотал жадно, давился, фыркал и брызги вина падали на подушки.
- Спи, дорогой...
- Жарко, - он не собирался засыпать, но, видимо, вознамерился до рассвета изводить Пиркко своим нытьем. - Нам дышать нечем...
Взяв в руки веер, Пиркко попросила:
- Потерпи. Тебе нельзя мерзнуть.
Он выпятил губу, но ничего не сказал.
- Янгар не усидит на месте, - она знала, что Вилхо желает слышать. - Он захочет отомстить.
- Нам?
Естественно. Но кёнига не стоит пугать, и Пиркко, улыбнувшись, покачала головой.
- Моему отцу. Янгхаар Каапо вернется в Олений город. Он придет сам и... надо лишь подождать. Немного...
- Мы устали ждать.
Капризный, словно дитя.
Слабый.
- У моего отца есть... должник, способный пройти по запретным дорогам.
Вилхо кряхтит.
И хмурится. Нога его мелко дергается, стаскивая одеяло.
- Отец уже выступил. И от него Белая башня не скроется...
- Почему он медлил?
Потому что не так просто заставить брухву подчиниться. И не ради Вилхо старается Тридуба.
- Отдыхай. Я помогу тебе, - Пиркко, отложив веер, взяла платок, смоченный в уксусной воде. - Закрой глаза...
Он подчинился.
- Тебе просто надо отвлечься, - она отирала пот со лба. - Я слышала, что в Олений город прибыли торговцы с юга... быть может, стоит их позвать?
- Зачем?
- Пусть расскажут о своей стране... или о других странах, в которых были... об обычаях их... о том, кто правит...
Пиркко бросила платок в чашу.
Ее муж любопытен. И завистлив.
Он примет южан лишь для того, чтобы убедиться: нет под солнцем дворца более роскошного и правителя более великого.
Идиот.
- Мы подумаем, - пробормотал Вилхо прежде, чем заснуть. И Пиррко, опустившись на меховое покрывало, смежила веки. Сон ее будет недолог.
И ярок.
В нем она, Пиркко-птичка, все же решится опустить подушку на лицо супруга.
Южан было двое. Высокие. Смуглолицые. С острыми носами и длинными шеями, на которых висели гроздья ожерелий. Южане рядились в длинные белые одежды, а волосы прикрывали полосатыми платками. Они красили бороды и губы, а брови сбривали.
- Достопочтенный Анари-хайрам, - громко сказал переводчик, и левый из купцов поклонился, - и его брат Гизмет-хайрам...
...второй отвесил поклон еще более низкий.
- ...безмерно счастливы оказанной им честью...
Речь была длинна и цветиста.
Вилхо быстро утомился ее слушать и начал ерзать: в последнее время золотой трон стал жестким. А ноги и вовсе ослабли и, укрытые занавесью золотой парчи, ныли колени.
Купцы же, поклонившись кёнигу серебряными подносами тонкой чеканки, ароматными маслами и розовой водой, приняли приглашение разделить трапезу.
- Ваш город есть чудесен, - старший из братьев, Анари-хайрам знал язык, пусть и произносил слова престранно, проглатывая одни звуки и растягивая другие. - Ваш... торг есть велик. Много выгода. Мы с брат давно делать торг с ваш человек. Но мы думать. И учить язык. Мы делать ехать сам.
Вилхо кивал, не забывая открывать рот, когда жена подносила к нему кусочки мелко нарезанной печени угря. Печень была сладкой, нежной, и Вилхо щурился от удовольствия.
Пожалуй, сегодня он готов был забыть об ошибке, которую допустил Тридуба.
Если боги на стороне Вилхо, то будет так, как сказала маленькая птичка: вернется Янгар.
Мести искать будет.
Ударит... если Ерхо Ину убьет, то и не велика потеря. Уж больно горделив стал Тридуба.
Да и, говоря по правде, побаивался его Вилхо, особенно после того, как увидел, сколь ловко орудует Ерхо Ину клещами. И плетью не хуже... и виделось порой, что не Янгхаар Каапо на дыбе висит, но сам Вилхо. Глупость, конечно, но неприятно... очень неприятно...
И сны еще всякие снились.
Нет, хорошо бы Янгар избавил от этой напасти... правда, кто тогда избавит от самого Янгара?
Сложно все.
Вилхо не любил сложностей и позволил себе не думать о том, что будет. Он слушал неторопливую смешную речь чужаков, которые рассказывали о своей далекой земле, и дремал. Наверное, Вилхо вовсе задремал, потому как, очнувшись, понял, что за столом воцарилась тишина.
Насмешка почудилась в серых глазах Анари-хайрама. А брат его и вовсе презрительно губы скривил. И гнев вспыхнул в душе Вилхо, впрочем, тотчас погас - слишком утомлен был кёниг, чтобы гневаться. Приподнявшись на локте - Пиркко тотчас сунула под него подушку - Вилхо вежливо спросил:
- Чего вы ищете в Оленьем городе?
- Раб, - ответил Анари-хайрам, прижимая руки к груди. Он поклонился, как-то смешно, словно тяжелые ожерелья склонили шею его к столу. - Сильный раб. Мужчина. Боец. И зверь дикий.
Он вдруг сбился и заговорил на своем, лопочущем языке. А толмач, до того тенью стоявший за спиной чужака, выступил вперед:
- Милостью богов наделенный, Благословенный Айро-паша, солнцеравный, двадцать лет тому взошел на престол страны Кхемет. И с тех пор правит мудро, заботясь о нуждах каждого из подданных своих...
Речь вновь была цветиста и вычурна, но Вилхо, обгладывая фазанью ножку, старался слушать внимательно. Или хотя бы не заснуть.
- ...много дней кряду будет длится празднество, - толмач держал руки плотно прижатыми к телу, а голову задирал, отчего Вилхо видел лишь белое его горло, на котором дергался кадык. - И желает Айро-паша порадовать подданных небывалыми зрелищами. Три десять дней кряду будет открыта Арена. И ни на мгновенье не останется она пустой. Уже привезли для нее длиннорогих свирепых быков из страны Нуб. Черногривых львов и пятнистых леопардов. Гиен, чей смех леденит кровь и вызывает корчи. Готовы псарни выпустить собак. И даже боевой слон Айро-паши выйдет, дабы каждый мог восхититься его мощью.